Рюрик и мистика истинной власти
Шрифт:
Поскольку имя князя разнится в разных списках, наиболее вероятно, что оно является простой характеристикой предводителя русов как «бранливого». От др. – русск. брань – «война, битва» в нашем языке были образованы слова бранник – «воин» и бранливый – «воинственный». Показательно, что в древнерусской литературе слово бранник относилось не к обычному воину, а к выдающемуся полководцу: «Всми Александръ любимъ бяше, яко умникъ и бранник» [175] . В пользу этого предположения говорит и то, что в армянском тексте жития вождь нападавших на Судак варваров назывался Пролис [176] . Оно также является не именем, а прозвищем, образованным от русского слова лазить, т. е. спускаться вниз или подниматься вверх, ползать, продираться, напирать. Производными от этого глагола стали слова «лазутчик» и «пролаз» [177] . Последнее слово в XIX в. имело смысл «пройдоха», но первоначально оно обозначало человека, преодолевающего некую преграду, пролезающую через нее. О том, какого рода препятствие приходилось преодолевать, подсказывает древнерусское слово пролаз – «пролом, проем, пролаз», которое в отечественной письменности употреблялось применительно и к городским стенам [178] . Кроме того, в старину глагол лазити употреблялся в значениях «ходить, входить, выходить, заходить» и «лазить, влезать, карабкаться», в последнем случае и на стены: «Не умюще что ся домыслити лазяхуть на градные храмы съ тяжкым оружиемь» [179] . Поскольку для русов это был первый опыт взятия укрепленных городов, то неудивительно, что в прозвище, данном ими своему предводителю, как раз и отразилось его умение преодолевать крепостные стены. То, что различные прозвища вождя нападавших как в русском, так и в армянском вариантах Жития объясняются
175
Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 1. М., 1975. С. 317.
176
Могаричев Ю. М., Сазанов А. В., Степанова Е. В., Шапошников А. К. Житие Стефана Сурожского в контексте истории Крыма иконоборческого времени. Симферополь, 2009. С. 65-66.
177
Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 2. СПб. – М., 1881. С. 238.
178
Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 20. М., 1995. С. 157.
179
Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып. 8. М., 1981. С. 162-163.
Возможно, что, опираясь именно на Любшанскую крепость, варяги обкладывают данью северные племена Восточной Европы. Следует отметить, что, подробно рассказав о начале хазарской дани, автор ПВЛ ничего не сказал об установлении дани варяжской, что наводит на мысль о ее изначальном характере. Следует добавить, что в среде западнославянских племен существовала традиция взимания дани, носившей к тому же религиозный характер. Описывая современное ему положение дел, немецкий хронист XII в. Гельмольд так характеризует живших на Рюгене ранов: «Раны же, у других называемые рунами – это кровожадное племя, обитающие в сердце моря, преданное сверх всякой меры идолопоклонству. Они занимают первое место среди всех славянских народов, имея короля и знаменитейший храм. Именно поэтому, благодаря особому почитанию этого храма, они пользуются наибольшим уважением и, на многих налагая дань, сами никакой дани не платят, будучи неприступны из-за трудностей своего месторасположения. Народы, которые они подчинили себе оружием, принуждаются ими к уплате дани храму» [180] . Как отмечал Й. Херрман, храм Арконы на этом острове существовал уже в IX в. Кроме Арконы у западных славян было еще знаменитое святилище в Ретре. Не исключено, что во имя какого-нибудь из этих двух святилищ и была наложена варяжская дань на племена на севере Восточной Европы. Следует отметить, что в XII в., согласно сообщению Саксона Грамматика, ране обложили данью датский остров Лолланд, а в письме папе римскому 1169 г. датский король Вальдемар отмечал, что жители Рюгена «были преданы не праведной вере, а идолопоклонству и заблуждению, облагали данью окружавшие их области и беспрерывно нападали на Датское королевство и всех своих соседей, принося им великое разорение и угнетая их» [181] . Если ране облагали данью даже воинственных скандинавов, то нет ничего невозможного в том, что они могли возложить ее на славянские и финно-угорские племена. Вполне возможно, что первоначально эта дань не была особо обременительной, однако с началом полномасштабного функционирования «пути из варяг в арабы» размер поборов с местного населения существенно возрос, что и вызвало его восстание.
