Рыцари моря
Шрифт:
Еще Кемлянин рассказал о том, что царь Иоанн, понимая значение для России нарвского пути и желая уберечь этот путь от разбоя, взялся за создание собственного каперского флота; и будто бы строились уже где-то корабли и подбирались знающие морское дело люди, и о том среди купцов пошел слух, и купцы возлагали на российских каперов немалые надежды, и радовались, ибо не желали терять тех выгод, на какие рассчитывали. Здесь меркатор предложил разузнать обо всем подробнее и сообщить через день-другой, – быть может, новоявленным любечанам придется по душе сей выход; судно их словно бы создано для каперства, быстроходно и отменно вооружено; судьбы их не задались – смялись, скомкались в одну перекати-поле-судьбу; вот и нанялись бы под вымышленными именами на государеву службу.
На это Месяц ответил, что видывал уже немало царских служилых людей и удовольствия от того не получил; не прельстится он ни гордым званием опричника, ни красивым кафтаном, ни собачьей головой у пояса, ни богатым поместьем, ни щедрым жалованием, а останется он при долгой памяти о государевых милостях, при своем русском имени, при вольном ветре да при судьбе перекати-поле на просторе морском
Кормчий Копейка поддержал Месяца, заметив, что со спокойной душой повторит все им сказанное, так как это и его мысли – слово в слово:
– Согласись, брат, был Копейка маленьким человеком – от подметного письма, от жалкой бумажки сгорел. А теперь попробуй-ка, возьми Копейку, брат!…
На следующий день рано поутру Кемлянин, человек точный, человек дела, прислал груз для Фарерком-пании. Привезли его возчики-ижорцы на шести больших подводах – пенька, деготь, воск. Чуть позже подошли еще две подводы со снедью для «Юстуса» – хлеб, сельдь, свиные колбасы и окорока, клетки с птицей, бочата с разносолами. К полудню, когда все было загружено, явился к трапу и сам меркатор с посланием к данцигскому купцу Готфриду Наину. Вместе с Кемлянином пришел человек, назвавшийся лоцманом, и предложил свои услуги. Но Месяц сказал ему, что не собирается в этот день покидать Нарву, и приметил, что опечалился не столько лоцман, сколько сам Кемлянин, – при всей своей любви к брату меркатор желал как можно скорее отправить опасных гостей, ибо боялся, что кто-нибудь из команды сболтнет лишнее словцо, а за то словцо зацепятся кромешники, шныряющие всюду, и потянут его, невиновного торговца, на новый допрос – за несчастливого брата, за беглого опального сына боярского. Если же собачники почуют верный след и призовут к ответу, то уже не поможет и сам Строганов… Однако «Юстус», выдержавший бой со шведским «Эстерйётландом», требовал некоторой починки. Узнав об этом, Кемлянин обещал помощь. И очень скоро после того, как он покинул причал, на когг пришли три человека, глухонемые. Они показали Месяцу свои орудия – пилы, сверла, топоры, долота и разные приспособления и пояснили жестами, что они – корабельные мастера. За дело эти люди взялись споро и со всем знанием и сноровкой. Они работали всю ночь, даже не пользуясь фонарями, – в здешних местах уже наступила та пора, когда ночь почти так же светла, как и день. И к утру корабелы сотворили чудо: «Юстус» выглядел так, как будто только что был спущен со стапелей. Даже придирчивый Копейка не смог бы с точностью указать то место на баке, где шведским ядром была повреждена палуба; и дыра в правом борту, до этих пор кое-как прикрытая, не устояла против редкого мастерства – заплату подогнали тонко, доску сточили с доской – хоть глазами гляди, хоть ладонью гладь, а шва не отыщешь. Искусные это были мастера. Но они не слышали тех похвал, на какие не поскупилась команда когга; не слышали корабельные мастера и лишнего словца, какое могли при них сболтнуть на палубе, – хитрый меркатор знал, кого посылал…
Так, уже на третий день «Юстус» отдал швартовы и, спускаясь по Нарове, воспользовался знаниями услужливого лоцмана.
