Рыцарь с железным клювом

Ни разу не появиться на канале после той самой драки, Володя расценил бы самой настоящей трусостью. Нет, он, конечно, побаивался тех ребят, которые наверняка бы захотели взять реванш и при случае избили бы его. Но все-таки Володя не мог себе позволить быть изгнанным с канала. Нужно было появиться там и этим как бы закрепить свою победу и свои права на плот.

Иринка вначале отказалась снова идти с ним: наверное, боялась новой драки или, может быть, ей просто скучно было глядеть на поплавок. Но Володя был настойчив - ему был нужен свидетель его бесстрашия.

И вот они сидели на плоту уже целых два часа, а рыба все так же, как и в прошлый раз, ловиться не желала. Иринка была грустна, часто вздыхала. Ее, замечал Володя, как будто подменили после больницы. Цветы они полили сразу, и Володя даже не подошел к оружию. А Иринка казалась очень расстроенной. Тогда она сказала, что ей кажется, что Ивану Петровичу очень, очень плохо. Володя спросил, почему она так думает, и девочка ответила, что на лице её мамы незадолго до смерти она видела точно такую же тень под глазами. Володя в ответ назвал её дурой и попросил не молоть ерунды.

А сейчас, на плоту, Иринка все молчала да вздыхала, а потом вдруг заговорила:

– Знаешь, когда мама умерла, я ведь чуть с ума не сошла от горя. Ты помнишь, я целый месяц в школу не ходила. Мне не хотелось жить. Мне все противно было. А одна старушка, которая живет напротив, на одной площадке, мне сказала, что расстраиваться не надо, что мама моя на небе и мы все когда-нибудь с ней увидимся. Я тогда ей не поверила, но все чаще по вечерам, когда темно, и по ночам стала смотреть на небо, особенно на звездное. Ты знаешь, мне этот звездный мир таким прекрасным стал казаться, что я его безумно полюбила. Я очень хотела, чтобы моя мама была там, рядом со звездами...

– Нет там ничего, - ни с того, ни с сего брякнул Володя, но Иринка даже не заметила его слов. Она говорила будто сама с собой:

– Я упросила папу купить мне телескоп. Папа тогда хорошо понимал, что со мной происходит. Купил. Очень дорогой. И я будто утонула в этом необъятном, бесконечном небе. Знаешь, я плакала, когда ночи были с облаками, и я не могла быть рядом с моими звездами...

Иринка хотела продолжать, но вдруг чей-то смех, такой неуместный, жестокий и даже жуткий прервал её слова:

– А-а-а, я так и знал, что найду вас здесь! Касатики!..

И Володя, и Тролль обернулись разом - на усыпанном цементными обломками берегу стоял Дима, молодцевато подперев свой бок рукой. В другой его руке был дипломат. Шевелюра кудрявая его казалась ещё более пышной, а спортивный торс Димы облекала ярко-красная футболка. В общем - ни дать ни взять звезда эстрады.

– Ну, что рты разинули, как караси на берегу? Принимайте гостей!

Стараясь не запачкать свои белоснежные кроссовки, Дима спустился на настил к рыбакам, улыбался, как на именинах, сунул Володе свою руку, а Иринку легонько толкнул в плечо - здоровался.

– Не спрашивайте, не спрашивайте, как я вас нашел, - секрет! Только, бродяги, не думайте, что я к вам так, потрепаться пришел. Сами понимаете, в какую каку я вляпался, - извините за выражение, мисс.

– А в чем же дело?
– пришел в себя Володя, никак не ожидавший появления в таком укромном месте Димы, казавшегося человеком непонятным, таинственным и даже страшным.
– Что-нибудь случилось?
– прикинулся простачком Володя.

– Как?!
– нахохлился Дима, и его кудрявый чуб стал словно выше, поднявшись подобно петушиному гребню.
– Он ещё спрашивает! Зачем я в Питер-то приехал? Чтобы красотами бывшей столицы империи Российской любоваться? Нет, шутите! Я к Ивану Петровичу ехал, за материалом для диссертации своей. А он возьми да и угоди в больницу, словно подождать не мог. Ладно, думаю, поеду я тогда в Москву, там тоже специалисты есть. Так ведь не могу уехать - держит меня оставленный у деда документ. Вот, доверил человеку редкость, а он так меня подвел!

