Рута
Шрифт:
Она закончила расчесывать и снова села на лавку, заглянула ему в глаза полным нежности взглядом. Как ни старался он себя убедить, но жалости и сострадания в ее взгляде не было.
Некоторое время молчали, продолжая смотреть друг на друга. Геральт отвернулся, тяжело вздохнув.
— Зачем ты делаешь это? — хрипло спросил он.
— Что делаю?
— Так смотришь на меня.
— Как?
— Не знаю. Трудно найти определение, — ответил он, злясь на себя за то, что начал этот разговор.
Положение спас влетевший в беседку запыхавшийся Арден.
— Цири вернулась!
— Отлично, — грустно улыбнулась Рута.
— Я пока пойду найду Ратиола! — крикнул юноша уже выскочив из беседки.
— Я пожалуй, тоже пойду, — сказала она вставая и расправляя юбку.
Он не остановил. Пройдя по дорожке ведущей вокруг беседки, она остановилась, теребя косу, глядя на него сквозь набравшие почки плети дикого винограда.
— Трисс подруга твоей…жены?
— Да, — тихо ответил он.
— Больше тебе не нужна моя помощь. Теперь о тебе есть кому позаботиться. Так что…в общем…прощай!
Она стремительно пошла по тропинке к дому, не оглядываясь. Он не позвал. Зайдя за поворот побежала, закусив губу и еле сдерживая слезы. В голову пришли ее собственные, не так давно сказанные слова:
«Я не могу себе это позволить…да и не хочу…»
Она резко остановилась.
— Вот и не позволяй! — приказала она себе. — Возьми себя в руки и забудь. Бестолковая курица, спутавшая обычную благодарность с тем чего просто не может быть. Прочь отсюда! И как можно быстрее!
Паханные засеянные поля, тянулись бесконечной чередой. Петляющая дорога лежала между ними серой пыльной лентой. Иногда вдали появлялись маленькие деревушки, но вскоре пропадали скрытые холмом или густым перелеском.
Рута ехала медленно, задумчиво поглядывая на линию горизонта. Тоска и грусть щемили сердце словно безжалостные тиски, было ощущение, что самое важное в жизни утекло между пальцев, подобно прозрачной воде и исчезло бесследно и безвозвратно.
Вспомнились удивленное лицо Цири и прищуренный взгляд чародейки. Растерянность Ардена и барона, и только всегда все видящий и понимающий Ратиол, не спросил:
— Почему ты уезжаешь?
— Я поеду в Каэр Морхен. Весимир должен знать, как помочь Геральту.
— Я — с тобой.
— Нет, Цири. Не в этот раз. Ты должна позаботиться об отце. Я поеду одна.
— Но Рута подожди хотя бы результат усилий Трисс, она говорит, что не все так безнадежно!
— Лучше подстраховаться.
Затем бессонная ночь. Сомнения. Сладкие воспоминания прикосновений, долгих бесед.
— Талин Степной Лев! О нем ходили легенды! — вспоминал ведьмак, улыбаясь. — Мальчишками мы помногу раз пересказывали друг другу, эти истории, рассказанные Весимиром.
Легкий ветерок играет его белыми волосами, щекочет лицо заставляя жмуриться.
— Отец не столько рассказывал, сколько показывал мне все свои бои, — отвечала она, натирая его неподвижные ноги, покрытые множеством шрамов и рубцов. — Мы отрабатывали их до мельчайших подробностей и до тех пор пока я с завязанными глазами не переставала допускать ошибок. Он был очень строгий учитель и в то же время
любящий отец. Отругав, как следует за не ловкость, и заставив долго тренироваться, укладывая спать нежно гладил меня по головке и рассказывал как добрые и смелые ведьмаки, побеждали везде и всюду страшных монстров.— И какой же монстр казался тебе самым страшным?
— Зависть.
— Зависть?
— Это было самое ужасное, огромное и злое чудовище в папиных сказках. Его нельзя победить, только не будить, а уж если проснулось, то бежать подальше и не высовываться. Хотя страшнее все-таки было черное болото Глупость порождающее всех монстров и чудовищ и превращающее забредших в него людей, во всевозможную болотную мерзость.
— А добрые существа, ну кроме ведьмаков, конечно? — улыбнулся он.
— Зеркальная птица Любовь, способная победить любого монстра, достаточно ему увидеть свое отражение в ее зеркальных крыльях, но хрупкая, в не умелых руках рассыпается и ранит.
— Да уж, — задумчиво произнес он.
— Ты совсем ни чего не чувствуешь? — спросила она, гладя его колено.
Он берет ее руку в свою большую шершавую ладонь, накрывает другой, гладит, ласково и грустно смотрит на нее. Так они сидят долго, пока соловьиная трель не возвращает их в действительность.
Как хочется остановить время, заморозить его на этом мгновении, остаться в нем навсегда, никогда не переставать смотреть в эти странные и такие родные глаза!
Сон дарит ей этот застывший миг, не надолго, совсем на чуть-чуть, но и за это спасибо.
И вот дорога… пыльное спасение от себя… от него. Но почему же на сердце еще хуже и тяжелей?
Она пустила коня рысью, потом в галоп. Слезы струятся по щекам, тоска разрывает душу.
— К Марату, черт побери! К Марату!
Трисс сидела на лавке в беседке, облокотившись на спинку и закрыв глаза. Солнце купалось в золотом море ее роскошных волос, разбрызгивая множество бликов. Она была выжата, как лимон.
Геральт знал, что в таком состоянии она не может читать его мысли.
«Паршиво. Как все паршиво! Лучше бы этот жирный кабан добил меня там же. Парализован! Совсем не чувствую ног…обуза для всех и для себя тоже… Даже в сортир не могу сходить самостоятельно! Немощное, жалкое безногое существо! Я боялся этого больше смерти.
У Трисс ничего не вышло и вряд ли получится, а Весимир…»
— Прошу: только не сдавайся, — вспомнились ему слова Руты.
— Зачем бороться если это бессмысленно? Пустые надежды — самообман, — мысленно ответил он.
В памяти всплыл ее образ. Бархатные глаза, как будто лучащиеся изнутри. Руки, ласковые и нежные и в то же время привыкшие держать меч и поводья.
«А ведь я обидел ее. Не знаю чем, но обидел, — от этой мысли, словно мраморная плита, навалилась тоска. — Она не вернется!»
Он закрыл глаза рукой, сморщился.
— Не расстраивайся, — чародейка с трудом поднялась, подошла и положила руки ему на плечи. — Я восстановлюсь и попробую снова.
— Спасибо, Трисс.
— Если же у меня не выйдет, то Рута привезет зелье от Весимира. Старый ведьмак должен знать…