Русско-прусские хроники

Вскоре он вернулся со стариком невысокого роста, благообразным, опрятным, тихим. Присев на лавку, старик спросил негромко:

– Повтори, будь милостив, те слова, что сказывал Флегонту Васильевичу. Николка повторил. Старец задумался, потом покачал головой, сказал:

– Мудреные те слова, Флегонт Васильевич, редкие. Флегонт Васильевич нетерпеливо передернул плечами:

– И все-таки, по-русски что это значит?

– По-русски это значит...- Старик опасливо покосился на Николку. Флегонт Васильевич махнул рукой:

говори, не бойся, свой-де.- По-русски это значит,- повторил старик,"Затравим углежога".

– Затравим углежога?
– переспросил Флегонт Васильевич.

– Затравим углежога,- подтвердил старик.

– А ты верно перетолмачил?

– Если он точно сказал,- повел старик бородой в сторону Николки.

Все трое посмотрели друг на друга, замолчали.

– Может, то условные слова?
– робко спросил Николка.

Служилые люди переглянулись.

– Ты вчера толмачил, когда немец перед государем посольство правил? спросил Флегонт Васильевич. Старик утвердительно кивнул.

– А о чем в том посольстве речь шла? Старик снова опасливо покосился на Николку. На этот раз Флегонт Васильевич рукой махать не стал. Подошел к пареньку, протянул ему немецкий серебряный ефимок. Сказал душевно:

– Спасибо тебе, Николай. Мы здесь подумаем, а ты там дело свое делай честно.- И, взяв под локоток, подвел к двери.

Николай и сообразить не успел - оказался на дороге. И, постояв немного, побрел на подворье Глинского.

***

Вечером в горницу, где Николка обитал еще с десятком казаков, заглянул Панкрат:

– Михаил Львович кличет.

Николка, ополоснув лицо, проведя по кудрям деревянным гребнем, побежал к хозяину, непонятно отчего тревожась.

Глинский был весел, и у Николки отлегло от сердца.

– Садись, Николай,- проговорил князь сердечно и ласково. Такого еще не бывало, и Николай понял: зван сюда не по простому делу. Он присел на край лавки, не зная, куда сунуть шапку, мял ее, внимательно глядя прямо в глаза Михаилу Львовичу.

– Ты верный человек, Николай,- сказал Глинский, а Николка вспыхнул от смущения. "Знал бы ты, какой я верный!" - подумал он и низко опустил голову.

Глинский же, принимая это за застенчивость, повторил:

– Ты верный человек, Николай, и я хочу поручить тебе важное дело.

Николка вздохнул и поднял глаза, правдивые, ясные, как у Флегонта Васильевича, если бы мог видеть себя со стороны.

– Завтра в полдень,- продолжал Глинский,- ты поедешь вместе с Христофором в Литву. Проводишь его до ливонского рубежа, а сам воротишься в Смоленск. Я дам тебе двадцать рублей,- У Николки перехватило дыхание: изба стоила рубль.- Купишь на торгу лавку и будешь торговать, чем захочешь. Однако не торговля будет твоим истинным делом. В лавку станут приходить люди и моим именем будут указывать или спрашивать, и что те люди скажут, то ты сполнишь.

Вдруг Михаил Львович улыбнулся и произнес те два слова, что вчера бормотал пьяный Шляйниц.

– Чего?
– не понял Николка.

– Чего?
– засмеялся Глинский.- Затравим углежога, вот что.

Николка аж взмок со страха, но, продолжая начатое, спросил:

– Какого углежога?

Михаил Львович лукаво сверкнул очами:

– Так недруги называют польского короля Сигизмунда. Он волосом черен и отчего-то смугл, потому и есть - "углежог".

– Так что же я-то в Смоленске стану делать?
– опять спросил Николка.

– Травить углежога,- серьезно и зло проговорил Глинский. И повторил: Травить углежога.

Глава третья

Сумка, полная секретов.

Еще не пропели петухи, а Николка был уже на ногах: путь предстоял нелегкий и неблизкий. Смоленск стоял в глубине Литвы, и чтобы до него добраться, требовалось неприметно перейти рубеж и столь же осторожно проникнуть в город. Но самое главное - перед тем как отправиться в дорогу, нужно было обо всем рассказать Флегонту Васильевичу.

Серое утро едва брезжило над Москвой. В небесную хмарь тихо струились теплые дымы. За прилавками на Пожаре толклись редкие купчишки - сонные, молчаливые.

Николка прошел в Кремль и торопливо зашагал к избе Флегонта Васильевича. В двери дома он вошел почти одновременно с хозяином.

Неспешно сняв шубу, Флегонт Васильевич глянул в зеркало веницейского стекла, огладил волосы и бороду, степенно прошествовал к окну. Спросил ровно, спокойно:

– Ну, с чем пришел, Николай?

Николка быстро, ничего не упуская, рассказал дьячку и о том, куда и зачем посылает его князь Глинский, и о том, кто скрывается под именем "углежог".

Флегонт Васильевич, постукивая костяшками пальцев по краю стола, о чем-то надолго призадумался. Потом, словно опомнившись ото сна, заговорил:

– В Смоленске все, что Михаил Львович накажет тебе делать, делай со тщанием и без всякой хитрости. Однако обо всем том доводи одному человеку. Это наш человек, ты ему верь. И что он тебе скажет, считай, что это я говорю. Тот человек тебя сам найдет. И про мое здоровье спросит. А ты ему ответишь: "Бог миловал, дядя Аверьян, была по осени лихоманка, да отпустила" Запомнил?

Волчонок повторил условные слова, и Флегонт Васильевич, обняв его за плечо, прошел с ним до двери. Ласково кивнув, вложил в руку серебряный ефимок. Николка дернулся, хотел было возвратить, но дьяк быстро проговорил:

– Прощевай, брат. Удачи тебе!
– И легонько подтолкнул паренька в спину.

– Вязьму проедем,- говорил Николка Шляйницу,- и надо будет держать путь к Дорогобужу. Меж ними есть деревенька. Зарубежьем прозывается. Возле той деревеньки густой бор, и в нем оврагов и урочищ не счесть. Через бор и выедем в Литву.

Шляйниц молча слушал, бесстрастно кивая: знал эту дорогу не хуже Николки, тайными тропами мог не только сам пройти, но и целый отряд провел бы незамеченным хоть до самой Ливонии.

Смоленск объехали стороной. Николка понимал, что вдвоем с немцем они приметная пара, а на одного казака кто обратит внимание?

Две недели пробирались лесами. Спали в буераках, настелив еловые лапы на остывающее кострище, завернувшись в конские попоны. Перед тем как лечь, в другие попоны укутывали коней. На холоде спалось крепко, трех-четырех часов вполне хватало, чтоб хорошо отдохнуть.

К концу дороги, невдалеке от ливонского рубежа, путников настигла весна. Задули с моря теплые ветры; пошли короткие, но частые дожди пополам с мокрым снегом, и это было куда хуже самой лютой стужи: от воды и дождей никакого спасения, особенно по ночам, не стало. Боясь вконец простудить коней во время сильного холодного ливня, однажды решили заночевать в Шяуляе, небольшом городке в земле жемайтов.