180
Гельмольд. Славянская хроника. М., 1963. С. 100.
181
Пауль А. Славянский след в Скандинавии и двойные стандарты интерпретаций // http://archive.today/SlMmZ
Согласно отечественной Иоакимовской летописи, варяжская дань была установлена при князе Буривое. Он вел тяжелую войну с варягами, неоднократно побеждал их и стал обладать всею Биармией до Кумени. Наконец при этой реке он был побежден, все его воины пали, а сам он, едва спасшись, пришел в град Биармы, где и умер. Варяги же немедленно захватили град Великий и другие и возложили тяжелую дань на славян, русь и чудь. Сами западнославянские предания по этому поводу до нашего времени не сохранились, но их отголоски вошли в немецкую сагу о Тидреке Бернском. Среди прочего в ней описывается война между конунгом Вильтином (Вилькином) и русским конунгом Гертнитом. Между владениями обоих лежит Балтийское море. «Если Rusziland (с Новгородом) и Viltinaland разделены морем, – отмечает исследовавший текст саги А. Н. Веселовский, – то вероятнее мнение Storm’a, что по воззрению составителя саги Вильтиналанд обнимала, кроме Швеции и Дании, еще и вендские земли между Эльбой и Одером» [182] . Хоть держава Вильтина включает в себя и скандинавские страны, из самого ее названия очевидно, что основу ее составляют земли западнославянского племени вильцев или велетов. С неменьшим размахом сага рисует владения его соперника: «Тогда вышел против него Гертнит-конунг, правивший в то время Русью и большей частью Греции и Венгрии, почти все восточное царство было под властью его…» [183] Война оказалась неудачной для Гертнита: «Конунг Вилькин всегда побеждал русских, опустошил Польшу и все царство до моря, а после того повел свое войско на Русь и завладел там многими большими городами, Смоленском и Полоцком, и не прежде оставил (дело), как въехал в Гольмгард, что был главным городом над городами конунга Гертнита. <…> Некоторое время спустя конунги договорились, что конунг Гертнит удержит за собой свое царство и станет платить конунгу Вилькинду дань со всей своей земли. После того войско вилькинов осталось на Руси, а конунг Вилькин отправился восвояси в страну Вилькинланд» [184] . Однако после смерти Вильтина Гертнит не только освободился от дани, но и сам подчинил своей власти страну велетов.
182
Веселовский А. Н. Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском // Известия Отделения русского языка и словесности. 1906. Т. 11. Кн. 3. С. 6.
183
Там же. С. 134.
184
Там же. С. 134-135.
Саму сагу о Тидреке можно датировать XI в. и по времени своего возникновения это произведение немецкого эпоса примерно синхронно ПВЛ. Однако к XI в. относится лишь оформление окончательного варианта саги, в котором она дошла до наших дней. Специалистам по фольклору хорошо известно, что эпос обычно содержит разновременные пласты информации, соединенные вместе народным творчеством и им зачастую преувеличенные. Хоть сага знает Смоленск, Киев и Полоцк, однако она именует Гольмгард-Новгород «главным городом над городами» и столицей Гертнита. Очевидно, что эта подробность могла попасть в немецкую сагу до образования единого Древнерусского государства со столицей в Киеве, т. е. до 882 г. Восприятие Новгорода как главного города Руси непосредственно сочетается в саге о Тидреке с известием о победе Вильтина над правителем Восточной Европы Гертнитом и возложении на него дани. Данный эпизод находит свою явную параллель в известии ПВЛ о варяжской дани, возложенной заморскими пришельцами на славянские и финно-угорские племена. Естественно, в сагу он попал не как непосредственная констатация этого факта, а в его преломлении сначала в героических сказаниях самих велетов, а затем, возможно, и немцев, в результате чего и превратился в описание войны двух великих европейских империй. Однако для нашего исследования принципиально важным фактом является не поэтическое преувеличение этого события, а то, что современный ПВЛ иностранный источник отмечает победу велетов над восточными славянами и взимание с них дани.
