Рыжеволосая девушка

— Ты помнишь, где твой велосипед? — задыхаясь, тихо спросил Хюго.

— Помню, — также чуть слышно ответила я. Флоор отпустил меня:

— До свидания, Ханна! Счастливо добраться до дома! — сказал он и исчез в темноте.

— И тебе также! — откликнулась я.

Хюго все еще крепко держал меня за руку, и мы пошли с ним рядом. Револьвер в кармане бил меня по бедру. Пальцы Хюго до боли сжимали мою рук у.

— Ты сумеешь добраться до дому, Ханна? — крикнул он, борясь с ветром.

— Да, — крикнула я в ответ, — лучше береги себя, Хюго! Я доберусь одна!

И вдруг он пропал; по инерции я продолжала идти таким же быстрым шагом, как вместе с Хюго. Я очутилась у забора прежде, чем это заметила. Двигаясь чуть ли не ползком, то и дело спотыкаясь, я нащупала бетонные сваи и решетку забора. И вскоре услышала скрип педалей.

— Сюда, сюда, Ханна! — раздался голос Брама. — Совсем близко.

Пролезая сквозь дыру в решетке, я услышала шум и поняла, что Брам уехал. Подняв велосипед, я села на него. Я дрожала с головы до ног. Велосипед вилял, и только огромным усилием воли мне удалось восстановить равновесие.

«Пять минут», — сказал Флоор. Мне казалось, что они давно уже истекли. Мостовая гремела и качалась подо мной. Я переехала через мост с бесстрашием лунатика; глубоко под мостом черная, как чернила, поблескивала вода в канале. Я ощутила слабый аромат зелени, запахи болота и гниющей листвы в садах, которые я видела раньше, когда проезжала мимо. И вдруг раздался взрыв. Небо надо мной внезапно озарилось каким-то рассеянным красным светом, похожим на зарницу; затем последовал удар. Это был глухой, лающий звук. Так же как при выстреле зениток, слабо прокатилось эхо, которое сейчас же отнесло ветром. Я соскочила с велосипеда и огляделась вокруг. Зарево и звуки исчезли, словно они мне приснились; но не прошло и пяти секунд, как в черной дали затрепетало пламя.

— Горит, — пробормотала я про себя.

Завыла сирена, за ней вторая. Это был тонкий, пронзительный звук, тягучий и упорный, который то замирал, то снова усиливался. Я слышала, как невдалеке от меня, там, где, по-видимому, находились дома, открывались окна и двери. Люди что-то кричали. Я быстро вскочила на велосипед и поехала дальше. Я была уже около переезда в Вестерфелде, когда услышала пронзительный вой автомобильных сирен. Я спряталась под деревьями на кладбище и неподвижно стояла там до тех пор, пока мимо меня с шумом не промчались два автомобиля. Вероятно, это была немецкая полиция. Я подождала, пока они скроются. Больше машин не было, только завывал не утихавший ветер, и я поспешила домой. Дороги словно вымерли. Лишь одна мысль владела мною: удалось ли моим товарищам скрыться так же успешно, как и мне?

Вести из Тегерана

Наш удар не имел того успеха, какого ждали Флоор и Хюго. Уже на следующее утро я услышала в штабе, что на электростанции произошел взрыв и затем пожар, но местная пожарная команда сумела потушить его. Электрический ток поступал, как и прежде, железнодорожный транспорт не пострадал. Однако наш налет имел другое, моральное значение. Людям это придало мужества, вселило в них надежду. Они убедились, что живы тайные силы страны, которые не дадут запугать себя террором.

В начале декабря английское радио неожиданно преподнесло поразительные новости. Рузвельт, Черчилль и Сталин встретились в Тегеране! Это сообщение вызвало радостный подъем и новый прилив сил. Мы буквально с головой влезли в радиоприемник, боясь пропустить хоть одно слово сообщения, заглушаемого немецкой радиостанцией. В Тегеране решалось будущее Германии. Фашизм нужно стереть с лица земли, вынудить его безоговорочно капитулировать: это решение преследовало цель навсегда лишить Германию возможности возродиться в качестве милитаристского и агрессивного государства. Зато немецкий народ, разом освобожденный от фашизма и от бредовых идей, ради которых он связал свою судьбу с бандой преступников, получал возможность перевоспитаться и занять свое законное место среди добропорядочных и миролюбивых наций…

Каждый день мы со все возрастающим интересом слушали радио.

В эфире царил Тегеран. У нас дома, на улицах, в магазинах можно было услышать это чужеземное слово, которое внезапно стало заключать в себе цель и надежду; раньше название этого города звучало для моего уха так, будто речь шла о давно исчезнувшем сказочном арабском городе из «Тысячи и одной ночи»… Нацисты тоже вынуждены были говорить о Тегеране. С насмешливой и безжалостной улыбкой слушали мы их радиопередачи и обзоры печати, которые сообщали, что в Тегеране царят смятение, разногласия и хвастливая болтовня. Они, немцы, давным-давно поняли, что подобное плутократически-большевистское хвастовство и широкое рекламирование должны помочь союзникам скрыть их тайную цель: полное уничтожение немецкого народа. Но их чудовищные планы не помешают великому Адольфу продолжать войну, разумеется, до полной победы!.. Зато о жалком провале эсэсовского авиадесанта, который немцы отправили, чтобы совершить нападение на конференцию и попытаться сорвать ее, о том, что в Тегеране даже не видели десанта, так как он заблаговременно был ликвидирован, комментаторы мудро умалчивали. Они умалчивали также о том, что освобожденная Италия объявила войну «оси»; умалчивали об отзыве с Восточного фронта венгерских частей; о значительном сокращении производства немецких самолетов; об опасных для Германии настроениях в Турции, которая готова была стать на сторону антифашистов. А свои потери в кровопролитных боях на Восточном фронте они тщетно пытались скрыть, пользуясь затасканными фразами об эластичных сокращениях фронта и скрытых проникновениях, что только вызывало язвительный смех у нас и у всего света…

Предательство

В середине декабря Франс вызвал к себе Руланта, Вейнанта, Йохана и меня. С таинственным и самодовольным видом Франс объявил нам, что он получил сведения относительно большой смешанной группы военнопленных, которая сравнительно недавно разместилась лагерем около Арденхаута. Одному гарлемскому коммунисту, Симону Б., удалось выяснить, что они жаждут помочь Сопротивлению. Они могли снабдить гарлемцев боеприпасами, составить для них карту прибрежной полосы и сделать многое другое. В общем Франс предлагал наладить с ними связь. Что еще было у него в голове, Франс нам не сказал, но я была недалека от истины, подозревая, что он лелеет мысль о крупного масштаба налетах на заводы и железные дороги. Вейнант и Йохан получили задание подготовить для нас встречу с военнопленными. В Хемстеде жил один член компартии, по имени Ари; он согласился предоставить нам свой дом для этой встречи. Дом выходил прямо на площадь против здания ратуши; нам предстояло встретиться там вечером; было даже приготовлено штатское платье для военнопленных, в случае, если они не рискнут явиться туда в немецкой военной форме.

Два дня спустя Йохан сообщил, что военнопленные согласны на встречу. Они обещали направить трех человек, один из которых говорит на ломаном немецком языке; мысль о штатской одежде пришлась им особенно по душе. Все, казалось, было в порядке. Вейнант сам отнес одежду в Арденхаут. Меня невольно увлекла кипучая энергия Франса. Я видела, сколько он хлопотал, подготавливая все к операции; каждому из нас была поручена особая роль. Его фантазия казалась неистощимой.

