Рыцарь из ниоткуда. Книга II. Сборник
Шрифт:
И тут же торжество сменилось величайшим изумлением — вполне естественным, когда Канилла вдруг обнаружила, что заклинание не действует, хотя должно было исправно работать даже в Хелльстаде. Судя по рассказу коридорной, Канилла еще несколько раз попробовала повторить нехитрую процедуру — но убедилась в конце концов, что это бесполезно...
В этом месте рассказа тюремщицы Сварог мысленно усмехнулся. Канилла не подозревала о кое-каких тонкостях, а вот он не поленился слетать в Мистериор к мэтру Тигернаху и расспросить подробно, как обстоит дело с заклинаниями...
Изрядные пробелы в знаниях удалось восполнить — точнее говоря, познакомиться с кое-какими государственными тайнами, которые ему в силу занимаемого положения давненько полагалось знать, — правда, раньше ему иные были совершенно ни к чему.
Способности
Вот Сварог, с согласия Канцлера, и приобрел умение отключать — нехитрая процедура, как оказалось. И применил это вчера, временно лишив Каниллу умения лечить себя. Чего она, разумеется, не заметила — все происходило без малейших световых и звуковых эффектов — попросту, отослав коридорную как ненужного свидетеля, остановился у двери камеры и, подняв ладонь к лицу, произнес про себя должное заклинание...
Закончив доклад, коридорная по жесту Сварога тихонько вышла — отправилась освобождать отсидевшую свое Каниллу. Сварог мельком подумал, что нужно распорядиться: пусть казначей выдаст всем троим по пять золотых. Свои роли они сыграли очень убедительно, заслужили премию, лиловые грымзы...
Изрядная часть происшедшего в «гладильне» была чистейшей воды спектаклем по сценарию Сварога. Тюремщицы и весь реквизит — самые что ни на есть настоящие, но в жизни наказанных порют быстро и деловито, никто не позволит работницам точить лясы, болтать о постороннем, а за розгами никого не посылают, их всегда имеется изрядный запас — но откуда Канилле знать такие тонкости? Вот и пришлось в воспитательных целях устроить спектакль, и премьера прошла на отлично, разве что за полным отсутствием зрителей и без аплодисментов...
Минут через двадцать в кабинете появилась Канилла Дегро — конечно, в другом, свежем платье, но наверняка все еще без трусиков — добросовестно поротая задница побаливает долго. Выглядела она как обычно, прекрасно умела владеть собой, и на очаровательном личике не отражалось ничего из тех эмоций, что просто обязаны были кипеть в душе благородной лариссы, которую в жизни не пороли
Сварог помнил неописуемое выражение лица Яны после известной экзекуции в Заводи...
Сохраняя на лице полнейшее хладнокровие, он показал на кресло.
— Садись, Кани, разговор будет долгий...
— Спасибо, я постою, — не моргнув глазом, отрезала она столь же невозмутимо.
Не сдержав усмешки, Сварог поднял к лицу сложенную ковриком ладонь и произнес про себя несколько слов. На ладони вспыхнул неизвестный ботанике красивый цветок, сотканный из неяркого бирюзового света, ажурный, похожий на сложившую лепестки лилию, продержался секунд пять и исчез. Канилла уставилась с неприкрытым любопытством — ну да, она такое видела впервые в жизни, а большинство ларов не видели никогда,
да и не увидят.— Вот теперь можешь лечиться, — сказал Сварог, жестом хозяина, словно приглашающего гостей к столу.
Нисколечко не промедлив, Канилла подняла ладонь, пошевелила губами, потрогала покритикованную розгами деталь организма — сначала осторожно, потом покрепче, с нескрываемой радостью на лице. Облегченно вздохнув, уселась, выпалила, не сдержавшись:
— Командир, как такое возможно? В жизни о подобном не слышала.
