Рядом с нами

Сосновая гора остается позади, пройден деревянный мост через Урал, и Нюра останавливается у первого окна. Потом приходится останавливаться у второго, третьего, четвертого дома. Наконец где-то недалеко от края станицы старая женщина выносит Нюре пару яблок.

— Ты свари их да выжми в тарелку, — советует казачка, — а шкурку сама съешь — молоко здоровей будет.

У Сосновой горы ветер начал бить в спину. Холодные звезды скрылись за облаками, и впереди закурилась дорога. Нюра ускорила шаг, чтобы быстрее дойти до границы первого участка. Скоро должен быть поворот. До дома оставалось минут семь хода.

…Сладко мой птенчик живет:Нет ни тревог, ни забот.Вдоволь игрушек, сластей,Вдоволь веселых затей…

Может быть, удастся опередить метель? Но буран не ждет. Он кружит снежную пыль и воет в ушах. Иногда он меняет направление, толкает в плечо, точно собирается сбить с дороги. Нюра часто останавливается. Она прощупывает лыжными палками сугробы, чтобы не увязнуть в снегу. Она знает, что начальник строительства давно отложил гитару и сидит сейчас в ее комнате над плачущим Сашкой.

"Вы, Анна Григорьевна, счастливейшая мать в мире…"

И ведь как мало ей нужно для счастья: всего две ложки фруктового сока!

Буран на минуту стихает. Рядом как будто бы слышится тяжелое дыхание.

— Кто здесь? — кричит Нюра и тотчас спохватывается. Ей показалось вдруг, что рядом, у дороги, стоит тот самый одноглазый волк, которого на прошлой неделе тверские плотники видели на Ежовке.

А ветер все сильней и сильней. Ветер бьет то в спину, то в бок. Но нужно идти все время вперед, только тогда наткнешься в этой пурге на щитовой двухэтажный домик. Нюра с трудом вытаскивает из сугроба вязнущие ноги и с силой опирается на палки, чтобы не упасть.

…Все принесла тебе мать,Лишь бы не стал горевать,Что будет после с тобой?Спи, мой любимый, родной…

Впереди блеснул слабый огонь, раздался глухой выстрел, за ним второй. Это стрелял из своей двустволки начальник строительства. Нюра догадывается, что он стоит на крыльце, ожидая ее. Она с трудом добирается до двери и тихо плачет от радости.

Сашка спит. Варя с трудом стаскивает валенки с одеревеневших ног сестры. Начальник строительства наливает из термоса горячий чай и предлагает коньяк для растирания. Из розового жакетика Нюры вываливаются два яблока и катятся под кровать.

— Сумасшедшая мать! — говорит начальник строительства. — Апельсинов хотела купить! Да разве апельсинами в деревне торгуют? — И, растирая замерзшие ноги прораба, он ласково добавляет: — К весне у нас, в Магнитогорске, наверное, родится десятка два младенцев, и я, честное слово, построю здесь ясли. Вот увидите, Анна Григорьевна, ясли будут первым действующим цехом металлургического комбината!

1930 г.

ЗЕЛЕНЫЙ ШАРФ

Этот день в жизни молодого бригадира Хлудова начался прогулом. Утром, когда бригадир открыл глаза, солнце било прямо в окно. Часовая стрелка подходила к десяти, и Хлудову стало ясно: рабочий день потерян.

Хлудов повернулся к стене, чтобы спрятать воспаленные глаза от солнца, но этот маневр не принес ему покоя. Солнечный морозный день отпечатался на стенах барака яркими светлыми полосами, и от этой белизны щемило в сердце. Хлудов зло сбросил с себя одеяло.

— Все равно не выйду, — сказал он. — Пусть что хотят делают…

И это «пусть» вышло из горла неприятным, застуженным хрипом. Хлудов откашлялся и прощупал вспухшие железы.

Солнце подымалось все выше и выше. Сидеть в бараке не было никакой мочи, и бригадир стал одеваться. Он вытащил из сундука новые суконные брюки, надел мягкие сапоги из хорошего хрома и намотал вокруг шеи теплый зеленый шарф, подаренный ему Екатериной Никифоровой, медицинской сестрой пункта первой помощи.

На плотине в разгаре был обычный трудовой день. От левого берега до станицы Магнитной, на всем километровом протяжении эстакады, размеренно шли вагонетки, стучали топорами плотники, бетонщики с шумом валили в бункеры горячее месиво.

Хлудов прошелся в своем праздничном наряде по грохочущей эстакаде и остановился у бетонного завода. Шарф горел у него на шее зеленым пламенем, и молодому бригадиру казалось, что каждая идущая навстречу брезентовая спецовка смотрит на него с укором.

В двенадцать часов загудел паровоз, поставленный у бетономешалки для нагрева воды: старая «Щука» требовала угля и подзывала к себе подсобных рабочих. Но подсобники не появлялись.

Несколько дней назад Хлудов не оставил бы «Щуку» голодной и подбросил бы ей мимоходом в топку несколько лопат угля. Но сегодня он твердо решил ни к чему не притрагиваться и медленно шел мимо плачущего паровоза.

У пункта "Скорой помощи" Хлудов остановился. Зайти к врачу за бюллетенем в эти горячие дни было, по его мнению, последней степенью комсомольского падения. Но сегодня Хлудов махнул на все рукой. Он медленно вошел в приемную и стал снимать куртку.

— Разве тебе хуже? — испуганно спросила Катя и, не дожидаясь ответа, вызвала из соседней комнаты доктора.

— Вам, молодой человек, — сказал доктор, — надо держать ноги в сухом месте. Промокшие сапоги при вашем горле — катар.

— Я так и решил, — сказал Хлудов, напрягая застуженное горло. — Пока не вылечусь, в котлован не полезу.

— Пейте горячее молоко с боржомом, — говорил доктор, подписывая бюллетень, — а дня через два загляните снова.

В здравпункте ожидающих не было, и Катя решила проводить Хлудова. Она шла рядом с любимым и щебетала о всяких пустяках.

Когда они поравнялись со «Щукой», Хлудов сказал, что идет в барак, и попрощался с Катей. Он подождал, пока Катя скрылась за дверью здравпункта, и пошел под эстакаду. Ему хотелось хоть издали посмотреть на своих ребят, которые впервые работали без него.

"Пейте горячее молоко с боржомом! Да, я буду пить горячее молоко с боржомом, — зло сказал самому себе Хлудов. — Я больной, и я имею право не ходить на работу".

Хлудов встал за бетонным бычком, прячась от холодного ветра. В котловане было столько же воды, сколько осталось после ночной смены. Крепкий ледок стянул ее прозрачным панцирем, и землекопам пришлось сделать широкую прорубь, чтобы черпать воду наверх.

"Хорошо сработал товарищ бригадир", — подумал Хлудов, стоя в двадцати метрах от укрощенного "котлована.