То, что взимавшие дань варяги принадлежали к племенному союзу велетов-лютичей, подтверждается и другими данными. Биограф Карла Великого Эйнгард так описал положение этого племени в VIII в.: «По окончании всех этих беспокойств открылась борьба с славянами, которые по-нашему называются вильцы, а по-своему, то есть на своем языке, велатабы. <…> Но восточный берег (Балтийского моря. – М. С.) населяют славяне, аисты (эсты) и другие различные народы; между ними первое место занимают велатабы, которым в то время король объявил войну» [185] . Из текста франкского историка следует, что велеты-вильцы обладали бесспорным первенством по отношению ко всем остальным народам, обитавшим на южном и восточном берегах Балтийского моря.
185
Стасюлевич М. История Средних веков. Т. 2. СПб., 1886. С. 17-18.
Дальнейшие события хорошо известны нам из летописи: «В лт 862. Изъгнаша Варги за море и не даша имъ дани. и почаша сами в соб володти. и не б в нихъ правдъi. и въста родъ на родъ. [и] бъiша в них усобиц. и воєвати почаша сами на с [и] рша сами в себ. поищемъ соб кнз. иже бъi володлъ нами. и судилъ по праву. [и] идаша за море къ Варгомъ к Русi. <…> рша. Русь. Чюдь [и] Словни. и Кривичи. вс земл наша велика и билна. а нарда в неи нтъ. да поидте кнжитъ и володти нами. и изъбращас 3 братья. с родъi своими. [и] пояша по соб всю Русь. и придоша старишии Рюрикъ [сде Новгород]. а другии Синеоусъ на Блзер. а третии Изборьст. Труворъ. [и] тхъ [Варгъ] прозвас Руская земл Новугородьци ти суть людьє Нооугородьци рода Варжьска. преже бо бша Словни» [186] – «В год 862. И изгнали варягов за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сами решили: “Поищем сами себе князя, который бы владел нами и судил по праву”. И пошли за море к варягам, к руси. <…> Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: “Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет. Приходите княжить и владеть нами”. И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли.
И сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой – Синеус, – на Белом озере, а третий, Трувор, – в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы суть люди от рода варяжского, а прежде были словене».186
ПСРЛ. Т. 1. Лаврентьевская летопись. М., 2001. Стб. 19-20.
В Новгородской I летописи выражение «въста родъ на род» заменено на «въсташа град на град», что, как показали археологические раскопки, более соответствовало происходившим событиям. Достоверность летописного известия подтверждается одновременными пожарами или прекращением существования в середине IX в. целого ряда поселений на северо-западе, таких как Холопий городок под Новгородом, Псков и Труворово городище. Первоначально в этот список включали и Ладогу, где, как писал Г. С. Лебедев, V ярус (ок. 840 – ок. 865) оказался уничтожен сильным пожаром, при раскопках на окраине поселения были найдены обгоревшие останки женщины и ребенка [187] . Однако последующие исследования заставили скорректировать дату ладожского пожара: «Таким образом, привлечение новых дендрохронологических данных позволяет уточнить дату пожара горизонта Е2 и отнести его не к рубежу 50-60-х годов IX в., а ко второй половине 60-х годов (не ранее 863 г. и не позднее 870 г.)» [188] . Очевидно, что вспыхнувшая вслед за изгнанием варягов междоусобная война привела к перебою в функционировании трансконтинентального торгового пути. Выше уже приводились данные по находкам куфических монет в Волховско-Ильменском регионе, где пик торговой активности 800-824 гг. (531 экз. и 8 кладов) сменяется почти полным ее прекращением в 850-х гг. (3 экз. и 1 клад). По наблюдениям нумизматов, исходивших из датировки пожара в Ладоге 860 г., после этого примерно на десятилетие прерывается поступление серебра в Швецию и на Готланд. Очевидно, что нарушение торговли ударило по экономическим интересам восточноевропейской племенной знати. Это, очевидно, повлияло на ее решение на определенных условиях вновь призвать из-за моря варягов для восстановления регулирования трансконтинентальной торговли, с чем они достаточно неплохо справлялись до этого, и возобновления поступления регулярных доходов для племенной верхушки. Кроме того, расположением вдоль пути «из варяг в арабы» во многом и объясняется состав участвовавших в призвании племен. Разумеется, это была не единственная причина призвания Рюрика с братьями, но, по всей видимости, одна из основных.
