Рыцарь ночного образа

Глядя из окна машины по дороге домой, если это можно назвать домом, Гевиннер по-прежнему не находил ничего, что он когда-то знал в этом городке, который теперь сильно разросся и стал именоваться городом. Густой парк, где росли ивы, превратился в забетонированную площадку, полную обезьян, по ошибке принимаемых за детей — по меньшей мере, такое впечатление возникло у Гевиннера.

Больше для себя, чем для Вайолет, он заметил:

— Я помню, что это место напоминало декорации романтического балета — по озеру плавали лебеди, на берегах были видны журавли, цапли, фламинго, даже павлин с несколькими павами, а теперь — ни ив, ни лебедей, ни озера для лебедей.

— А потому нечего и разводить вокруг этого мрачную философию, — сказала Вайолет.

— Я ничего не развожу, я просто вспоминаю и сравниваю, — ответил Гевиннер.

Он бросил на Вайолет короткий взгляд, думая о том, где она получила образование — если оно у нее было.

— Думаю, ты не совсем понимаешь, — сказала Вайолет, сжимая его руку, как бы успокаивая, — но все эти перемены — из-за Проекта.

— Так что же это такое? — снова спросил Гевиннер.

— Принц, ты несерьезен!

— Правда, я никогда не слышал о Проекте.

— А теперь услышал, — сказала Вайолет, — и понюхал, более того, и увидел. Вон там! И там! Посмотри!

Лимузин проезжал сейчас мимо здания, напоминавшего тюрьму для самых опасных преступников. Его территория была окружена высоким металлическим забором, на котором через небольшие промежутки было написано: «Опасно, высокое напряжение!», а за забором территорию патрулировали люди в униформе и с собаками. Собаки, казалось, хотели бежать быстрее люден и с недоумением оглядывались на них, натягивая свои поводки. Потом собаки снова устремляли свой взгляд вперед с таким выражением, которое можно описать только как самое свирепое. Головы людей и собак одновременно поворачивались справа налево и слева направо, как будто и тех, и других тренировали в одной и той же школе и выпустили из нее одинаково обученными искусству патрулирования, и нельзя было сказать — да и кому? — кто из них смотрел свирепее — охранники-люди или охранники-собаки.

— Как, здесь же был бизнес моего отца, Завод Батареи Красного Дьявола, — сказал, а точнее, почти прокричал, Гевиннер.

— Да, правда, здорово? — сказала Вайолет с легким присвистом. — Твой отец, Господь да благословит его, превратил свой Завод Батареи Красного Дьявола в Проект, и я хочу, чтобы ты знал, что твой брат, Брейден Пирс, большой начальник здесь, то есть не просто большой, а самый-самый большой!

— И что этот Проект делает или выпускает? — спросил Гевиннер.

— Ну я просто тащусь от тебя, Принц, — закричала Вайолет. — Только подумать, ты и вправду не знаешь, зачем нужен этот Проект! Он нужен, чтобы разработать такую штуку, которая способна снести их всех с лица земли, ко всем чертям и навсегда!

— Кого их?

— Их — это их, кого еще! Ты серьезно, Принц, или просто меня разыгрываешь?

Он услышал легкий скрип и увидел, что она достала из сумочки маленькую записную книжку и что-то в ней царапала. Она вырвала страницу и вжала ее ему в руку.

В записке стояло: «Смени тему, машина прослушивается».

Гевиннер едва успел прочитать эту странную записку, как она вырвала ее, скомкала, бросила себе в рот, растерли между зубами, проглотила, поперхнулась, кашлянула, нажала кнопку включения радио, прочистила глотку и проглотила еще раз, на этот раз успешно.

Немедленно после этой серии автоматических действий, только возбудивших его любопытство, ежа начала щебетать снова.

— Принц! Гевиннер! Видел бы ты довольные выражения их лиц — мамы и Брейдена — когда они услышали, что ты возвращаешься домой, и так внезапно! Это надо было видеть, скажу я тебе! Ну вот мы и приехали. Узнаешь?

Машина свернула на дорожку к серому каменному зданию, напоминавшему — скорее намеренно, чем случайно — старинный сарацинский замок, перенесенный в современность.

— Это единственное, что я узнал с тех пор, как сошел с самолета, — сказал Гевиннер, и это была почти правда.