Иринка вспыхнула:

– Вы что же, думаете, что он нарочно заболел?

Дима руку к сердцу приложил:

– Милая моя, да я не сомневаюсь в том, что все это невольно получилось, но все-таки... обидно.

В разговор вступил Володя, в голове которого со скоростью центрифуги прокручивался один план, рискованный, опасный, жуткий, но обещающий поставить точку на вопросе: вор ли воронежец или... просто дрянь-человек.

– Были мы на днях в больнице у старика, - с ленцой как будто, нехотя сказал Володя.
– Только зашли к нему, а он сразу о тебе спросил: как Дима, не видели ли мы его? Очень расстроен, что попал в больницу и тебя задерживает...

– Правда?
– улыбнулся Дима так искренне, так прямодушно, как ребенок, и Володя, увидев его улыбку, снова засомневался: неужели это вор?

– Да, спрашивал, - решительно кивнул Володя.
– И ещё он просил передать тебе, чтобы подождал. Лежать осталось ему немного, всего-то до послезавтра. Слышишь, послезавтра ему на выписку.
– И произнес Володя последние слова с этаким нажимом, с ударением, так что Иринка, удивившаяся сильно, хотела было возразить, но промолчала, начиная догадываться, что у Володи есть какая-то идея.

– Послезавтра, говоришь?!
– переспросил воронежец с такой неподдельной радостью, что, казалось, его от восторга сейчас кондрашка хватит.

– Да, так прямо он мне и сказал. К тому же главный врач при мне пришел в палату, деда осмотрел, пощупал и послушал, а потом и заявил, что такие болячки и медведь в лесу вылечить может.

– Медведь, говоришь?!
– прямо подскочил на месте Дима, и плот слегка качнуло, но осекся сразу и помрачнел: - Ох уж эти врачи. Халтурщики! Видят, что пожилой лежит, так зачем же с ним возиться, лекарства на него расходовать. Этого бы врача отдать медведю! Эх, медицина, мать родная! покачал кудрявой головой воронежец и щелкнул замочками своего портфеля, откуда с мелодичным звоном вытащил за горлышки три бутылки коричневого стекла, показал Володе: - Вот, "Жигули". Давайте-ка, ребятки, за здоровье нашего любезного Ивана Петровича осушим эти чудные бочонки с душистой мальвазией, а потом поговорим. Ну, Иринка, надо думать, не покусится, так ей вот, а ну, держи, - батончик шоколадный.
– И Дима протянул девочке неизвестно откуда появившийся шоколад. Тролль приняла его с улыбкой и тут же сдернула обертку.

– Нет, я не буду пиво, - отказался Володя, ни разу в жизни не пробовавший этого напитка, хотя пиво в доме водилось часто: папе разрешалось употреблять спиртное не крепче пива.

– Как это ты не станешь?
– удивился Дима и нахмурился.
– Вот еще! За больного старика, за здоровье милейшего Иван Петровича он не хочет пить! Видно, не мужчина ты, а огурец малосольный!

Нет, что угодно, но только не малосольный огурец! Володя покраснел от обиды и гнева:

– Ладно, давай!

– Вот это по-нашему, - кивнул Дима, потом взял две бутылки, плотно прихватил зазубринами одной пробки зазубрины другой и резким движением развел руки в разные стороны. Обе пробки слетели разом, и пена потоком вырвалась из бутылок. Дима подал "бочонок с душистой мальвазией" Володе, мальчик отхлебнул из горлышка, и резкая горечь мгновенно сковала язык и десны, захотелось выплюнуть, но Володя решил, что не только Дима, но и Тролль расценили бы его плевок как признак "малосольности", и только сказал:

– Ничего себе пиво. Вроде свежее.

Дима посмотрел на него с одобрительной усмешкой, одним глотком опорожнил полбутылки и сказал:

– А ты мне нравишься, Володька, Вовчик, Вовик, Вольдемар. Мне кажется, мы с тобой поладим, - и подмигнул.

Володя понял, что настало время для главного. Начиналась операция по выявлению намерений воронежца. Было очень страшно приступать, но неопределенность, так долго мучившая Володю, должна быть истреблена.

– И ты мне нравишься, старик, - развязно сказал Володя, хотя получилось не очень натурально.
– Если хочешь получить свой документ ещё до возвращения из больницы деда, то нет ничего проще.