В тот вечер, когда мы должны были встретиться в Хемстеде, была бурная, ненастная погода. Небо так заволокло тучами, что тоненький серп месяца почти не проливал света. Как всегда, я достала свой велосипед из сарая в саду позади дома и тронулась в путь. Уже наступили сумерки, когда сливаются все краски и все предметы кажутся однообразно темными; как раз то освещение, или, вернее, отсутствие освещения, какое нам требовалось. Не успела я проехать и двухсот метров, погруженная в мысли о предстоящей встрече, как порвалась велосипедная цепь. Как мне хотелось пнуть проклятый велосипед за неожиданный саботаж! Я и без того опаздывала, и мне оставалось лишь поехать в Хемстеде на трамвае, что было крайне нежелательно, так как при мне был револьвер. Я отвела велосипед обратно, швырнула его через заднюю калитку в сад и быстро зашагала к центру города, потеряв на этом лишних пятнадцать минут. Я влезла в трамвай и стояла на битком набитой темной площадке, одной рукой сжимая в кармане оружие, а другой — деньги на билет без сдачи. Мне казалось, остановок стало гораздо больше — так тянулось время; на каждой остановке происходила невероятная давка у входа и выхода. Я совершенно потеряла представление о времени, когда кондуктор наконец крикнул: «Ратуша Хемстеде!» Я пробралась к выходу. Несколько секунд я стояла на трамвайной остановке. Мимо меня спешили, толкаясь, другие люди — кто в трамвай, кто из трамвая. Когда толкучка рассеялась, я все еще стояла в нерешительности на остановке и увидела в полутьме, что тут же остановилось двое мужчин. Я удивилась: они как будто вовсе не собирались садиться в трамвай и стояли неподвижно, подняв воротники пальто, низко надвинув шляпы. Они смотрели на меня. Их вид и поведение сразу же насторожили меня, в душе зашевелилась тревога, дурное предчувствие. Я крепче сжала рукой револьвер в кармане, понимая, что дело тут не чисто. Когда я под неподвижными взглядами обоих мужчин осторожно повернула голову посмотреть, не видно ли где-нибудь моих товарищей, из темноты вынырнул человек и бросился ко мне. Он торопливо привлек меня к себе, обнял и делая вид, что целует, сказал громко и внятно:

— Здравствуй, дорогая! Наконец-то! Я уж думал, ты не приедешь…

Быстрые и решительные действия мужчины, заключившего меня в объятия, сначала привели меня в замешательство. Но после первого же произнесенного им слова я узнала Руланта. Я уцепилась за его руку, и он потащил меня через площадь. Все это, конечно, не могло меня успокоить; как раз наоборот: его маневр и торопливость, с какой он шел, свидетельствовали об опасности. Я не глядела по сторонам, хотя мне очень хотелось узнать, что делают в этот момент те двое на остановке. Все же мне показалось, что они за нами не пошли. Я молчала, пока мы не отошли метров тридцать-сорок от остановки, и только тогда шепотом спросила:

— Рулант… что же случилось?

— Все пропало, — сказал он. — Площадь усеяна шпиками в штатском… Не оглядывайся, черт возьми! Идем!

— Значит, полный провал?

— Вероятно. Не спрашивай. Скорее! Нам нужно скрыться немедленно.

— А как же другие товарищи? — спросила я, несмотря на приказ не спрашивать.

— Они предупреждены… — сказал Рулант. — Мы ждали тебя… Почему ты на трамвае?

— Цепь порвалась, — ответила я.

Он крепко обнял меня одной рукой и почти нес через всю площадь. Я убедилась, что он был прав: на тротуаре я заметила еще нескольких мужчин такого же вида — с поднятыми воротниками и надвинутыми на глаза шляпами; один медленно бродил взад и вперед, двое якобы увлеклись разговором; двое стояли неподвижно, как статуи. Приближаясь к ним, мы пошли медленнее. Я тесно прижалась к Руланту, уткнувшись лицом в его плечо; он даже сумел тихонько засмеяться, когда мы проходили мимо двух статуй, а я как-то глупо хихикнула. Мы приближались уже к боковой улице, как вдруг на площади позади нас возник какой-то шум. Я услышала топот бегущих людей и остановилась. Рулант рванул меня за собой.