Рябиновый мед. Августина. Часть 3, 4. Человек на коне. Страшные сны

Громкое биение собственных сердец не помешало услышать, как скрипнула соседняя дверь. Визг Анны. Возня в коридоре. Что-то упало.

– Папенька, не бей Анхен!

Эмили метнулась на помощь сестре, распахнула дверь, и в грязно-желтом свете Ася на миг увидела голые плечи Анны под слабым прикрытием распущенных волос.

– Папенька, не надо! – Эмили упала, пытаясь прикрыть собой сестру.

Звук пощечины. Ася втащила рыдающую Эмили к себе и закрыла дверь.

Остаток ночи отпаивала бедную Эмили оставшимися от няни Мариши мятными каплями, утешала как могла. К ним больше никто не спустился, и они не могли знать, что происходит наверху. Обессилевшая от переживаний Эмили уснула. А Ася все думала: что же будет теперь с Анной, если всегда добрый Богдан Аполлонович не пожалел подвернувшуюся под руку Эмили?

Всплыло в памяти голое плечо. Анна была в каморке Егора голая! Ночью. Тайно.

Масштаб этого факта не помещался в голове тринадцатилетней Августины, волновал и внушал какой-то священный трепет. Она не могла спать. Представить, что именно могли делать Анна с Егором в его каморке, где стоял один топчан и не было даже табурета, было трудно. Не думать об этом – невозможно. Если они целовались в снегу на горе, то теперь они целовались… голые! Лежа рядом на узком топчане!

У Аси пылали щеки. Смесь разнообразных неведомых чувств кипела внутри ее, заставляя ворочаться с боку на бок. Только она зажмуривала глаза, честно пытаясь думать о чем-то безобидном, как воображение подбрасывало голую спину Егора, его мускулистые ручищи, обнимающие худое, маленькое тело Анхен. Самым волнующим было то обстоятельство, что Анхен добивалась этого сама. На протяжении последних двух или даже трех лет Ася не без раздражения наблюдала, как Анна липнет к конюху, словно муха к ложке, вымазанной медом. Было совершенно непонятно, чего та добивается. Уж не замуж ли хочет выйти за Егора? Других отношений воспитанные пуританкой фрау Мартой дети представить не могли.

И вот теперь, ворочаясь на нянькином сундуке, Ася пришла к выводу: Анна и добивалась того, что сегодня произошло, – она хотела спать с Егором. И для нее это было так же сладко, как мед для мухи.

И теперь, как муха, пойманная на ложке, Анна должна погибнуть.

Анна знала, на что идет. Отношение Аси к старшей хозяйской дочери с презрительного, и даже брезгливого, переменилось. Она почувствовала некоторое уважение к бунтарскому поступку.

Совершенно измученная решением сложнейшей задачи, Ася уснула только под утро.

К завтраку девочек никто не позвал, а когда они проснулись, Егора в доме уже не было, не появился он и вечером. И больше никогда.

По версии Фриды Карловны, «наглого конюха» спрятали в острог, «куда ему и дорога». Петер, который, конечно же, ни о чем не подозревал, утверждал, что Егор поступил работником на мельницу и теперь там носит тяжеленные мешки с мукой. Ему об этом сказала maman, а ее слово сомнению не подвергалось. Но девочки сомневались.

Анна сидела в своей комнате под домашним арестом. Младшим объявили, что у нее краснуха и можно заразиться. Ни Асю, ни Эмили к ней не пускали. Как перед грозой, в доме назревало что-то, что делало атмосферу в нем напряженной до крайности.

Фрида Карловна по секрету сообщила девочкам, что назревает сватовство и в субботу ждут гостей.

Из лавки Кругловых привезли целый воз продуктов, и отец, как обычно, молча сортировал их. Весь его вид говорил, что ничего особенного в доме не происходит. Обед и гости – дело обычное. И Ася даже усомнилась – знает ли отец, что произошло на самом деле? Казалось, для него самым важным на свете было то, чтобы соус не вышел гуще, чем полагается. Хотя Ася не помнила случая, когда хоть одно блюдо у отца не получилось.

Им с Эмили разрешили подавать на стол во время обеда. Гостей было двое.

Разряженная особа в ярких бусах и мужчина в мундире чиновника. По меркам девочек, мужчина был ужасно старым – лет тридцать, не меньше. У него была узкая сухая фигура и смешные маленькие усики. Особа старалась, чтобы всем было весело, и все время говорила что-то такое, отчего Фрида Карловна возмущенно фыркала и вращала глазами. Фрау Марта деланно улыбалась, хотя это было совершенно не в ее манере.

Анна сидела между матерью и гувернанткой в новом кисейном платье и молчала, не поднимая глаз на гостей. Ася с некоторым трепетом смотрела на нее, втайне надеясь, что та вот-вот покажет себя. Взбунтуется, проявит характер. Скажет что-нибудь язвительное.

Но обед подходил к концу, Анна не проронила ни слова.

Глава дома вел себя так, словно старшей дочери не было за столом. Обслуживали гостей Ася и Эмили.

На десерт был фруктовый суп, который подавали в глубоких тарелках из парадного сервиза.

Эмили поставила прибор перед сестрой. Звякнула ложка, Анна мешком повалилась на Фриду Карловну.

Ася с Эмили застыли с тарелками в руках. Но Богдан Аполлонович так взглянул на них, что они сразу ожили.

Анну увели, и обед продолжался как ни в чем не бывало. Обсуждали детали предстоящего бракосочетания.

Свадьбу старшей дочери городничего играли накануне Масленой недели. После венчания молодые уехали в Ярославль, где им предстояло, по выражению городничего, «вить гнездо».

События последних дней так потрясли среднюю дочь начальника уездной полиции, что она решила вовсе не выходить замуж, а лучше принять постриг. Теперь она ходила погруженная в свои невеселые думы и уже начала понемножку репетировать новую роль. Асе идея не понравилась, ей очень хотелось развеселить Эмили. Подруги отправились на масленичное гулянье. Народ катался на тройках. Красиво украшенных саней было так много, что они едва разъезжались на улице. На площади был установлен столб с призами, и пьяные мужики пытались влезть на верх. Кругом торговали блинами, из самоваров наливали горячий чай. С горы катались на санях не только ребятишки, но и взрослые.

На Уче мужики устраивали «стенку». Бились жестоко, до крови, до выбитых зубов. Особой горячностью славились заучские. Смотреть на это зрелище Эмили не захотела. Но и домой возвращаться было жаль.

Казалось, весь город высыпал на улицу и хочет нагуляться впрок перед длинным скучным постом, когда даже бабы в церковь ходят во всем черном.

– Смотри, Петька! С Севером!

Ужасно обрадовались девочки, что Петька вывел Севера погулять. Нельзя точно сказать, кто больше радовался беготне и возне в снегу – шустрый Петька, девочки или собака. Вместе они облазили весь Нижний посад. Огромная лохматая псина носилась вдоль берега, взрывая снег, подпрыгивая и радостно лая.

– Сейчас останковские станут чучело жечь! – доложил Петька. – Нам отсюда хорошо видать будет!

И на самом деле вскоре они увидели, как мужики на том берегу спустили на лед огромное чучело из соломы, вытащили на середину реки и, установив, подожгли.

Ребятишки скакали вокруг и кричали. Всполохи огня возносились к небу и рассыпались там на тысячи искр. Ася, Петер и Эмили завороженно наблюдали за далекой огневой феерией. Небо над Обнорой посинело, даже снег казался синеватого оттенка, а вот лес за рекой – черным и зубчатым, как забор. Костер, сжигающий Масленицу, был последней точкой праздника. Стало немножко грустно.

Ранние сумерки легли на город, а вдалеке, в центре, все еще искрились и шумели отзвуки широкой Масленицы. Где-то вдали звенели бубенцы. Вдруг поднялась легкая поземка.

Ася с Эмили, обнявшись, пели. Песня была протяжная и грустная:

Чудный месяц плывет над рекою,Все объято ночной тишиной.Ничего мне на свете не надо,Только видеть тебя, милый мой…

Петька носился вокруг саней, дразня Севера. Он был далек от настроения девочек, выводивших с неподдельной тоской: