Рыцари Белой мечты. Трилогия

Офицер цокнул каблуками, взял под козырёк — а через мгновение уже оказался в коляске рядом с Канторович.

— Лихач, трогай! Двугривенник сверху за бережную езду! — лихо скомандовал гвардеец.

Анна так улыбалась…

"Она прекрасна, — словил себя на мысли расточитель. — Она прекрасна"

Он смотрел, как она вдыхает аромат цветов. Краешек её губ играл натянутой струной, широко раскрытые глаза любовались то розами, то подснежниками. А рука…Её тонкая лева рука постоянно теребила волосы: сперва пальцы касались краешка бровей, затем ноготки танцевали на локонах, останавливались у виска — и всё начиналось снова.

— Благодарю Вас за столь прекрасные цветы, — наконец Канторович повернула голову.

Прядка упала на её глаза. Девушка, смеясь, поправила непослушные волосы.

— Пустое. Они вряд ли сравнятся с их хозяйкой.

Офицер ничуть не кривил душой: с каждым мгновением он всё лучше понимал, что желал бы осыпать комплиментами Канторович. Самые прекрасные слова в мире — и те должны были поблекнуть по сравнению с тенью этой девушки. Неужели он влюбился, как шестнадцатилетний юнкер? А что, почему бы и нет? Только…это помешает службе…Очень сильно помешает…

— Я, признаться, обратил на Вас внимание ещё несколько дней назад. Вы тогда беседовали…на повышенных тонах с неким господином в мундире министерства внутренних дел. И мне подумалось, что Вам требуется хоть какое-то отдохновение…Я, наверное, говорю несколько путано?

Он, контрразведчик со стажем, не боявшийся лично участвовать в арестах вражеских шпионов, стушевался. Что творит красота! Даже выученная загодя речь показалась ему теперь жалким монологом и третьесортной пьески.

Анна закрыла глаза и улыбнулась.

— Нисколько, — она открыла свои глаза-озёра, и взгляды двух людей соединились. — Вы говорите от чистого сердца, мне это нравится. А тот человек…Да…Его надо забыть…

— Какие же у Вас прекрасные глаза… — вырвалось у Бобрева.

И — удивительное дело — Канторович зарделась.

— Благодарю Вас… — она опустила очи долу.

Рука её теребила волосы: Анна нервничала, заметно нервничала.

— Н-н-ноо! Приехали! — наконец воскликнул лихач. — Пожалте, господа хорошие, довезли в лучшем виде!

— Вы были правы, милейший: я не заметила стука копыт, — не поднимая взгляда, сказала Канторович. — Вы…

Она не находила слов: так не хотелось расставаться с этим офицером, таким милым и славным, таким добрым и честным…

— Мы ещё встретимся? — сама того не желая, спросила Канторович, зарывшись в цветы.

— Я Вас буду ждать здесь…Вы ведь, должно быть, где-то здесь служите или живёте?

— Служу…В Центральном военно-промышленном, — легонько кивнула девушка.

Наконец, она подняла взгляд.

— Только…не надо цветов, — она улыбнулась.

В уголке левого глаза показалась слезинка.

— Ещё один букет я унести не смогу.

— Я помогу Вам, — офицер быстро нашёлся и подхватил здоровой рукой букеты. — Я помогу. И донесу их, куда пожелаете. Хоть до германской границы!

— До парадной, если Вы так горите желанием, — Канторович повернулась к нему спиной. — Благодарю ещё раз…

Бобреву показалось, что десяток шагов они проделали в одно мгновение, а контрразведчик хотел, чтобы они растянулись на часы, века, лишь бы только не расставаться с прекрасной Анной.

— Я буду ждать Вас здесь, когда Вы освободитесь? — контрразведчик словил себя на мысли, что переступает грань приличия. — Простите мне мою назойливость…

Дмитрий надеялся, что сейчас не покраснел как помидор. Хотя…Лицо такое тепло…Наверное, всё-таки зарделся. Контрразведчик, тоже мне! Задание, видите ли! Как какой-нибудь студентик влюбился!

Но — странное дело — не видел Бобрев в этом ничего плохого.

Канторович бережно приняла букеты цветов и повернулась спиной к Дмитрию.

— К шести часам вечера, — и скороговоркой, стараясь не оборачивать, добавила: — Я буду рада увидеть Вас снова, Дмитрий

— Я буду самым счастливым человеком на свете. Как Ваше имя?

По "легенде"-то он не узнал ещё имени "прекрасной незнакомки".

— Анна! — донеслось из-за уже захлопнувшейся двери.

— Анна…

Мелодия этого имени эхом отозвалась в сердце Дмитрия.

Бобрев молча вернулся в коляску лихача.

— Должен признать, Дмитрий Петрович, я сам уже давно поверил, что Вы влюблены в эту даму. Замечательно работаете, побольше бы нам таких людей.

Эти слова принадлежали извозчику. Не коверкая слов, другим голосом — более серьёзным и высоким — говорил "лихач".

"Надо срочно что-то ответить, срочно!"

— Благодарю. Надеюсь, скоро в нашей службе вовсе перестанет нуждаться Россия, — по-деловому ответил Бобрев.

— К сожалению, враги России никогда не переведутся, так что и нашей службе, разве только под другим названием, вечно работать на благо державы. Работки на наш век хватит! — невесело усмехнулся "извозчик".

— Вы правы, — задумчиво произнёс Бобрев. — Пожалуйста, в штаб. Мне надо подумать. И захватить необходимые средства.

— Эх, прокачу! — воскликнул агент, снова вошедший в роль извозчика. — Ваш Благородь, держи фуражку, сдует! И накинь-ка двугривенник сверху!

— Накину! — расхохотался Дмитрий.

Он хотел казаться со стороны счастливым человеком, нашедшим свою любовь, но на душе его скребли кошки и ухали совы. Какое веселье сейчас? Ведь он влюбился в девушку, которую ему предстоит использовать…

Через час Бобрев уже снова сидел в том самом кабинете, где состоялось совещание четырёх "агентов". На этот раз помещение преобразилось.

Тяжёлые бордовые занавески были задёрнуты, и в комнату без труда проникал солнечный свет. Он отражался на портретах всех шефов Отдельного корпуса жандармов от самого его основания. Люди, запечатленные на холсте, были такими разными, но всё-таки одна деталь объединяла их и делала похожими: служение. Все они служили не за страх, а за совесть России. Какие испытания им пришлось преодолеть? Чем пришлось пожертвовать?

— Размышляете? Это хорошо.

Спиридович вошёл в кабинет незаметно, дверь даже не скрипнула.