Рысюхин, надо выпить!
Шрифт:
— Так. А чем это от кого-то пахнет с утра пораньше?
— Ректор шампанским угостил.
Петровна недовольно поморщилась — мол, меру в шутках нужно знать. Но ничего по этому поводу не сказала, пытаясь рассмотреть изображение на золотом жетоне и не особо доверяя своим глазам.
— Вижу, у тебя обновка?
— Да, вот, пожалуйста. — Я вытащил часы за цепочку и подал коменданту.
Та сразу узнала вензель и удивилась, не спеша брать предмет в руки.
— Не бойтесь, Надежда Петровна. Там ещё надпись есть внутри.
Я сам нажал на кнопку и протянул мелодично зазвучавшие часы собеседнице. Та неуверенно взяла, прочитала гравировку.
— А вы, Юра, умеете удивлять, — она покачала головой и добавила: — Да, за такое и выпить не грех.
— Вот-вот, и ректор так же сказал, когда передавал мне подарок.
— Так что, про ректора и шампанское — правда?
— Я же сразу вам сказал, ещё при встрече, что не могу обманывать Надежду. Поэтому никогда вам не вру!
«Во всяком случае — напрямую. Ведь сказать не всю правду — это же другое, правда?»
В ответ Петровна только покачала головой:
— Чего только в общежитии не увидишь. Стоит только подумать, что вряд ли меня студенты ещё чем-то удивят — как пожалуйста!
Глава 20
У себя в комнате я всё же не удержался и с чисто терапевтическими целями выпил чарку настойки. Прямо так, без закуски, толком не чувствуя вкуса. Да, «лечить нервы» спиртным — пагубная привычка, но тут речь не о привычке, да и случай не то, что не каждый день случается — скорее, не каждую жизнь.
«Ага. В жизни раз бывает восемнадцать лет. А восемьдесят один — ещё реже!»
«В каком смысле?»
«В таком же, в каком ты про наградные часы рассуждал: не в каждой жизни такое случается. Особенно если неодарённых в расчёт брать».
Затем я пересмотрел документы, переданные мне ректором. Кстати, первой в укладке лежала жалованная грамота, идущая в комплекте к часам. Я вздохнул, заранее смиряясь с тем, что бабушка и её на стену повесит, а копию — в лавку. Стал смотреть дальше — дарственная, нотариально заверенная, всё чин по чину. Далее — документы на сам завод, точнее, финансовый отчёт за прошлый год. Так, какой там объём производства? В смысле, что значит — в тоннах?! Вот вы знаете, сколько весит водочная бутылка[1]?! А в штуках? В штуках нет, есть в рублях.
«Юра, ну какие тебе „штуки“? Даже бутылки могут быть совершенно разные, их суммирование ну вообще ничего не даст. Это как картошку с мандаринами вместе складывать. Не в том смысле, что в один ящик, а в том, что суммировать».
«Да, ты прав, это я как-то не подумал».
Завод оказался довольно современным, в первую очередь от того, что новым. Годовой доход, без учёта расходов и налогов, составлял триста сорок тысяч рублей, но вот сколько из этого была прибыль — в документах почему-то не значилось. Стало быть, придётся ехать, разбираться на месте. Летом бы по Днепру на каком-нибудь кораблике добрался, зимой же придётся по железной дороге, причём с пересадкой и приключениями: в Буйничах останавливались только дачные поезда, что шли до Могилёва, пассажирские проскакивали местечко без остановки. В Шклове они останавливались, но брать купе для поездки на тридцать вёрст?! Придётся как-то подбирать пригородные, они же «дачные», поезда чтобы не ждать в Могилёве слишком долго.
«А на машине от силы час туда, час обратно. Причём в любое удобное тебе время».
«Дед, не дури голову. Честь шляхетская — то немногое, что у меня осталось, и я её
не уроню!»«Так я не про роняние чести, а про машину».
«Ррррр!!!»
Ладно, что-то по заводу можно узнать по телефону, заодно и о времени визита договориться.
Не то выпитая настойка помогла, не то хорошо отвлёкся на работу с документами, но трясти меня перестало. Сразу появилось желание сходить в столовку на обед и готовность после этого связаться с лабораторией — там, наверное, дел накопилось предостаточно.
А вот после обеда, когда вышел на лицо и достал из кармана мобилет, вдруг понял, что не хочу я сегодня работать. И завтра не хочу, но это будет завтра. Понимаю, что надо бы, что люди ждут и всё прочее, но — бееее… Нет, не хочу, и всё. Набрал Машеньку — и провалился в разговор с ней. Очнулся уже на подъезде к Могилёву, даже не помню толком, как лихача ловил.
Гуляли по городу, болтали, грелись в кафе, опять гуляли… Когда снова замёрзли, Маша решительно заявила:
— Что мы ерундой маемся? Пойдём ко мне!
— Опять мама светскую беседу организует…
— Во-первых, не сразу, а во-вторых — лучше чай пить, чем мёрзнуть.
— Хорошо, только надо зайти, купить что-то к чаю. И Ваське пару «мышек» заодно.
Маша засмеялась:
— При ней только такое не ляпни — будешь враг номер три!
— Почему враг и почему такой номер?
— Из-за сочетания фамилии и имени её в совсем раннем детстве дразнили «кот Васька», её это жутко бесило. А номер три — потому что два первых места заняты намертво. Навсегда. Ну, или пока не повзрослеет немножко.
— Слушай, позвони маме, может, ещё что купить надо по дороге? Мало ли — молоко внезапно кончилось или неожиданно пришла мысль приготовить что-то, а нет нужного по рецепту?
— Хозяйственность и заботу проявляешь?
— Как-то так. — Не рассказывать же, что это дед реалиями своего мира живёт и никак не может привыкнуть, что здесь продуктами закупается кухарка по списку, который ей хозяйка дома накануне вручает?
Мы подошли к подъезду Мурлыкиных, когда я заметил на краю дорожки около лавочки тёмный комок. Не то варежку кто потерял, не то… В этот момент комок шевельнулся, выпростав из себя какой-то отросток, что ли? Издавая редкий, прерывистый тихий писк комок подполз к Маше и начал карабкаться по ноге, но где-то на уровне колена остановился, замер и начал дрожать. Маша наклонившись, отцепила его и подняла к лицу.
— Ой, котёнок! Замёрз совсем!
Она расстегнула шубку и спрятала малыша на груди, бросив мне:
— Давай быстрее домой, он совсем уже холодный!
Мы буквально вбежали в дом, а потом и в квартиру. Маша закричала:
— Мама! Мамочка, быстрее, пожалуйста!
Котёнок лежал в ладонях как комок черноты, порой даже казался плоским куском мрака, такой был беспросветно чёрный. Оказывается, сероватый налёт был снегом, который не тая лежал на шкурке. Сил у зверька уже не было даже пищать, только дрожь волнами прокатывалась вдоль тельца.
— Надо отогреть, и молока тёплого, но не горячего, градусов тридцать восемь. С капелькой мёда. И через шприц без иголки вливать к основанию языка. Только хватит ли у него сил хотя бы глотать…
— Так! — раздался сзади голос Екатерины Сергеевны. — Давайте сюда страдальца.
И добавила уже мне:
— Я всё-таки маг Природы. Пусть и не Жизни, но что делать как-нибудь уж разберусь! Моему тотемному животному в моём доме пропасть уж точно не дам!
Она забрала котейку, спрятав в ладошках, и позвала: