Рузвельт

Корочка, которой покрылось мое сердце за время отсутствия Артура, начала понемногу отколупываться. Я вся начала оживать, как журчистый ручеек с приходом весны.

— Скажи мне что-нибудь по-французски? — зачем-то попросил Даунтаун, посматривая на стенд вырезанными картинками Эйфелевой башни.

— Что? Нет. Я не буду так позориться.

Это все равно что третьекласснику пытаться удивить Майкла Джордана трёхочковым броском.

— Пожалуйста?

— Мерси, — сконфуженно бросила я. — Мерси боку.

Артур не выглядел особо впечатленным.

— Над твоими навыками нам еще придется поработать.

— Вообще-то я бы могла поговорить с французом.

Точнее с маленьким трехлетним, пускающим слюни французиком.

— Да. Тем более, что у тебя будет такая возможность. Потому что это самые приятные бумажки, которые я держал в руках за последние пару недель, — он достал из внутреннего кармана пиджака конверт с названием авиалинии.

— Нет! — ошарашенно вскрикнув, я слетела с его колен.

— О да!

— Ты сошел с ума?

Даунтаун спустился ко мне на пол. Я была беспомощным маленьким кенгуренком, у которого отказали конечности, а он — самым добрым работником этого зоопарка.

— Полетели со мной в Париж, Тэдди.

В его глазах — ни намека на шутку. Это все правда. Передо мной — Даунтаун. В его руках билеты в Париж.

Борясь со всем своим существом, скандирующим только «Париж! Париж! Париж!», я произнесла:

— Нет.

— Почему нет?

— Чарли, — сказала я. — Я не могу его оставить.

Он отложил билеты.

— На билетах открытая дата. А насчет Чарли, — взгляд Артура притупился. — У него довольно сложная болезнь, но мне известно, что при хорошем лечении, уходе и соблюдении медицинских процедур…он будет жить дольше.

Я подтянула к себе колени, упираясь в них подбородком.

— Ему дают не больше месяца.

— Я смогу дать год, — заявил Артур. — Или два. Или даже больше. Мне только нужно, чтобы вы пошли мне навстречу, позволили помочь вам.

— Ты имеешь в виду, помочь деньгами.

— Да. В конце концов, вы с Джеком облапошили уже не одну партию наивных туристов, из Лондона в том числе. Можешь расценивать в меня в качестве очередного улова.

— Такой крупной рыбины, как ты, у нас еще не было, — проговорила я сквозь слезы.

— Просто я сам поплыл в твои сети. Ты меня заворожила. Я ничего на свете не хочу так сильно, как быть твоей холодной, мокрой рыбешкой.

Я из последних сил грустно рассмеялась. Меня всю трясло.

Артур взял мою руку, поцеловал, а затем прижал к своему солнечному сплетению.

— Твой смех, Тэдди. Он украл мое сердце. Твой настоящий смех. Который ты издаёшь, когда закидываешь голову на плечи или сгибаешься в три погибели прямо посреди улицы, — его пальцы держали мою руку крепко у себя на груди, запечатывая каждое сказанное слово. — В этом мире сотни тысяч закономерностей, и ты каким-то образом не подчиняешься ни одному из них. Это сводит с ума и одновременно заставляет любить тебя ещё сильнее. Поэтому я хочу дать тебе обещание, Тэдди. Чтобы ты больше ни на секунду не усомнилась во мне.

Мое собственное сердце тревожно трепыхалось, пока я смотрела в его серьёзные глаза.

— Я обещаю всегда быть рядом. Вечно напоминать тебе, сколько хромосом у картошки, и изувечивать каждого, кто до сих пор называет тебя «Тэдди-костыль». Я обещаю поднимать тебя, когда ты падаешь. И поверь, я отдаю себе отчёт о том, как часто ты падаешь, когда говорю это. Я никогда не буду осуждать тебя. Сколько бы коров не было на твоих носках, и какие бы ужасные песни ты не напевала в душе. Я обещаю показать тебе Париж. Чтобы ты споткнулась там об каждую торчащую плитку и поперхнулась круассанами во всех кофейнях. Чтобы ты с выпученными глазами спрашивала у меня, как есть устриц и улиток. А если я нарушу хоть одно данное обещание, я клянусь, что сам приду к Джеку с огромной битой и разрешу ему хорошенько себя ей отдубасить. Потому что если я подведу тебя, Тэдди, хотя бы раз — я буду заслуживать сломанного в трёх местах носа и пробитых коленных чашечек.

Мое тельце начало напоминать маленький спичечный коробок. Слишком крохотный для той невероятной, огромной любви, которую я испытывала.

Все во мне поднималось и опускалось. Вверх, вниз. Вверх, вниз. Как морской прибой во время штормового предупреждения.

Я все еще тряслась от обуревавших меня чувств.

— Я увижу Париж?

Мне не верилось.

— Ты не просто увидишь его. Ты его почувствуешь. Потрогаешь, понюхаешь и если нужно, то даже облизнёшь. Ты покоришь его, Тэдди. Беспощадно завоюешь этот город.

— А если я в него влюблюсь?

— Влюбишься в Париж?

— Да.

— Это неизбежно. Но я постараюсь не ревновать. Или хотя бы не слишком сильно.

Артур озорно усмехнулся, каким-то образом покоряя меня еще больше.

Знаете, я, может, не разбираюсь ни в Прусте, ни в Ницше, ни в биографии Теодора Рузвельта, но мне известна одна простая истина:

— Я люблю тебя, Артур.

— Артур? Я целую вечность уговаривал тебя произнести мое нормальное имя, а сейчас хочу услышать другое. Просто, чтобы знать. Что мы — это все ещё мы.

— Артур Кемминг из Восточного Суссекса по кличке Даунтаун. Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, Рузвельт.

— И я в шоке, что ты правда надел леопардовые носки.

— Хайд был довольно убедителен в своем приглашении.

— Он пугал тебя состриженной бородой Джека?

— Да. И скунсами.

Я усмехнулась. Типичные грязные приемы Хайда.

— Это твои первые цветные носки.

— Мои первые любимые носки.

— Это посвящение. Поздравляю. Теперь все официально, — объявила я.

— Что?

— Ты. Официально. Картер.

Артур бережно поправил прядь волос, упавшую мне на глаза.

— Да. И я объявляю перемирие в каждой войне, которую ты ведёшь. Тебе больше не нужно будет бороться или что-то доказывать. Оставь все битвы мне.

— Все, кроме одной.

Потому что мы с Джулианом снова соревнуемся. В этот раз за лучший подарок на свадьбу родителей.

Сменив каблуки на удобные высокие кеды, я взяла с креслица свою маленькую гитарку и вместе с Артуром вышла на задний двор, где уже вовсю разворачивалось празднование.