Не задавая вопросов, только слушая и сопоставляя обрывки разговоров, Гевиннер за последующие дни узнал многое, что было связано с переменами в городе — например, то, что бывший Завод Батареи Красного Дьявола, принадлежавший его отцу, превратился в нечто под названием Проект, и что этот Проект денно и нощно работал над проектом какого-то страшно таинственного оружия уничтожения. Число занятых в нем превышало число жителей в городке в те времена, когда Гевиннер отправился в свои путешествия. Орды ученых, техников, золотопогонников с большими и со средними звездами, контрразведчиков, рабочих высшей квалификации, обычных рабочих, заполнивших все ступени иерархической лестницы, были вовлечены в Проект. Как сказала бы Вайолет, это был не простой большой, а самый-самый большой Проект, без капли преувеличения.

Всех занятых в Проекте и их семьи поселили в небольших типовых зданиях из бетонных блоков, названных «Домами солнца», вокруг них выросло множество предприятий для удовлетворения их нужд и предоставления полезных и здоровых удовольствий, и все они тоже получили радостные названия, вроде «Радуга», «Синяя птица», «Лира».

Одним из таких предприятий, не большим и не маленьким, было автокафе под названием «Смеющийся Парень», расположенное наискосок от дома Пирсов, и это автокафе раздражало и оскорбляло чувства Гевиннера Пирса сильнее, чем все остальные проявления вульгарности, вместе взятые, появившиеся в его родном городе за время его отсутствия. Оно было построено на земле, принадлежавшей Пирсам. Младший брат Гевиннера, Брейден, сдал ее в аренду на девяносто девять лет своему другу детства, чей портрет в золотом неоне теперь улыбался и громко хохотал с десятисекундными интервалами с раннего утра и до полуночи. И это, не забывайте, на элитнейшем бульваре в жилой части города. У Гевиннера совершенно не было заблуждений насчет элегантности и благородства дома Пирсов, но факт остается фактом — Гевиннер был Пирсом, и смеющийся неоновый парень казался ему личным оскорблением. Он хохотал так громко, что заглушал любую симфоническую музыку — кроме, может быть, самых громких пассажей — которую он слушал по ночам для успокоения нервов, а в дополнение к «ха-ха» этого автокафе сутра и до полуночи раздавались еще и непрерывные гудки автомобилей, требующих немедленной выдачи им кингбургеров, чизбургеров, шашлыков на ребрышках, пива, кока-колы, кофе и тому подобного. Разносили все это по машинам девушки, и иногда из-за своей нелегкой работы они теряли над собой контроль, и дело доходило до припадка, после чего, как правило, раздавалась сирена «скорой помощи», или полиции, или и той, и другой одновременно. Когда разносчицу-истеричку отвозили в Центр неотложной помощи «Солнечное сияние», Смеющийся Парень, казалось, начинал ржать именно над этим, и хотя Гевиннер понимал, что это может показаться смешным — каким нибудь извращенным образом — но механическое «ха-ха» совершенно убивало юмор, по крайней мере, для Принца семейства Пирсов.

А теперь небольшое отступление о причинах его возвращения домой.

Когда Гевиннер еще совершал свои путешествия, он получал от своей матери ровно два послания в год: телеграмму на Рождество и телеграмму на Пасху, обе адресуемые ему через «American Express» в Лондон — столицу, которую Гевиннер навещал время от времени для обновления своего гардероба. Эти телеграммы были очень и очень своевременные. Рождественская гласила: «Христос родился, люблю, мама», пасхальная: «Христос воскрес, люблю, мама». А однажды, между Рождеством и Пасхой, Гевиннер отослал телеграмму мамаше Пирс, которая показалась ей крайне бессмысленной; в ней говорилось: «Дорогая мама, а что Он делает теперь? Люблю, Гевиннер».

На самом деле, однако, корреспонденция мамаши Пирс была куда более болтливой, чем это можно было заключить по делавшимся дважды в год посланиям своему путешествующему сыну, и «болтливой» — mot juste[40] для нее, так как все ее исходящие письма и телеграммы кричались личному секретарю, маленькой мисс Женевьеве Гудли. И «кричались» — совершенно точное слово, потому что эти послания диктовались, пока мамаша Пирс подвергалась обработке «Виброчудом», что было очень громкой трехчасовой процедурой, которая позволяла ей выглядеть много моложе собственного возраста, в комфортных условиях отдав ей (взяв у нее?) несколько часов.

В то конкретное утро, на которое мы вернули время, поступила телеграмма от Гевиннера, но мамаша Пирс игнорировала входящую корреспонденцию, пока не выкрикивала всю свою исходящую феноменальной мисс Гудли, и «феноменальная» — здесь также точнейшее определение мисс Гудли, потому что она улавливала каждое слово этой корреспонденции, даже когда «Виброчудо» работало на самой высокой из своих пяти скоростей. В то время, именно в то утро, мамаша Пирс кричала письмо к своей наиболее видной подруге в национальной столице.