— У тебя еще слишком мало звездочек на погонах, — хмыкнул Сварог. — Впрочем, к иным государственным секретам и генералов допускают с большим разбором, а то и не допускают вовсе... Твои впечатления от нового жизненного опыта?
— Омерзительные! — сверкнула глазами Канилла. ^ Добавила рассудительно: — Я не о самой порке говорю, в конце концов, невелико переживание, было даже интересно, словно в историческом романе. Я о другом. Эти бабищи относились ко мне... слов не подберешь. Словно и не видели во мне человека. Будто я для них — сотый башмак для сапожника, или сотая курица для кухарки. Извините на грубом слове, неподобающем в королевских покоях, но я дерьмом себя чувствовала.
— Что и требовалось по ходу пьесы, — сказал Сварог без улыбки.
— Командир, зачем вы все это затеяли? Явно не только для того, чтобы я получила розгами по заднице...
— Умница, — одобрительно сказал Сварог. — Кани, ты давно уже взрослая. Отлично работаешь в серьезной конторе, посвящена в иные тайны, доступные лишь малому числу людей. Однако должен с нешуточным сожалением отметить: кое в чем ты еще придерживаешься романтического взгляда на жизнь — из-за дурацких книг и фильмов, ничего общего не имеющих с суровой, а подчас и грязной реальностью. А это в твоей службе недопустимо. Вот, пожалуйста, не будем далеко ходить... — он взял со стола «Жемчужину в пыли», нашел нужную страницу и стал читать вслух с дурными интонациями дешевого провинциального актера: «Омерзительные рожи палачей светились злобной радостью, выдавая самые мерзкие из обуревавших их чувств. Глядя на Альвену налитыми кровью глазами, одноглазый протянул злорадно:
— Сейчас твои нежные косточки захрустят на дыбе, красоточка...»
С треском захлопнул книгу и небрежно швырнул ее на стол.
— Кани, тебе эта сцена кажется вполне жизненной?
— Ну, да, — чуточку настороженно отозвалась Канилла. — Палачи ведь...
— Вздор, — решительно сказал Сварог. — Реальные палачи ведут себя совершенно иначе. Они свою работу обязаны делать как лишенные всяких эмоций
инструменты. Очередной клиент для них — именно что сотый башмак для сапожника или сотая курица для кухарки. За этим тщательно следят. Если в палаче усмотрят тягу к мучительству, к причинению боли, его прогоняют. Потому что палач-садист, того и гляди, увлечется, выйдет за рамки, напортачит во вред делу. Нужен напрочь лишенный эмоций инструмент. Бывает, конечно, что палачи ведут себя именно так, как описано в романе, но исключительно в тех случаях, когда получат от начальства указание именно так себя и вести — психологическое воздействие на допрашиваемого, как ты понимаешь. Но в книге о таких указаниях начальства ни словечка. И наконец, никто не будет держать в палачах одноглазого. Палач не должен иметь никаких физических недостатков и обладать крепкой уравновешенной психикой. Монстров, которые в книге изображены, в жизни давно выкинули бы за ворота без выходной платы. Чувствительной девице простительно принимать это чтиво за отражение жизни — но не офицеру спецслужбы. То же касается и наказаний, я хотел, чтобы ты поняла, что такое настоящее наказание. И здесь — никаких романтических страстей, к попавшим в «гладильню» опять-таки относятся, как кухарка к сотой курице. Я хотел, чтобы ты прониклась суровой реальностью. Получилось?
— Прониклась, кажется, — проворчала Канилла. — Проникнешься тут... Значит, в жизни так это и выглядит...
— И никак иначе... — без улыбки сказал Сварог. — Одним словом, выбрось из головы романтическое чтиво. Будет только мешать службе.
— Я и не увлекалась особенно. Просто в тюрьме было скучно...
— Тем лучше, — сказал Сварог. — Ну, и чтобы окончательно закрыть тему... Те главы, где описана жизнь Альвены в тюрьме, у тебя не вызвали мыслей, что ты снова имеешь дело с красивыми побасенками?