187
Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. СПб., 2005. С.466-467.
188
Рябинин Е. А., Черных Н. Б. Стратиграфия, застройка и хронология нижнего слоя Староладожского Земляного городища в свете новых исследований // СА. 1988. № 1. С. 91.
Другой, не менее важной задачей, которую восточноевропейские племена пытались решить с помощью призвания нового правителя, было прекращение губительной междоусобицы. Лучше понять сложившуюся ситуацию нам поможет аналогия из древнерусской «Повести о Петре и Февронии». Из-за низкого происхождения жены муромского князя Петра бояре вынудили его оставить свой престол. Когда он спустя некоторое время хотел отплыть, его нагнали муромские вельможи, обратившиеся к нему со следующей мольбой: «Господин наш князь! От всех вельмож и от жителей всего города пришли мы к тебе, не оставь нас, сирот твоих, вернись на свое княжение. Ведь много вельмож погибло в городе от меча. Каждый из них хотел властвовать, и в распре друг друга перебили. И все уцелевшие вместе со всем народом молят тебя: господин наш князь, хотя и прогневали и обидели мы тебя тем, что не захотели, чтобы княгиня Феврония повелевала женами нашими, но теперь, со всеми домочадцами своими, мы рабы ваши и хотим, чтобы были вы, и любим вас, и молим, чтобы не оставили вы нас, рабов своих!» [189] Однако уцелевшим муромским боярам было гораздо легче прийти к согласию между собой, чем участникам усобицы IX в., уже в силу того, что все они безусловно признавали авторитет и право своего князя на власть в городе. Как было показано выше, княжеская власть существовала у ильменских словен еще до призвания варягов, и вполне возможно, что аналогичные племенные княжения могли существовать и у некоторых других участников конфликта. Соответственно, необходимо было выбрать такого правителя, чей авторитет и право на власть признавались бы всеми вовлеченными в междусобицу сторонами.
189
Памятники литературы Древней Руси. Конец XV – первая половина XVI века. М., 1984. С. 643.
Именно на благородство происхождения делает акцент Иларион при упоминании императорского титула кагана у правнука Рюрика: «Сии славныи от славныихъ рожься, благороденъ от благородныихъ, каганъ нашь Влодимеръ…» [190] На это ссылается и Гостомысл в своей речи, когда он советует новгородцам призвать варяжских князей: «…того ради намъ надобны Князи, которые бы нами владли; а таковы три брата Князи, изъ честнаго произведенiя крови, обртаются въ Варяжской земл, разумомъ и храбростiю воинскою славны…» [191] Данная речь новгородского старейшины была помещена в «Синопсис» XVII в., и мы вполне бы могли пренебречь этим текстом, расценив его как вольную фантазию позднего автора, если бы аналогичные представления о природе верховной власти у славян нам не встречались бы в гораздо более ранних источниках, заслуживающих безусловного доверия. Так, например, византийский император Юстиниан II в 691 г. набрал войско из живших в Фессалониках славян: «Он набирает из них войско численностью до тридцати тысяч, вооружив которое он нарек его “отборным”, поставив над ними архонтом некоего по имени Небул из более благородных (среди них)» [192] . Данное замечание автора показывает, что у южных славян имелись «благородные», т. е. наиболее знатные и главенствующие роды, из числа которых и избирался верховный вождь. Франкские анналы, описывая войну 789 г. Карла Великого с полабскими славянами, упоминают верховного правителя велетов-вильцев Драговита, отмечая при этом, что «он далеко превосходил всех царьков вильцев и знатностью рода, и авторитетом старости» [193] . Примечательно, что все так называемые «младшие анналы», упоминая титул Драговита, именуют одного его царем (rex), точно так же, как и самого Карла Великого. Все эти данные, относящиеся к самой ранней письменно зафиксированной истории как южных, так и западных славян, свидетельствуют о том, что главенство среди племенных вождей зависело в первую очередь от знатности рода и благородства происхождения. В силу всего этого мы с уверенностью можем заключить, что данное обстоятельство напрямую относилось и к самому основателю русской великокняжеской династии. Соответственно, если приведенное выше утверждение «Синопсиса» XVII в. о Рюрике и его братьях, что они «изъ честнаго произведенiя крови», и не восходит непосредственно к какому-то несохранившемуся древнерусскому тексту, то, во всяком случае, абсолютно верно по смыслу и отражает древнюю общеславянскую традицию.
