Рыцарь Шато д’Ор

Замок был практически неприступен — по крайней мере для людей, не знающих артиллерии и взрывчатых веществ. Крутой обрыв служил надежной защитой с севера, запада и востока, ибо только безумец пошел бы на штурм по отвесным скалам. С юга же к замку вела таинственная дорога, по обеим сторонам которой тянулись каменистые откосы, переходившие — опять-таки — в обрыв. Дорога эта подводила к глубокому рву десятиметровой ширины, через который был переброшен узкий подъемный мост Воротной башни, подвешенный на тяжелых железных цепях. По мосту в замок могли проехать лишь два рыцаря в ряд или одна двухконная телега с грузом. Воротная башня была кругла и приземиста, а формой напоминала усеченный конус или гигантскую кадушку. Первой преградой на пути врага становился ров, второй — подъемный мост, который, будучи поднят, целиком загораживал створ ворот. Сами же ворота были сколочены из толстостенных дубовых досок и окованы полосами железа. Следующее препятствие для штурмующих представляло собой кованую решетку из стальных прутьев в несколько пальцев толщиной. Потом враг должен был пробежать по узкому проходу внутри башни. В сводчатом потолке этого прохода были устроены бойницы для лучников и отверстия для слива на голову штурмующих кипящей смолы или расплавленного свинца. Пробежав эти пять метров, враг снова упирался в решетку, за которой его вновь ожидали окованные железом ворота. Но даже пробившись сквозь все эти преграды, враг не мог считать замок захваченным. Территория замка пересекалась еще двумя стенами — внутренними. В стенах этих также имелись ворота, укрепленные воротными башнями, которые были тоже снабжены двойными решетками.

В замке постоянно находились около двухсот хорошо вооруженных воинов. Это были ловкие, сильные, истинно верующие, а потому стойкие храбрецы, одинаково проворно владевшие и мечом, и секирой, и копьем, и луком, а при нужде способные охаживать врага и дубиной. Имелось в замке и несколько метательных баллист, чтобы ломать вражеские стенобитные машины и не подпускать врага к воротам замка. А если бы враг прибег к длительной осаде, защитникам замка голодная смерть не угрожала бы в течение целого года — вместительные подвалы были наполнены глиняными сосудами с вином, маслом, солониной, зерном. На крючьях в погребах висело множество копченых окороков и колбас, связки лука и мешки с чечевицей; в огромных чанах квасилась капуста. Кроме того, имелось несколько колодцев с питьевой водой, а также большой запас дров и фуража для скота.

Все это было хорошо известно Ульриху де Шато-д’Ору. Он с самого детства знал о мощи этой крепости, воздвигнутой его предками. За сто без малого лет об эти стены и башни обломали зубы многие охотники до чужих владений. Впрочем, стоит справедливости ради сказать и о том, что владельцы замка не раз учиняли набеги на своих соседей и расширяли свои владения за их счет. У Шато-д’Оров было в разные времена от десяти до тридцати вассалов, каждый из которых мог выставить от ста до трехсот воинов, и отец Ульриха в свое время собрал под свое знамя почти шесть тысяч человек. Впрочем, это был единственный раз в истории рода, в тот роковой год, когда Шато-д’Оры подняли оружие против самого маркграфа. Эта злосчастная битва состоялась всего в двадцати милях от замка. Маркграф привел к деревушке Оксенфурт десять тысяч воинов, и сила сломила силу. В том бою пал старый Генрих де Шато-д’Ор, рискнувший в свои уже немолодые годы сразиться с маркграфом, хотя еще накануне битвы ворожея предсказала ему гибель. Вслед за ним нашел свою кончину и старший брат Ульриха, сраженный стрелой, угодившей в прорезь шлема. Сам Ульрих, рубившийся до тех пор, пока удар копья не поразил его лошадь, был обезоружен и взят в плен… О, этого позора он не забыл и не забудет до гроба!

Он был приведен тогда, оглушенный падением, связанный, с непокрытой головой, пред светлые очи румяного, цветущего здоровьем и силой, тридцатилетнего маркграфа. Сюда же были принесены тела Генриха и Гаспара де Шато-д’Оров, залитые кровью, безгласые, взывающие к отмщению. Но Ульрих не мог отомстить, он не мог даже умереть рядом с ними по собственной воле — он был связан, и жизнью его мог распоряжаться только маркграф. Маркграф был опьянен труднодоставшейся победой и потому великодушен. Он сказал тогда:

— Ты славно сражался, юноша! Три моих рыцаря пали от твоей руки. В моей власти сейчас казнить тебя, ибо, выступив против меня, ты поднял руку на короля. Но я не могу допустить, чтобы древний и славный род Шато-д’Оров пресекся. Если у меня был достойный и благородный враг, который сейчас лежит здесь, сраженный моей рукой, то я сочту за честь оставить в наследство своим детям столь же достойных и благородных врагов, побеждая которых они могли бы приумножать славу нашего рода. Поэтому я дарую тебе жизнь. В вашем семействе не осталось больше мужчин, но я знаю, что жена твоего покойного брата ожидает дитя. Право распоряжаться твоей судьбой и судьбой рода Шато-д’Оров позволяет мне выбирать одного из двух возможных потомков славного Генриха, тебя или твоего еще не родившегося племянника, в том, разумеется, случае, если вдова твоего покойного брата, Клеменция, разрешится мальчиком. По праву первородства тебе как второму сыну принадлежит наследство отца, это безусловно, но!.. Сейчас это наследство — поражение и унижение. Если ты сейчас вступишь во владение Шато-д’Ором, то станешь навеки моим вассалом. Вспомни права, принадлежащие мне как сеньору! Они перейдут и к моему старшему сыну…

— Значит, вы предлагаете мне отказаться от прав на Шато-д’Ор? — спросил Ульрих, которому едва исполнилось восемнадцать лет.

