Рюрик

– Так я же говорю, - дорога нонче плоха, - удручённо вздохнул Руги.

– Это верно, - в тон ему сказал знаменитый пират и перевёл взгляд на Рюрика.

– Хорошо, Руги, два дня я жду и не буду гневаться, как ты советуешь, но если они не прибудут наутро третьего дня… - в сердцах проговорил Рюрик и, взмахнув рукой, продолжал: - Я не знаю, что со мной будет!

Он сжал кулак и с силой стукнул им по столу. Огромный семисвечник дрогнул от удара. Пламя свечей колыхнулось, затрепетало, как бы негодуя, но через мгновенье успокоилось.

Юббе и Руги беспокойно переглянулись. Рюрик смутился.

– Руги, вели подавать ужин, - справившись с волнением, охрипшим вдруг голосом попросил он.

Старый кельт охотно повиновался: хромая, он быстро пересёк гридню, открыл дверь и крикнул вглубь коридора:

– Подавать князю ужин на десять людей!

Затем и сам вышел из гридни.

Тяжёлая дверь гридни через некоторое время отворилась, и двое дворовых втащили объёмистую деревянную кадь с водой. Ловко поставили её на скамью, стоящую вдоль глухой стены, и проворно вышли. Руги вошёл так же быстро, как и вышел. На правом его плече белело льняное полотенце. В левой руке управитель держал небольшой тёмный убрус, по краям которого были вывязаны узоры, состоящие из углов и продольных линий, чередующихся попеременно и означающих количество живших и погибших членов когда-то большого рода русичских князей-соколов. Это был платок, который требовал особого, почтительного отношения к себе, ибо он хранил в себе дух целого рода рарожских витязей-полководцев. Полотенце слуга аккуратно положил возле кади с водой, а с убрусом осторожно и с явным почтением подошёл к котелку, что стоял в правом углу гридни на большой серебряной треноге, и молча замер.

Князья заторопились.

Вид слуги, торжественно застывшего возле священного котелка, взволновал обоих. Они быстро омыли руки и лицо в кади, молча утёрлись полотенцем и тихо подошли к котелку, который пользовался особым уважением у венетов, словен и кельтов. Минуту помолчали, стоя возле священного котелка и думая каждый о своём: Юббе - о трудностях своего визита, а Рюрик молил богов Святовита и Перуна послать ему побольше воинов и как можно быстрее.

Руги поклонился котелку последним. Он тихо пробормотал какие-то слова этому символу жизни рарогов, затем покрыл его убрусом и, словно погладив, ласково провёл по котелку рукой.

– Вот и все!
– облегчённо вздохнув, сказал старик.

– Что?!
– неожиданно грозно спросил Рюрик, встав.
– Что ты сказал?

– Что ты, Рюрик!
– не обидевшись, удивился старик.
– Это я поблагодарил богов! Прости меня, старого!
– Кельт прижал морщинистую руку к сердцу, смиренно склонил седую голову перед дорогим ему князем и огорчённо подумал: "Святовит всегда не вовремя посылает мне какие-то странные слова. Такой важный бог, а всегда спешит…". Но уже в следующее мгновение Руги содрогнулся: "О чём я, старый пёс, думаю?! Что значит - бог и спешит?! Как вселились эти мысли в мою грешную голову?!"

Он закрыл глаза, чтобы скрыть смятение души от всех и прежде всего от своего князя - "князя-дитяти", как любовно он называл Рюрика про себя, но услышал жёсткое шуршание пурпурной накидки знатного фриза и разомкнул мокрые веки.

Преданный слуга и с закрытыми глазами в любое время мог определить, что делает его князь. Рюрик, словно обиженный ребёнок, молча сел за стол и обдумывал вырвавшиеся из уст кельта пророческие слова. Он знал, что неожиданные откровения в уста старых, малых и особо избранных людей вкладываются богом и только богом. Об этом ему давно поведали жрецы. Об этом ему постоянно твердит и его любимая жена Руцина.

