Рядом с нами

Два дня пил кузнец со своими дружками, а на третий неожиданно исчез из села. Мать Тараса, бабка Оксана, бегала по селу, проклиная Катерину.

Катерина и сама пролила немало слез о судьбе своего любимого, она уже не раз задумывалась над тем, не была ли слишком жестока с Тарасом и не заставила ли его этим решиться на какой-нибудь сумасбродный шаг. Прошла неделя, другая, а о кузнеце все не было никаких известий.

И тут кто-то пустил слушок, что кузнец с горя лишил себя жизни. Этот слушок быстро облетел все село. К нему диканьские кумушки присочинили кучу разных небылиц, и Катерины стали чураться даже ее подружки. Для девушки настали тяжелые дни. Отцы и матери перестали пускать своих дочерей к ней в политшколу, а на молотилке над ней смеялись те самые парни, на ухаживания которых она раньше не обращала внимания.

Так подошло время отъезда Катерины в Харьков, но она никуда не поехала. Райком почему-то задержал отправку документов в институт, а ей самой было сейчас так тяжело, что она решила не напоминать райкому о своем существовании.

А тут в село возвратился и сам Тарас. Он как ни в чем не бывало открыл кузню и целый день стучал по наковальне. А вечером, перебросив через плечо мандолину, прошел по сельской улице к хате Катерины, словно ничего за время его отсутствия и не случилось в Романивке.

И снова под открытым окном Катерины раздалась знакомая песня:

Солнце низенько, вечор близенько,Спешу до тебе, лечу до тебе.

Так пел Тарас. И он не обиделся на то, что девушка не вышла к нему в сад. Каждый вечер, как и прежде, он шел, высокий и сильный, по улицам затихающего села на свидание к своей любимой. А днем кузнец громогласно говорил всем и каждому, что Катерина его невеста и что он женится на ней, если только она захочет этого.

Любовь кузнеца, конечно, не смогла пройти незамеченной, и похудевшая, словно после тяжело перенесенной болезни, Катерина вышла как-то на песенный призыв Тараса.

— Голубь ты мой, — тихо прошептал кузнец, пряча лицо плачущей девушки на своей груди.

И в этих словах было так много теплоты и ласки, что Катерина готова была простить кузнецу все причиненные ей неприятности. Главное, он жив, здоров и с нею. И снова как будто возвращались к Катерине прежние счастливые вечера, когда она могла мечтать о своей будущей жизни, сидя подле Тараса.

Через день или два после этого свидания в Романивку неожиданно приехал секретарь райкома комсомола. Он зашел в хату Катерины и сказал ей:

— Я по поручению бюро. Про тебя в Диканьке говорят много нехорошего. А ко мне в райком приходил даже один парень с жалобой. Он говорил, что ты едешь в Харьков и оставляешь тяжелобольного отца без всякой помощи.

— Это я-то больной? — спросил отец Катерины. — Ну, скажите на милость! — искренне сокрушался Олесь. — И чего только не наплетут на старого человека! Узнать бы мне имя этого брехуна, я бы ему…

В это время под окном раздались звуки мандолины и послышалось пение Тараса.

Секретарь райкома выглянул в окно и тотчас же удивленно спросил Катерину:

— А кто это поет?

Щеки девушки покрылись краской стыда, и ей на помощь пришел отец:

— Это жених ее.

— Ну, если жених, — улыбаясь, сказал секретарь, — тогда все понятно.

— Тарас — добрый хлопец, — чуть слышно проговорила Катерина.

Но секретаря, видно, этот довод рассмешил еще больше.

— Хорошо же, Катерина, я открою тебе правду. Парень, который приходил в райком с жалобой, поет сейчас под твоим окном песни. Пойди и скажи ему свое спасибочко. Это из-за него ты сидишь до сих пор в Романивке, вместо того чтобы учиться в Харькове.

В хате стало тихо. Только за окном слышались звуки мандолины.

— Сердце, серденько, близко, низенько! — зло передразнил кузнеца отец Катерины. — Ах ты, поганец! Ах ты… — и старик бросил в окно добрую пригоршню таких слов, о которых здесь лучше не упоминать.

Новость о коварстве Тараса быстро разнеслась по селу, и утром у кузницы собралась большая толпа колхозников. Первым подошел к кузнецу Олесь, отец Катерины. Он замахнулся, чтобы шлепнуть кузнеца по шее, но его руку поймала Катерина.

— Не горячись, отец, — твердо заявила она. — Кузнец обидел меня, и только я могу сказать ему последнее слово. Он не хотел, чтобы я ехала в Харьков учиться, а с этого все и приключилось. Эх ты, казак! — сказала Катерина, обращаясь к Тарасу. — И сколько в твоей любви дурости!

И, как бы давая понять колхозникам, что Тарас виновен, но заслуживает снисхождения, Катерина ласково улыбнулась ему и пошла с подругами прочь от кузни.

А вечером, когда яркие звезды снова засияли на небе, комсомолки с песнями подошли к дому кузнеца. Катерина смело прошла в калитку сада и, встав к окну, запела ту самую песню, которую еще совсем недавно пел ей Тарас. Это был первый случай в истории Диканьки, когда девушка, пренебрегая обычаями, песней вызвала парня на свидание.

О чем говорили в этот вечер Тарас с Катериной, осталось для всех тайной. Только колхозники уже больше не видели кузнеца в Романивке.

После всей этой романтической истории прошло около трех месяцев. Наступила наконец и последняя ночь перед рождеством. Бабка Оксана вытаскивала из печи румяный праздничный пирог, когда добрый конь Султан вынес легкие санки-бегунки на улицу. Диканька уже спала. На улице не было ни пьяных, ни колядующих, и только в новом колхозном клубе гремела музыка и парубки кружили девчат в буйном вихре вальса. Сани с Катериной быстро промчались по Диканьке, и Султан свернул на полтавскую дорогу. У леса девушка легко выпрыгнула из санок и побежала к знаменитому вековечному дубу, у которого, если верить преданиям, сам гетман Мазепа устраивал свидания с дочерью Кочубея.

— Это ты, Катю? — тихо спросил Тарас и привлек к себе запыхавшуюся от быстрого бега, разрумянившуюся девушку.

Трудно сказать, как удалось курсанту школы комбайнеров Диканьской МТС устроить себе встречу у кочубеевского дуба со студенткой Харьковского сельскохозяйственного института. Скорее всего, влюбленные знают такое волшебное слово, которое позволяет им видеться там, куда мы, простые смертные, никогда не догадаемся заглянуть.

— Приехала, не забыла, — нежно говорил кузнец. — Значит, решила все-таки пойти за меня замижь.

— Опять замижь! — расхохоталась Катерина. — Какой же ты нетерпеливый, Тарас! Разве сейчас время для женитьбы? Мне в четыре часа утра нужно быть в Полтаве, чтобы не опоздать на харьковский поезд.

— Так разве райком отпустил тебя на учебу? — печально спросил кузнец. — Они же вынесли решение…

— Глупый ты у меня, хоть и хороший, — сказала Катерина. — Как же ты не понимал этого раньше! Если райком мог сделать ошибку и вынести неправильное решение, то он должен был и исправить ее.

И, крепко поцеловав на прощание Тараса, она побежала к санкам, где застоявшийся конь Султан уже нервно постукивал своими тонкими ногами по утоптанному снегу и рвался вперед на дорогу.