190
Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Кн. 3. М., 1994. С. 591.
191
Гиляров Ф. Предания русской начальной летописи. М., 1878. С. 124.
192
Свод древнейших письменных известий о славянах. Т.II (VII-IX вв.). М., 1995. С. 233.
193
Там же. С. 471, примеч. 7.
Однако в языческую эпоху это благородство в первую очередь обуславливалось происхождением правителя от верховного божества. Соответственно, для легитимации своей власти греческие басилеи возводили свой род к Зевсу, а скандинавские – к Одину. Что касается западных славян, то в XII в. немецкий хронист Гельмольд так описывал почитавшегося на Рюгене «бога богов» Святовита: «Среди многообразных божеств, которым они посвящают поля, леса, горести и радости, они признают и единого бога, господствующего над другими в небесах, признают, что он, всемогущий, заботится лишь о делах небесных, они (другие боги), повинуясь ему, выполняют возложенные на них обязанности и что они от крови его происходят и каждый тем важнее, чем ближе он к этому богу богов» [194] . Едва ли мы совершим большую ошибку, если распространим эти представления и на иерархию среди людей. О том, что и русские великие князья являлись потомками богов, свидетельствует и сообщение анонимного автора «Худуд ал-алем» о восточных славянах-язычниках: «Послушание (главе славян) является обязательным, согласно религии» [195] . Сделанному нами выводу на первый взгляд противоречит то обстоятельство, что в призвании принимали участие не только славянские, но и финно-угорские племена, для которых авторитет славянских правителей отнюдь не был обязательным. Однако выше уже были показаны примеры славянского влияния на них. Кроме того, последующие события показывают, что слава западнославянских князей была столь велика, что их призывали и неславянские племена. Так, например, когда в 1286 г. различные прусские племена решили восстать против крестоносцев, они выбрали себе в правители князя Рюгена Вицлава III: «Итак, они договорились на тех условиях, чтобы пригласить князя руйянов с сильным войском и, вышвырнув братьев из земли Прусской, поставить его королем и господином своим» [196] . Таким образом, это единственное, возможно, возражение устраняется.
194
Гельмольд. Славянская хроника. М., 1963. С. 186.
195
Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Т. 2. М., 1967. С. 145.
196
Петр из Дусбурга. Хроника земли Прусской. М., 1997. С. 140.
На эту причину еще в XIX в. проницательно обратил внимание С. А. Гедеонов: «По мере размножения прежних княжеских родов, при недостатке образования и письменности, терялась нить старшинства и вместе с нею идея законности; пользуясь враждами племен, разжигаемые до нельзя притязаниями одного города перед другим, на родовое и религиозное старшинство, князья находили в них неисчерпаемый предлог к усобицам… Требования призвания определяются его причинами. Притязания прежних княжеских родов прекращались только передачею прав их в иной, высший по своему значению в Славянщине, род славянских князей; потребности наряда могло удовлетворить только призвание князя, который бы владел словенскою землею и судил по праву, разумеется словенскому» [197] . Происхождение Рюрика мы рассмотрим в следующей главе, а пока обратимся к другим обязательным качествам призывавшегося князя.
197
Гедеонов С. Варяги и Русь. СПб., 1876. С. 130, 132.