— О нет! — широко улыбнулся маркграф. — Это было бы слишком жестоко! Ты не потеряешь эти права, если откажешься от них на время. Дай обет, что ты направишься в Палестину и сразишься там с сарацинами во имя Гроба Господня и святой веры. Если ты убьешь сто врагов и останешься жив, то, клянусь честью, я признаю тебя независимым графом и откажусь от всех прав сеньора.

— Но как же я докажу, что сразил сто сарацин? — воскликнул Ульрих, в глазах которого вспыхнул тогда огонек надежды. — Ведь я едва ли смогу привезти с собой сто отрубленных голов… А вы заявите потом, что я лжец!

— Я пошлю с тобой своего человека, его зовут Марко. Я верю ему, как самому себе, ибо он набожен и предан мне, как верный пес. Он будет считать твои победы. Марко — мой раб, простофиля и тупица, но у него есть два достоинства — хорошая память и неподкупность. Я дарю его тебе. Отныне он твой, и ты можешь делать с ним что хочешь. Можешь убить его хоть сейчас. Но помни: он единственный, кто может подтвердить, что ты убил сто сарацин. Если ты хочешь избавить Шато-д’Ор от вассалитета, то в Палестине должен беречь его больше, чем самого себя.

— Есть одно обстоятельство, мессир маркграф, — сказал Ульрих после некоторого раздумья. — Я буду так далеко от дома, что ни жена… то есть вдова моего брата, ни ее сын, если он все же появится на свет, долгое время ничего не будут знать обо мне. Возможно, что к тому времени, когда я исполню обет, мой племянник успеет вырасти…

— Когда ему исполнится двадцать лет, он станет владельцем замка Шато-д’Ор и моим вассалом…

— Но предположим, что за двадцать лет я не успею убить столько сарацин?! — вскричал Ульрих. — Ведь до Палестины… только в один конец едва ли не три года пути.

— Поторопись! — усмехнулся маркграф. — Ну а если и не успеешь, то полагаю, вы с племянником решите этот вопрос по-родственному… Возможно, это будет вовсе не племянник, а племянница…

— А если племянник?! — запальчиво воскликнул Ульрих. — С какой стати этот парень станет отказываться от замка? Чтобы из вассала маркграфа превратиться в вассала Шато-д’Ора?

— Тогда я обещаю, что вы решите этот спор в честном бою, как подобает воинам.

— Государь! — с горячностью произнес Ульрих. — Государь, я полагаю… Быть может, это и оскорбит вас, но одного вашего слова недостаточно. Это дело требует священной клятвы.

— Что ж, изволь. Эй, кто-нибудь! Позвать сюда святого отца и принести Библию и Святое Распятие! И пусть писец запишет все условия договора между мною и молодым Шато-д’Ором. Одну бумагу отдадим ему, другую я оставлю у себя, а третью отец Михаэль отдаст на хранение в аббатство Святого Иосифа. Ты умеешь читать, Ульрих?

— Да, мессир маркграф.

— Тогда не забудь прочесть все три бумаги, чтобы убедиться, что я тебя не обманываю.

Затем была совершена священная клятва, которую маркграф дал, положив руку на Библию, стоя перед Распятием. Ульрих по складам прочел все три документа и убедился в их идентичности. К тому времени его уже развязали и вернули меч и шлем. Затем Ульрих в свою очередь дал святой обет направиться в Палестину. А потом начался пир, в котором приняли участие все уцелевшие и легко раненные участники битвы при Оксенфурте. Победители пили с радости, побежденные — с горя.

Направившись в Палестину, Ульрих вскоре понял, что шансов на успешное возвращение домой у него не так уж много. Дорога до Константинополя растянулась на годы, поскольку юноша он был увлекающийся, довольно дерзкий и к тому же компанейский. Маркграф послал в Палестину добрую сотню юношей из лучших родов своей марки [2] . Вместе с оруженосцами, лучниками и слугами этот отряд составил почти пятьсот человек. О, это была веселая компания! Под предлогом получения благословения его преосвященства папы римского весь отряд завернул в Рим, где молодые люди проводили время не столько в постах и молитвах, сколько в кутежах и драках, стоивших некоторым жизни. Удостоившись благословения, оставшиеся в живых направили свои стопы (а точнее, копыта коней) на север, где на два месяца застряли на каком-то турнире. Здесь Ульриха вышибли из седла, и он провалялся со сломанной ногой еще около девяти месяцев, пользуясь гостеприимством хозяина замка, название которого в его памяти не сохранилось. Хозяин был старый барон, хлебосольный и добросердечный рогоносец, мечтавший о наследнике, но не имевший сил его приобрести. Он даже хотел усыновить Ульриха, но тот с Божьей помощью успел поправиться раньше, чем юная, но, увы, распутная жена хозяина — родить младенца, сильно походившего на Ульриха. Ульрих, конечно, и не подозревал, сколько радости он доставил хозяину и сколько горячих молитв о спасении его души было прочитано старым бароном.

2

Марка — в средневековой Германии административный округ во главе с маркграфом.