Русско-прусские хроники
Шрифт:
В общем, после разгрома Зигфрида Бесноватого весь мир пришел в движение, и всем казалось, что слова "Великого хорала", в котором говорилось о неминуемой победе "Копателей", вот-вот оправдаются, ибо пол-Европы перешло под власть папы.
И как только война кончилась, в Кенигсберге объявился Эмиль Хубельман. Оказывается, он за год до конца войны, когда в соседней с нами Польше началось восстание местного населения против "Черных ландскнехтов", тайно перешел границу где-то в мазурских болотах, связался с братьями из Польской КП и был направлен военным капелланом в партизанскую бригаду имени
Вслед за тем бригадный капеллан Хубельман, как говорили, впавший в особую милость у папы, получил степень Доктора Богословия и Аттестат, выданный Высшей Аттестационной Комиссей Папской Академии наук.
(В то время место богослова в ученой иерархии определялось не тем, сколько трактатов он написал и в скольких теологических диспутах победил, но прежде всего тем, как проявил он себя на практике. И особенно важно было то, состоял ли он в "Обществе друзей Инквизиции", а в нем состояли только ее осведомители, и доказал ли он верность Церкви в войне с неверными.)
А Эмиль доказал это и, как говорили, будучи активным членом "Общества друзей Инквизиции" и показавшим себя храбрым воином. Оттого-то и взошла в зенит звезда теолога и верного сына Церкви Эмиля Хубельмана.
А тут еще пронесся слух, что Эмиль Хубельман и вообще скоро покинет Кенигсберг, ибо ему предоставляют место профессора в Ватиканской Академии Ортодоксальных наук, в аббревиатуре ВАОН, в которую, как говорили, было очень нелегко попасть даже хорошо образованному клирику.
Я не знал, что такое ВАОН, и спросил об этом патера Иннокентия. И он сказал, что лет десять назад он и сам пытался поступить туда, но не прошел конкурсного экзамена, ибо экзамен оказался очень трудным, а кроме того, сказал патер, там с неохотой принимали священников из других стран, помимо Италии, хотя в общих правилах приема в ВАОН указывалось, что в ней имеют право учиться священники, не только безупречно прослужившие не менее пяти лет патерами в приходах, но и заслужившие одобрение архипастырей, которые и направляли их туда с согласия местного синклита, снабдив не просто письмом какого-то патера, но коллегиальной письменной рекомендацией, заверенной печатью даже не епископа, а только архиепископа, а еще лучше - кардинала.
После строгого экзамена принятые в ВАОН готовились опытнейшими богословами для того, чтобы в скором будущем стать деканами теологических или философских факультетов, благочинными епархий, настоятелями монастырей или же оставлялись при ВАОН для того, чтобы дальше совершенствоваться в Догматическом Богословии и стать Докторами Ортодоксии.
Именно этим последним, кто должен был толковать, комментировать, аргументировать и цензуровать сочинения других богословов, а также писать свои собственные труды и всякий день опровергать ереси, и позволялось на самом последнем курсе Академии, когда ум их уже был изощрен в догматике и диалектике, а душа тверда, позволялось читать разные еретические сочинения с тою благой целью, чтобы хорошо знать аргументы противников католичества и умело опровергать их контрдоводами, а на их лживую пропаганду ересей отвечать сокрушительной так называемой контрпропагандой.
Итак, как говорили еще совсем недавно в поверженном ныне Бранденбурге, "каждому
свое". Мне - экзамены в семинарии, а высокоученому теологу Эмилю кафедра в Ватиканской Академии.Но, мне кажется, что я радовался предстоящей поездке в Рим не менее Хубельмана - у меня вся жизнь была впереди, а он, по сути дела, был уже глубоким стариком.
Радовало меня и то, что война уже кончилась, и теперь путь мой лежал только через дружественные папе Василиску католические страны.
Я решил, что лучше всего будет поездка через Польшу, Богемию и Австрию. А там - Италия.
Иоганн ехал вместе со мной, и он согласился с избранным мною маршрутом. Родители тоже одобрили мой план. Патер Иннокентий, узнав об этом, одобрительно погладил меня по голове и промолвил:
– Ну, сын мой, с Богом! А я поеду в Данциг к викарию нашего епископа и получу от него благословение на вашу поездку, ибо одного моего рекомендательного письма будет недостаточно. По правилам для поступления в семинарию нужна еще и подпись викария и, главное, печать его преосвященства84.
Слезы благодарности навернулись у меня на глазах:
доброму патеру Иннокентию предстояла ради нас и неближняя дорога, и немалые расходы, и изрядные хлопоты.
"Ах, как жаль,- подумал я,- что нет у нас в Кенигсберге своей кафедры85. А маленькая община позволяет держать здесь лишь патера. А как было здесь хорошо до победы поганых лютеран - наш Кенигсбергский кафедральный собор был знаменит на весь мир, и епископ Кенигсбергский был не последним из князей Церкви. А теперь во всех храмах позаседали проклятые протестантские еретики, и у нас остался всего один храм - ив нем наша свеча - Патер Иннокентий".
Патер вернулся через неделю и привез два рекомендательных письма, заверенных подписью данцигского викария и печатью его преосвященства.
– Храните эти письма у самого сердца,- сказал нам наставник, передавая бумаги.- Без этих бумаг никто в Риме не сможет вам помочь. В Риме очень строгие порядки, там документ, или, как называют его в народе, бумажка, всегда важнее всего, даже важнее человека. Недаром римляне говорят: "Без бумажки ты - букашка, а с бумажкой - человек".
Патер задумался и вдруг улыбнулся:
– В дни моей молодости один озорной вагант написал об этом песню и там были такие слова:
За столом бумажка будет пить чаи, Человечек - под столом валяться, скомканный.
Я не поверил в серьезность сказанного, однако, оказавшись в Риме и даже еще по пути туда, сумел много раз убедиться в совершеннейшей справедливости слов нашего наставника86.
Но прежде чем я уехал в Рим, произошло огромное несчастье - тяжко заболел и перед самым нашим отъездом скончался мой любимый наставник Джованни Сперотто.
Я и Ганс Томан не уходили из его дома все последние дни, то сидя рядом с ним, то ожидая на кухне указаний и поручений его хозяйки - ив аптеку надо было сбегать, и позвать цирюльника, чтобы для облегчения болезни отворить кровь, то сбегать за доктором, а то и помочь хозяйке в хлопотах по дому и по уходу за больным.
Наконец, все наши заботы уже не смогли облегчить участь несчастного старика.
Он попросил позвать патера Иннокентия. Патер пришел немедленно и попросил всех, кто был в комнате умирающего, выйти из нее, чтобы исповедать и причастить сеньора Джованни.