Через день пути встретили в море два небольших шведских судна: двухмачтовые когг и пинк. Шведы было ринулись в атаку, но, разглядев «Юстус», спохватились, круто изменили курс – они либо рассмотрели в последний момент, что перед ними не купец, либо уже были наслышаны про «Юстус»; в любом случае шведским каперам не хватило уверенности в собственных силах, и они предпочли не завязывать бой… Однако Месяц не хотел отпускать их и пошел на преследование. Морталис, всматриваясь в очертания шведских кораблей, осторожничал – не ловушка ли, не заманивают ли?.. Но Тойво Линнеус развеял его опасения: шведские суда направляются к шхерам, где и надеются укрыться от погони; еще штурман заверил, что хорошо знает шхеры, и даже если им устроена засада, он сумеет указать такой путь, по которому они выйдут из положения с честью и без потерь. Также Линнеус сказал, что если шведы успеют достичь шхер, то «Юстус» уже будет для них не опасен.
Вскоре все и произошло по словам Линнеуса. Вначале стали попадаться отдельные островки, затем их становилось все больше и больше, наконец неисчислимое множество островов, островков и просто скал, торчащих из воды, предстало взорам россиян. Все труднее было лавировать в узких проливах, все чаще острова заслоняли ветер; меньшие же по размерам шведские суда, почти не сбавляя ход, ловко выруливали там, где менее поворотливому, с глубокой осадкой «Юстусу» приходилось туго. Поэтому через час-другой шведы заметно оторвались от преследователя, а затем вовсе скрылись из виду, и их уже невозможно было отыскать, как невозможно отыскать маковое зерно в мешке рассыпанного по полу гороха. Так россияне остались ни с чем, зато они увидели, что такое шхеры, и лишний раз убедились в опытности своего штурмана.
Вернувшись в открытое море, легли на прежний курс.
Но, по всей видимости, «Юстусу» не суждено было пройти путь до Данцига без происшествий… Милях в пяти от острова Эзель подобрали троих датчан. Те дер-жались на воде, ухватившись за доски – останки своего корабля, – и так, подгребая руками, надеялись достичь берега. Когда этих людей подняли на борт и оказали помощь, ибо двое из них были ранены, они рассказали о встрече с капером… Шли датчане из Аренсбурга в Данию. Едва только шпили и крыши Аренсбурга скрылись за мысами, как датчане обнаружили позади себя неизвестное судно. Вначале этому не придали никакого значения, в чем была их оплошка; оправдывали себя – сотни кораблей ходят вдоль ливонских берегов; спрашивали – как мореходу заниматься своим делом, если в каждом подозревать капера?.. После выхода из залива неизвестный корабль прибавил парусов и пошел на сближение. Датчан и это не встревожило; в виду своих
берегов, вблизи дверей собственного дома опасность не представлялась им опасностью – да еще в судне с нежным женским именем «Сабина». Поэтому вышло так, что когда «Сабина» пошла на абордаж, на палубе датчанина, кроме рулевого и нескольких матросов, никого не оказалось. Спохватились поздно: абордажные крючья уже впились в фальшборт, чужаки, вооруженные мечами, топорами и саблями, посыпались на палубу, подобно граду, и принялись рубить все, что попадалось им под острие, – людей, ванты, мачты. Они толпами врывались в помещения и, разя направо и налево безоружных датчан, скоро овладели всем кораблем. И тогда занялись грабежом – потащили на свое судно все, представляющее для них хоть какую-нибудь ценность: одежду, посуду, оружие, рундучки с небогатым матросским скарбом и, конечно же, груз купца – тюки с шерстью, бочки с сельдью и несколько гривен русского серебра. Самого купца повесили в трюме, не пощадили и команду. Имели надежду на спасение только те, кто выпрыгнул за борт, но и их старались пристрелить из ружей, чтобы не осталось свидетелей разбоя. Ободрав с судна все, вплоть до медной оковки фальшборта, каперы затопили его. Лишь трое датчан, спрятавшиеся за плавающие обломки, сумели избежать смерти; остальным не помогла и близость их дома.– И здесь «Сабина»!… – не без волнения воскликнул Морталис. – Как будто нет в этом море уголка, где бы гнусный убийца не чувствовал себя хозяином и не оставил свой след… Наступит ли для него вообще час возмездия?..
