Рыцари пятого океана

Спустя несколько. минут я убедился, что воронок ‘па рабочей площади аэродрома фашисты наделали немало, однако ущерб от налета оказался незначительным. Самолеты здесь стали заблаговременно, с двадцать первого июня, рассредоточивать далеко за пределами взлетно — посадочной полосы, и горели сейчас только три машины из полка Филиппа Александровича Агальцова, который только что прилетел в Митаву с какого-то эстонского аэродрома.

Из-за дамбы вышел командир 31–го бомбардировочного полка Федор Иванович Добыш. Он доложил, что его часть дважды поднималась в воздух, чтобы избежать удара, но, не имея указаний бомбить вражеские объекты, возвращалась обратно. В третий же раз бомбила колонну фашистских машин и танков.

— Противодействие было сильным? — спрашиваю Добыта.

— Истребителей не встретили, а зенитки лупили изрядно. Но все обошлось благополучно.

Подошел инженер. Сказав, что налетчики разрушили каптерку, он попросил у командира дальнейших указаний.

— Каптерка — ерунда. Надо дозаправить самолеты и быть в готовности, — сухо распорядился Добыш. — Разве не знаете, что в таких случаях делают?

— Как не знаю? — слабо оправдывался инженер. — Да вот беда: начальника базы нигде не найдем.

— Где он может быть? — закипятился Добыш.

Еще по войне в Китае я помнил Добыта как распорядительного командира, который не выносил бестолковщины. Поэтому легко было понять его негодование, когда в самое горячее время начальник базы куда-то исчез.

Знал я и начальника авиационной базы капитана Рапопорта. Шустрый такой, услужливый, он считался у нас неплохим хозяйственником.

— Где Рапопорт? — спрашиваю у водителя топливозаправщика, только что прибывшего на стоянку.

— Перед налетом был здесь, а когда немцы стали бросать бомбы, побежал вон туда. — И солдат показал рукой на видневшийся неподалеку хутор.

Примерно через час Рапопорта нашли. Ему, конечно, было крайне неудобно за проявленную слабость, и он не знал, куда девать глаза. Я сказал ему, чтобы он срочно организовал заправку самолетов, а об остальном разговор будет позже. Капитан ожидал, видимо, суровых слов осуждения, но, отделавшись, как говорят, легким испугом, ошалело выпалил:

— Будет сделано!

По его команде один за другим подкатывали бензозаправщики, наполняли свои объемные чрева горючим и, надрывно урча моторами, уходили на стоянку, к самолетам. Наведя порядок у цистерн, Рапопорт собрал всех солдат, что находились на аэродроме, вооружил их лопатами и повел заравнивать воронки.

— Вот так, — усмехнулся Добыт. — Хороший человек остается хорошим, если даже он провинился. Совесть у этого капитана есть. Думаю, что не следует его наказывать. Война только началась, привыкнет ко всем испытаниям.

Нечто подобное произошло в те дни и с заместителем командира авиационной базы по политической части батальонным комиссаром Розовым. Влетает он ко мне, растерянный, с дрожащими губами, и сбивчиво докладывает:

— На нас напали немцы и отрезали. Мне удалось вырваться, а что с остальными — не зпаю.

— Вы бросили людей? — Я подошел к нему вплотную. — Не хочу больше слушать. Возвращайтесь обратно, выводите людей, иначе за трусость будете преданы суду.

Розов как-то сразу сник и беззвучно зашевелил губами. Разобрать, что он говорит, я не мог и не хотел: его поступок возмутил меня до крайности. Однако по опыту войны в Китае я знал, что потеря самообладания в критическую минуту иногда поражает людей даже не робкого десятка. Потом они привыкают к обстановке, берут себя в руки и прекрасно воюют. Важно с самого начала дать понять, что война — дело суровое, беспощадное и никому не прощает слабостей.

Так я поступил и с Розовым. И должен сказать, что не ошибся. Чувство воинского долга побороло в пем страх. Он вернулся на свою базу и помог личному составу выйти из полуокружения. Больше мне не доводилось упрекать его в малодушии. Я знал, что он тяжело пережил минутную слабость, и никогда не напоминал ему о случившемся.

Это был единственный случай с политработником'нашей дивизии. Все остальные с первых же дней войны показывали изумительные примеры мужества и отваги, личной храбростью вдохновляли людей на подвиги.

Вернувшись в Ригу, я снова позвонил домой. Жена была расстроена. Немец, хозяин дома, в котором мы жили, пригрозил: уходите, мол, отсюда, хорошего вам ждать нечего…

Я не застал Федорова: сказали, что он выехал на аэродром. Поэтому зашел к начальнику штаба полковнику и. Д. Дмитриеву и попросил его срочно подготовить список семей наших военнослужащих, проживающих в Риге, пх адреса. Мы не могли подвергать опасности семьи. Кроме того, они серьезно связывали авиаторов, мешали им сосредоточиться на выполнении чрезвычайно ответственных обязанностей, вызванных войной. И чем быстрее мы их отправим в глубь страны, тем будет лучше.

Наш разговор прервал дежурный. Он подал мне помятый конверт. Это было торопливое донесение временно исполнявшего обязанности заместителя командира 116–й авиационной базы по политической части Полищука. Оно и обрадовало и огорчило меня.

Политрук сообщал, что личный состав базы стойко выдержал первые удары вражеских бомбардировщиков: «Младшие командиры Копытов, Моисеев, Конивец и красноармеец Хмель, работавшие на старте, отлично выполняли свои обязанности. Шоферы Станько, Сазонов и Могилевский бесперебойно обеспечивали самолеты горючим. Бойцы роты связи Пруданов, Руденко, старший сержант Бобылев, презирая опасность, делали все от них зависящее, чтобы связь работала беспрерывно. В обеспечении самолетов бомбами и горючим отличились Порхунов, Кривокопытов, Фисенко, Новиков и другие специалисты. Исключительно хорошо работали на зенитной установке сержант Сметанников и красноармеец Шердяев».

Но дальнейшие строчки политдонесения меня насторожили. Полищук сообщал, что личный состав покинул базу и направился в Елгаву. Где сейчас находятся люди — сведений нет. На старом месте остались Литовченко, Калюжный, Зиновьев, Зверьков и политрук Иконников. Они получили от командира части задание взорвать склады боеприпасов и горюче — смазочных материалов, если город окажется под угрозой захвата противником.

«Какие ценности вынуждены уничтожать! — с горечью подумал я. — Части испытывают нехватку горючего и боеприпасов, а мы своими руками предаем их огню». Об этом же я сказал и полковнику Дмитриеву.

— А как же иначе? — ответил тот. — Не оставлять же это богатство врагу. А что касается личного состава базы, то мы сейчас наведем справки.

Однако попытки начальника штаба оказались безуспешными. Связь все время прерывалась. Я ушел в свой кабинет, связался с военным комендантом станции Рига и попросил его побыстрее сформировать эшелоп для эвакуации жен и детей военнослужащих.

— Завтра к вечеру, не раньше, — пообещал комендант.

Секретарю парткомнссии нашей дивизии Чуваеву поручил срочно оповестить семьи о подготовке к эвакуации.