Рыбаки. История Леви

– Неа.

 Я рычу.

– Как, черт возьми, они узнали о ней? Я никогда никому не рассказывал.

– Я думаю, точно так же, как они узнали, что Элиза захочет отомстить за вещи, которые произошли десять лет назад, и что Тифф выйдет из себя перед камерой в порыве ревности.

 Это почти заставило меня засмеяться. Драмы Колтона со всеми женщинами, которых он меняет как перчатки, удерживают наши рейтинги в лидерах эфирного времени.

– Но, честно говоря, Ли, ты никогда особо не скрывал этого, – добавляет он. – Бьюсь об заклад, что даже папа знал.

 – Но ты не говорил им? – спрашиваю я.

 – Конечно, нет.

 Я смотрю ему в глаза, понимая, что он говорит правду.

 – Все будет хорошо? – спрашивает он меня тихо.

 – Все будет просто зашибись, когда мне придется снимать штаны и позволять Эмми Льюис проверять мое бедро в паре сантиметров от моего члена каждый гребанный день в течение недели!

 – Наверняка, даже чаще, чем один раз в день. – Он смеется, качает головой и помогает мне встать на костыли, когда мы оказываемся на палубе. – Я ни хрена не знаю, Леви. Все это похоже на проклятые американские горки.

Мы выстраиваемся на палубе, камеры движутся, когда мы притворяемся, что заканчиваем необходимые приготовления, прежде чем сможем отшвартоваться.

 Эмми поднимается на борт – такая чертовски красивая. Ее глаза широко распахнуты, она немного напугана, и мне интересно, чувствует ли она то же, что и я в первый раз, когда я был окружен всеми этими людьми, их камерами и микрофонами, которые мне было сказано игнорировать.

 – Привет, ребята, – говорит она.

 Мы все говорим приветствия – с высокой степенью энтузиазма (Колтон) и осторожностью (Финн). У меня выходит нечто среднее, но внутри я чувствую нарастающую тревогу.

 Я уже вижу это, идет эпизод, ее имя появляется на экране – Эмми Л. – и, ниже, немного информации о ней. Медсестра из больницы «Маунт Сент Мэри», штат Виктория. Интересно, придется ли им добавлять, что это – девушка, участвовавшая в большинстве подростковых фантазий Леви, или выражение моего лица скажет само за себя?

 Потому что я точно знаю, что это написано у меня на лбу. Ее волосы стали длиннее, чем были в школе, стянутые в гладкий конский хвост, который доставал до середины спины. Ее карие глаза округлились от напряжения, щеки раскраснелись от ветра. Черт, этот рот. Готов поспорить, что знаю этот рот лучше, чем свой собственный. Слишком много косметики, чем я когда–либо видел на ней, но я подозреваю, что это – дело рук продюсеров, и ничего из этого она никогда не сделала бы сама. Эмми никогда не была такой девушкой.

 Она всегда была тихой, но в отличие от меня – неуклюжего и долговязого с первых же дней – красота Эмми облегчила ей задачу в выборе того, чего она хотела получить от школьной жизни, не прилагая для этого особых усилий. Я бы сказал, что каждый парень в школе был влюблен в нее. Но за исключением Джексона МакДэниела в течение большей части младшего класса, я никогда не видел ее ни с кем. Ее отец был директором нашей средней школы; ее мама управляла местным цветочным магазином в Бамфилде. Две старшие сестры уехали, как только закончили школу, но что–то в Эмми говорило мне, что она всегда будет поблизости. Я всегда знал, что ей нравится спокойствие Бамфилда и умиротворение Баркли–Саунда.

 И я был прав, потому как она здесь.

– Эй, – говорит она мне, подходя. Ветер задувает пряди из ее хвоста на лицо, и я уже почти протянул руку, чтобы помочь ей убрать их от ее блеска для губ. Я уверен, что камера засняла небольшое движение моей руки, и то, как мои глаза сфокусировались на ее губах. Она гримасничает, освобождая свои волосы. – Ах.

 – Эй, Эмми, – говорю я, пожимая ей руку. Мои ноги подкосились, но это никак не связано со швами на моем бедре.

 Она моргает, ее щеки вспыхивают еще сильнее.

– Ты помнишь, как меня зовут?

– Конечно, помню. – Может ли микрофон передавать звук моего грохочущего сердца? – Значит, ты здесь, чтобы присматривать за мной?

 Она улыбается, показывая крошечную ямочку в левой щеке.

– Надеюсь, все в порядке.

 Она, блядь, шутит?

 – Да, я думаю, что справлюсь с этим. – Даже если не смогу справиться с этой своей предательской улыбкой.

 Финн прочищает горло.

– Может быть, вам двоим стоит ... – Он машет в сторону каюты, где стоят койки, позволяя его словам повиснуть в воздухе.

 – Что? – спрашиваю я.

 Он сужает глаза и поясняет:

– Пусть она осмотрит твою ногу, прежде чем мы отшвартуемся, тупица. Нам нужно добро от твоей медсестры.

 – А, – говорю я, – во рту пересохло. – Правильно.

 – Бога ради, – рычит Финн, а затем поворачивается, направляясь к корме, чтобы отвязать веревки.

 Поворачиваясь к Эмми, я чувствую пристальное внимание камеры, направленной на нас, вижу темную тень микрофона в дюйме от ее лица.

– Возможно, ты хочешь сходить на камбуз, чтобы осмотреться?

 Она сглотнула, быстро кивая.

– Конечно.

 Эмми ждет, пока я спускаюсь вниз по лестнице.

 Я смотрю на нее через плечо.

– Куда хочешь пойти?

 Она задумывается.

– Может, в спальню? В ванную комнату? – Понижая голос, как будто он не попадет в кадр, она шепчет: – Мы можем пойти и на кухню, просто я не знаю, хочешь ли ты пойти туда, куда они смогут проследовать за нами. Так как тебе придется ... э–э ... – Она пробегается взглядом по моим штанам, и я понимаю, что она имеет в виду: мне придется их снять.

 По правде говоря, неважно, куда мы идем. Камеры здесь повсюду.

 Я одариваю ее улыбкой, которая должна выглядеть обнадеживающе.

– Все в порядке, давай просто зайдем сюда.

 Она следует за мной на камбуз, через спальню и в уборную. Ванная комната маленькая сама по себе, но с нами двумя внутри, и камерой, загораживающей дверной проем, она кажется крохотной. На удивление, в ней хороший свет, здесь чисто, и есть проточная вода, которая явно нужна Эмми, так как она помогает мне сесть, моет руки и начинает распаковывать свою аптечку на стойке.

– Ты все еще живешь здесь? – говорю я, осторожно опускаясь на сидение унитаза.

– Я уехала после школы, но вскоре вернулась ближе к Виктории, когда мой отец заболел. Мне нужно, чтобы ты ...

 Я слежу за ее взглядом и понимаю, что она имеет в виду.

– О, точно, – говорю я, и начинаю расстегивать ремень.

– Давай я помогу тебе.

 Когда она касается моих штанов, я качаю головой, вспоминая о повязке, когда спускаю ткань штанов со своих бедер.

 – Твой отец болен? – спрашиваю я, чувствуя жар на своей шее, на лице, когда сижу перед ней в одних боксерах, со спущенными до лодыжек штанами и камерами, снующими вдоль и поперек.