Потерпевшим датчанам дали еды и горячего питья и предложили высадить их на берег Эзеля, который был виден вдалеке. Но датчане сказали, что им больше нечего делать в Аренсбурге, так как все, ими здесь заработанное, налипло на лапы безжалостного паука и с каждым мигом уходит все дальше на юг под парусами «Сабины». Моряки эти были не из слабых, и если бы они не оказались застигнутыми врасплох, то, конечно, сумели бы достойно противостоять каперам; даже пребывая в своем бедственном положении, они не потеряли уважения к себе и осмелились предложить Месяцу:
– Если господин Юхан не намерен выбросить нас обратно за борт, то пусть бы взял к себе в команду. За невысокую плату мы б служили примерно.
И Месяц им не отказал:
– Где служат тридцать, не останутся без дела и трое.
Россияне и эрарии выразили свое одобрение, а Проспер Морталис, присутствующий при этом разговоре, как бы только для себя заметил:
– Сама судьба благоволит к счастливцам. Она орудием возмездия шлет им корабль справедливости. И зло, и добро сегодня идут в полветра…«Юстус» шел курсом в галфвинд. День-другой ветер не менялся, но потом вдруг ударил с противоположной стороны и принес на небо черные низкие тучи. От этих пор ветер начал крепчать. В команде стали поговаривать, не укрыться ли им в каком-нибудь порту. Однако штурман Линнеус сказал, что уже поздно, что теперь, наоборот, следует идти подальше от берега, на глубины. Так и поступили.
И здесь разразилась буря. Хлестало и лило со всех сторон. Корабль так крутило и бросало, как если бы он был не больше ореховой скорлупы. Вода и ветер, две стихии, призванные служить кораблю, стали ему жестокими врагами, они заключили союз против него; великан из моря протянул на небеса десницу для рукопожатия, и началась такая свистопляска, что на судне уже всерьез подумывали, не настала ли пора рубить мачты. Небо вдруг опрокинулось, и целое море излилось из него. Ветер, страшно раздувая щеки, дул отовсюду. Громы гремели и сверху, и снизу; ослепительный пламень разрывал тучи и пронизывал море до дна и вырывал из него скалы. Титаны покинули темницу свою Тартар и начали с богами новую войну. Морякам казалось, что настал конец света. Вокруг них воцарился хаос, из которого уже ничего не могло родиться. Этот хаос поглотил все, оставив людям только смятение и предчувствие смерти. И тогда совсем стемнело, и настал такой мрак, что россияне и эрарии, для верности державшиеся за руки, не видели рук друг друга. Грохотали небеса, шумело море, ветер свистел в снастях, ветер временами ударял в колокол на корме. Люди почти не слышали тех молитв, какие сами произносили. Люди прощались с жизнью…
Но здесь один из эрариев, отличавшийся от других высоким звонким голосом, превозмогая страх и пересиливая гул стихий, пропел отрывок из католической мессы:
Благодарность говорим Тебе за Твоебольшое великолепие, Господь Бог,Небесный Царь, Всемогущий Отец,Господа Сын единородный,Иисус Христос,Господь Бог, Агнец Божий, СынОтца, несущий грехи мира,сжалься над нами!Поддержи мольбы наши,Ты, сидящий справа от Отца.Эти священные слова, а может, и голос – возвысившийся человеческий голос, сумевший перекричать бурю, – очень поддержали всех дрогнувших духом. И даже море и небо немного поутихли, хотя все еще продолжали наводить страх; и неведомо откуда явилось во мраке нежное голубоватое сияние – природа его не была ясна, но свет этот не исходил ни от фонаря, ни от факела, ибо освещал слишком большое пространство – от морского дна до самых высоких туч. Люди не знали, что им ожидать от этого необычного, невиданного явления, однако волшебный свет в непроглядном мраке был так прекрасен и притягателен и нес в себе столько покоя, что все, кто его видели, не могли отвести от него глаз и забыли про недавние страхи; море же вокруг «Юстуса» почти совершенно успокоилось, и только приглушенный гул напоминал о том, что вне досягаемости голубого сияния буря продолжается с прежним неистовством.