Рыцарь идет по следу!

Световые фантомы накрывало волнами яркого света, на гребнях которых появлялись все новые и новые герои никогда не виданных фильмов.

Свет изредка попадал на лицо папы-изобретателя. Темные тени притаились в его глазницах. Лицо застыло без движения. Только ходили буграми желваки. В темноте лицо его напоминало маску призрака.

Вдруг яркие фигуры, плывшие по классу, осыпались золотой пылью, перемешались и собрались в голографический дискотечный шар, словно покрытый чешуей Золотой Рыбки (сказка Пушкина, проходят во 2-м классе средней школы).

Шар завис в воздухе и вдруг словно взорвался изнутри, и ослепительные звезды разлетелись по всему классу. Школьники ахнули. Катапотов завизжал от радости и гордости.

Звезды погасли, истлели по углам. В темноте послышался резкий голос изобретателя:

– Включите свет.

Иоффе стоял возле выключателя с открытым ртом, распахнутыми глазами и ничего не слышал.

– Иосиф, включи свет, – повторила Калина звонким голосом.

Иоффе хлопнул длинными ресницами и щелкнул выключателем. Все снова зажмурились и, еще не раскрыв глаз, начали аплодировать.

Папа-изобретатель принимал похвалы с достоинством, улыбаясь и слегка склонив голову. Катапотов, отбив ладоши, начал топать ногами.

– Спасибо, Николай Ильич, – сказал Макар Семенович, когда овации стихли. – Я вас уверяю, ваше замечательное изобретение я использую на все сто процентов в спектакле о рыцаре Диего.

– Подождите, – вмешался Нянькин, – почему в «Диего»? Я хочу занять этот световой прибор в «Осирисе». Вы же не против?

– Я не против, – ответил Николай Ильич, оказавшийся между двух огней.

Макар Семенович и не думал уступать:

– Ведь можно светом изобразить фрагмент старинного замка.

– Можно, – ответил Николай Ильич. – «ДБС» может практически все. И стоит при этом гораздо дешевле общеизвестных концертных лазеров.

Тут в бой вступил Нянькин:

– А можно ли светом нарисовать египетскую пирамиду?

– Легко, – гордо сказал изобретатель.

– В вашем спектакле этот прибор будет лишним, – обратился Макар Семенович к Нянькину.

– Неужели? – не сдался Нянькин. – А я думаю, это в вашем спектакле никакой лазер не понадобится.

– Давайте обсудим это позже, – попыталась не допустить конфликта Калина.

Школьники с большим интересом следили за происходящим на кафедре. Спектакли в жизни бывают интересней спектаклей на сцене. Но преподаватели не стали ссориться при всех. Нянькин пожал плечами и отвернулся. А Макар Семенович объявил перерыв.

Ученики принялись убирать вещи, и тут раздался истошный крик:

– А-а-а! Ничего себе!

Все обернулись к Юле Балте. Та держала в одной руке свою безразмерную сумку, а в другой – кошелек с бисерным сердцем.

– Видишь, – оживилась Калина, – нашелся. Надо было тогда хорошенько поискать.

– Его здесь не было! – заявила Балта.

Ребята вокруг засмеялись.

– Чего вы ржете-то? Правда, его здесь не было!

Все засмеялись еще громче. А Рома бросил быстрый взгляд на Юрика. Тот, поймав взгляд, отвел глаза, словно он тут ни при чем. Балта не унималась:

– Его мне подкинули. И я даже знаю, кто это сделал.

Балта выбросила руку вперед и ткнула пальцем в стоящую в стороне Еву Иванову. Школьники инстинктивно сделали шаг назад.

Ева внимательно посмотрела на бывшую подругу.

– Я тебе сейчас палец откушу, – спокойно сказала она.

Балта быстро убрала руку. Она знала, Ева может.

– Это ты подбросила, – сказала Балта неожиданно тонким голосом, – потому что тебя совесть замучила!

На кафедре опомнились педагоги.

– Ребята, – начал Макар Семенович, – Юля, давайте сначала разберемся…

Но Ева Иванова разбираться не захотела. Одним движением она закинула на плечо лямку рюкзака и вышла из класса.

Рома поспешил за ней. То есть он не хотел идти за Евой. Или, точнее сказать, он, может, и хотел, но постеснялся бы, но собственные ноги его подвели. Сами понесли. Что-то есть внутри человека, что управляет им помимо его воли. Рома узнал об этом, когда его в свое время наказали за кражу шоколадных конфет (рука сама потянулась). Но тут совсем другое дело. Надо будет об этом поговорить с мамой, думал Рома, спеша по коридору за Евой, мама уж точно все объяснит.

– Ева.

Ева не обернулась.

– Ева, это я! – крикнул Рома громче.

Девочка остановилась. Внешне она была спокойна.

– Что тебе?

– Не уходи.

– А тебе-то чего? Ты же тоже думаешь, что я – воровка.

– Нет, ты что, я так не думаю, – попытался убедить ее Рома. – Я, наоборот, искал вора.

Ева покачала головой.

– Я вижу, ты никого не нашел. Кроме меня.

Рома задохнулся:

– Ты что, я тебя не подозреваю вообще…

– Но ты ведь никого не нашел?

– Пока нет, – вынужден был признаться Рома.

– Меня все ненавидят. Я больше в этом классе оставаться не хочу.

– Ева… – в нужные моменты Роме катастрофически не хватало слов. – Я…

– Что?

– Мы… То есть я… Мы найдем вора.

– Поздно. Пока.

Ева развернулась и вышла с этажа на лестницу.

Она не могла видеть, как Рома, оставшийся за ее спиной, произвел ряд странных движений. Он сначала пошел за ней, потом остановился, развернулся, сделал шаг в направлении класса, потом опять передумал, решил идти догонять Еву, но тут же снова передумал и остановился на месте, мысленно кляня себя за нерешительность и вообще не понимая, что ему теперь делать. Надо было сказать Еве, что это Юрик подложил кошелек Балте. Но тогда бы Юрик обиделся, это очевидно. Выбирать между Евой и Юриком – это было жуткое мучение. У Ромы даже голова заболела. Потом он подумал, что выбирать уже поздно и что Ева ушла.

Рома хотел отправиться поговорить с Юриком и сказать, что вся эта ерунда случилась из-за него. Но тут он живо представил, что ему Юрик будет отвечать на обвинения. Главная мысль – я ни в чем не виноват, я хотел как лучше. Отвечать он будет уверенно, и Рома ничего не сможет ему сказать. По крайней мере, в момент разговора. Рома всегда завидовал людям, столь убежденным в своей правоте. И он, хоть убейте, не понимал, почему нужные слова не приходят в тот момент, когда они так необходимы?!