Рыцари былого и грядущего. Том II

— Значит — весь мир. Но наша династия правит в Египте уже вторую сотню лет, и за всё это время мы не смогли завоевать даже Палестину.

— Может быть, слуги имама недостаточно верили в своего повелителя? Этот мир не имеет смысла, если не починён имаму. Но Аллах не творит бессмыслицы. Значит, мир должен подчинится вам.

Усталость вдруг ушла из глаз халифа. Он пристально посмотрел в жёлтые глаза Хасана и молча хлопнул в ладони.

* * *

Призвав Хасана на следующий день, халиф сразу же взял быка за рога:

— Знаешь ли ты, мой мальчик, что я — не хозяин даже в собственном дворце? — заметно было, что каждое слово ал-Мустансир выговаривает с большим трудом.

Хасан попытался уловить в словах имама скрытый эзотерический смысл, но не смог и просто сказал:

— Весь Египет — лишь сотая доля тех земель, которые по праву должны принадлежать вам, повелитель.

Халиф горько усмехнулся:

— Я не шучу, Хасан. Я пленник в этой золотой клетке. Пленник Бадра. Без его согласия я и шага не могу ступить.

— Его надо арестовать и обезглавить.

— У меня нет ни одного надёжного человека, которому я мог бы поручить это. Как бы ещё меня не обезглавили, если я посягну на жизнь Бадра. Он подкупил всех моих слуг, всех гвардейцев, а армия и так в его руках.

— Может быть, подкупить его людей? — задумчиво протянул Хасан.

— Все его люди — это вообще-то мои люди. Как ты представляешь себе халифа, который подкупает собственных людей? Ты обещал завоевать для меня весь мир. Так завоюй для начала вот этот дворец.

— Я сделаю это, — спокойно сказал Хасан.

— Завтра я назову тебе имена нескольких человек, вместе с которыми ты будешь действовать. Пара-тройка друзей у меня ещё осталось. Они очень преданы мне, но они не вожди. Моим вождём будешь ты.

* * *

На следующий день, когда Хасан в сопровождении слуги халифа шёл в покои повелителя, путь ему преградил сам главнокомандующий Бадр ал-Джамали в сопровождении двух гвардейцев.

— Наш повелитель не хочет тебя видеть, — гнусно улыбнулся Бадр.

— Но повелитель только что приказал привести к нему этого юношу, — робко заметил слуга халифа.

— Он передумал, — Бадр расхохотался, даже не пытаясь скрыть, что лжёт.

Хасан понял, что дело проиграно, но не почувствовал страха. Глядя Бадру прямо в глаза он прошипел так, как мог это сделать только разгневанный царь:

— Как смеешь ты, собака, преграждать мне дорогу?

Страшная сила этих слов привела главнокомандующего в ужас. Словно защищаясь, он сделал гвардейцам знак схватить Хасана.

* * *

В тюрьме у Хасана было время обо всём подумать, и он даже обрадовался этой возможности. Перспектива на завтра же быть обезглавленным ни сколько не пугала его. Он знал, что Аллах заберёт его жизнь только тогда, когда он будет не нужен здесь, на земле. Если он уже не нужен Аллаху, тогда его жизнь не имеет ли ценности, ни смысла и жалеть о ней просто глупо.

Хасан начал понимать, что произошло нечто куда более страшное, чем смерть. Кажется, халиф ал-Мустансир — не имам. Умереть за имама было бы куда легче, чем остаться в живых, но без имама. Хасан не боялся остаться один на один со всем миром. Он знал, что стоит ему лишь захотеть — толпы людей склонят перед ним головы и легко признают его власть. Но зачем? Ни власть, ни богатство не интересовали Хасана. Он хотел лишь одного — служить истине. Нет имама — нет истины. Зачем завоёвывать мир?

Но точно ли ал-Мустансир — не имам? Этот человек произвёл на него очень сильное впечатление, он выглядел настоящим повелителем. Но сейчас, вспоминая каждое слово, каждую интонацию, каждый жест халифа, Хасан постепенно пришёл к совершенно ясному выводу: ал-Мустансир — человек, лишённый настоящей внутренней силы. При более благоприятных обстоятельствах из него мог бы получиться неплохой царь, но всего лишь царь — не более. В нём не было достаточной силы для того, чтобы стать царём царей и повелевать всем миром. А нет силы — нет истины. Это совершено очевидно.

Как мог настоящий повелитель превратиться в раба этого жирного и тупого борова — Бадра? Ещё когда Бадр только начинал прибирать к рукам реальную власть, все его ходы можно было просчитать на несколько лет вперёд и уже тогда уничтожить. Мог ли подлинный имам, которому ведомы даже тайные замыслы Аллаха, не разгадать тайных замыслов этого примитивного животного? Сомнений больше не было: ал-Мустансир — не имам.

Но как такое возможно? Да очень просто! Хасана вдруг озарило. Убейдаллах, более века назад объявивший себя имамом, который вышел из сокрытия, и основавший фатимидский халифат, был заурядным самозванцем, и все его потомки, включая ал-Мустансира — самозванцы, даже если не подозревают об этом. Нет силы — нет истины. И думать тут больше не о чем.

Думать, однако, было о чём. Мир не может существовать без имама, как человек не может существовать без еды. Вывод прост — подлинный имам, Махди, до сих пор находится в сокрытии. Дано ли Хасану познать сокрытого имама, или он так и умрёт язычником? У Хасана есть сила, и она проложит ему дорогу к истине. Сам он не Махди, это ясно, иначе не было бы в его сердце этого всепоглощающего стремление служить Махди. Но сила! Не бывает бессмысленной силы. Впрочем, Аллах знает об этом лучше. И Аллах обязательно подаст ему знак, что делать дальше.

Хасан сидел на грязной тюремной соломе, прислонившись спиной к стене. Глаза его были полузакрыты, а губы еле слышно шептали арабские слова молитв. Время думать вышло. Пришло время молиться. Он погрузился в мистический транс.

Внезапно раздался страшной грохот. Хасан даже не вздрогнул. Открыл глаза и посмотрел прямо перед собой. У тюрьмы исчезла стена. Просто исчезла и всё. Впрочем, безо всякого волшебства. Стену разрушило нечто вполне земное, о чём говорила стоящая в воздухе пыль. Несколько крупных камней, каждый из которых мог бы превратить голову Хасана в кашу, упали у его ног, но ни один из них не задел его. Хасан спокойно встал и вышел на улицу. Из-под обломков торчали руки и ноги раздавленных стражников. Хасан осмотрелся. Это, оказывается, упал почти достроенный минарет рядом с новой мечетью. Хасан видел, как строили этот минарет. Тогда ещё он подумал о том, что египтяне — плохие математики, и расчёты, вероятнее всего, сделали не точно, минарет не будет устойчивым сооружением. Он может рухнуть. Что и произошло.

Хасан отряхнул одежду от пыли и спокойно зашагал прочь. Куда идти? Понятно, в порт. В Каире больше делать нечего.

— Куда идёт твой корабль? — спросил Хасан капитана.

— В Сирию, господин.

— Отвезёшь меня туда?

— Сколько господин заплатит?

— Что «заплатит»? — Хасан оставался в мире ином.

— Сколько денег даст мне господин, если я отвезу его в Сирию? — уточнил капитан, полагая, что перед ним иностранец, плохо его понимающий.