"Значит, и Святовит… ведает… мой скорый конец!" - Рюрик так углубился в свои мрачные думы, что не заметил, как поднялся с широкого, массивного табурета, распростёр над столом руки и разжал пальцы…

Юббе наблюдал за быстро меняющимся выражением лица рарожского князя. Его, как и Рюрика, поразило откровение, высказанное устами старого слуги, но он постарался не выдать своего волнения. Он расстегнул драгоценную фибулу с крупным изумрудом и широким, небрежным движением сбросил с плеч пурпурную накидку. Улыбаясь, он уже готов был заговорить с Рюриком, вернуть его из той тьмы, в которую князь погрузился. Слова уже были на кончике его языка, но в это время широко распахнулась тяжёлая дверь гридни и двое слуг внесли обильное и горячее угощение.

Руги тотчас же принялся за своё обычное дело: ловко расставил кубки для вина, блюда с жареным мясом, хлебом, яйцами куропаток, овсяной цежой и ранней свежей зеленью - травой-муравой да остролистым сладким луком. Он осторожно разлил по кубкам густое медовое вино и просительно заглянул в лицо своему повелителю. "Я так устал, - говорил его взгляд.
– Неужели ты, князь-дитятя, не пожалеешь меня?"

Рюрик поймал его молящий взгляд. Сердито поглядев на виновато опущенные плечи старика, он, вдруг смягчившись, сухо сказал:

– Можешь идти.

Руги поклонился и вышел из княжеской гридни. Оставшиеся слуги вольно стояли возле дверей гридни, перешёптывались, бросали хитроватые взгляды в сторону князей, ожидая приглашения к столу. Но князья будто не замечали улыбок слуг. Они, казалось, ждали ещё чего-то.

Наконец Рюрик не выдержал и резко приказал слугам:

– Оставьте нас.

Парни недоумённо посмотрели друг на друга и оба разом толкнули двери.

– Возьмите вина там, у котла, - спохватившись, крикнул им вслед Рюрик и, когда те, обернувшись, радостно кивнули князю головами и закрыли за собой дверь, смущённо посмотрел на знатного фриза.

– На днях жду братьев двоюродных, - сказал он, чтобы не молчать.

Юббе склонил голову, ласково улыбнулся Рюрику, как улыбаются младшему и любимому родственнику, и тихо спросил:

– Уж не Сигура ли с Триаром ждёшь ты, князь?

– Да… Вместе поедем на охоту вглубь моей полосы… Ты хорошо помнишь их?
– Рюрик, казалось, говорил бодро и уверенно, но руки выдавали его неуспокоенность: скользили по поверхности стола, задевая то один кубок, то другой, грозя отодвинуть их на край стола и опрокинуть.

– Помню, - ответил князь фризов, отодвигая кубки от Рюрика на безопасное расстояние.
– Что тебя тревожит, отважный князь рарогов? спросил он.
– Неужели бред старика так глубоко ранил твою душу?
– медленно подбирая нужные рарожские слова, проникновенно спросил знаменитый фриз.

Юббе, этому потомку легендарного бойца датского короля Харольда Хильдетанда в пятом колене, было далеко за тридцать. Он уже второй десяток лет княжил на крайнем восточном побережье Северного моря и давно отведал как сласть, так и горечь княжеской власти. Ныне Юббе мог твёрдо сказать, что горечи в этой власти было куда больше, чем хотелось бы. Но символическое изображение горы на кожаной сустуге - символ обладания возвышенными землями - носил всё с той же любовью и гордостью, что и в юности. Был он высок, строен и быстр. Не любил пустые беседы и разговоры о прошлом и настоящем. Исключением из этого правила были легенды о знаменитом предке, которые ласкали его слух. Но сейчас он, чувствуя, что Рюрик нуждается в его поддержке, говорил себе: "Твоему другу плохо. Протяни ему руку, выслушай его". И Юббе, повинуясь неведомому голосу, тихо, но настойчиво спросил, когда остальные гости, насытившись, оставили их вдвоём:

– Что тебя так тревожит, Рюрик?

– Худой сон из головы нейдёт, - вдруг откровенно признался князь рарогов. Он хотел было отвести глаза в сторону, но спохватился: "Не трус же я, а Юббе, возможно, и сумеет растолковать сон". Рюрик придвинул кубок к себе и, обхватив его крепкими смуглыми пальцами, пытливо посмотрел в глаза фриза.

Тот ободряюще кивнул головой.

– Под крышей моего дома ласточка гнездо свила, - хмуро начал свою исповедь Рюрик.
– И я будто кормил её…

Князь фризов старался не пропустить ни единого слова друга.