Рыжеволосая девушка

— Каждый может потерпеть неудачу, — продолжала я. — Я не собираюсь грызть себя и мучиться сознанием своей вины. Но если бы я стреляла лучше…

Флоор быстрым движением поставил чашку на стол и сказал:

— Нет, Ханна, не в том дело… Не хочу даже слышать это от тебя. Неудача — это верно. И я нисколько не удивляюсь… Вам обоим, тебе и Хюго, сопутствовало слишком много счастья.

Я молчала, потрясенная его последними словами, смысл которых, впрочем, был совсем иным, чем мне тогда представилось. И я отвернулась от Флоора. Но он, видимо, моментально почувствовал, какое впечатление произвела его фраза насчет «счастья» моего и Хюго. Он кашлянул и быстро поднес ко рту чашку, хотя она была пуста.

— Я восхищаюсь тобой, Ханна, — сказал он. — Немногие смогут держаться, как ты, пережив такой удар. Ты спросила меня о последних часах жизни Хюго. Я должен, конечно, рассказать тебе все, что знаю.

У меня в душе зародилось ужасное, невероятное подозрение:

— Неужели он…

Флоор замахал рукой.

— Чтобы Хюго… Чтобы они заставили его заговорить? Ханна! Как ты могла это подумать? Им только удалось узнать от него, кто он…

— Значит, он был в сознании? — спросила я со страхом.

— Ему сразу сделали операцию в лазарете «Люфтваффе», — ответил Флоор. — Они сообразили, что перед ними человек незаурядный. Эти олухи в самом деле рассчитывали, что смогут подбить его на разговоры, после того как его починят…

— Или судить его… — добавила я. — Как они сделали с Херритом Яном.

— Как бы то ни было, — продолжал Флоор, — но здесь они просчитались. Хюго потерял слишком много крови. Немецкие врачи сразу сказали, что он обречен.

— Как тебе удалось все это узнать, Флоор?

Он пожал плечами и сказал:

— От полицейских в Заандаме и санитаров в W.G., которые поддерживают связь с Советом Сопротивления. Ручаюсь тебе, что все это правда.

— Что же они с ним сделали? — спросила я.

— «Служба безопасности» не оставляла его в покое до последнего момента, — рассказывал Флоор. — Они делали ему инъекции, и он изредка приходил в себя. Бандиты не отходили от его постели. Стоило ему открыть на минуту глаза, как они засыпали его вопросами… Он им не отвечал. Каждый раз они впрыскивали ему все большие небольшие дозы. И он каждый раз приходил в сознание на все более короткое время. И не проронил ни звука. Чего они только не делали!

— Флоор, ведь таких людей, как Хюго, очень мало… Правда? — спросила я.

— Такой, как Хюго, только один — это сам Хюго… — ответил Флоор и запнулся. — Я не знаю, Ханна, смогу ли я поступить так, как он: умереть, не проронив ни единого звука.

Мы тихо сидели за обеденным столом до тех пор, пока блики утреннего солнца не засияли на синей фаянсовой посуде, на молочнике, на чашках и ножах. Мысли мои теперь витали в далеком лазарете, в белой комнате, обесчещенной и запятнанной присутствием грубых людей в зеленой полицейской форме. Я видела, как сидели эти шпики; почти рядом с ними — так представлялось мне — покоилась запрокинутая назад голова моего друга. Он молчал и улыбался.

— Долго еще жил Хюго? — спросила я Флоора после многих минут молчания.

— Почти до захода солнца, — ответил он.

— Неужели при нем не нашлось хороших людей? — поинтересовалась я.

— Был врач и еще несколько санитаров — я уже говорил тебе, что они поддерживали с нами связь… По поведению шпиков они поняли, что в лазарет привезли видного борца Сопротивления… Друзья наши тайно договаривались, чтобы отправить его куда-нибудь подальше, как только его можно будет перевозить. Видимо, немцы не хотели, чтобы людям стало известно, кого они захватили. Гроб с его телом стоит в отдельной комнате, к руке Хюго привязана записка: «Английский летчик».

Я сидела не шевелясь, пока Флоор свертывал для нас сигареты. Мы молча закурили; дым кружочками и спиралями подымался вверх, вился в снопе солнечных лучей, освещавших кухню. Я следила за дымом, а Флоор уставился на циновку. Наконец, затушив в пепельнице окурок, он встал со стула.

— Если ты не возражаешь, Ханна, я хотел бы сейчас уйти… Есть кое-какие дела… На днях я снова приеду.

Тут я впервые взглянула ему в глаза:

— А как же я, Флоор? Что мне делать теперь?

Он похлопал меня по плечу:

— Ничего… Гулять на солнце. Успокоиться. Выздороветь.

Подавая ему руку, я грустно улыбнулась.

Не знаю, как я выдержала следующую неделю. Я делала, как советовал мне Флоор. Я гуляла по солнцу, отдыхала на траве, под сенью деревьев. Я старалась восстановить свои силы. Ела, пила, спала. И все время думала только об одном: о комнате с ненавистными людьми в зеленой военной форме, о белой кровати, в которой лежал весь белый Хюго; он молчал и улыбался и качал головой, когда его о чем-нибудь спрашивали. «Английский летчик»— гласила записка. Даже после смерти не позволили ему остаться самим собой. До последнего момента с него не спускали глаз, сказал Флоор. И до последнего момента Хюго оставался борцом Сопротивления, думала я.

И вдруг, когда я гуляла в дюнах среди бессмысленно яркой и цветущей природы, меня пронизала нестерпимо острая мысль: ведь тот, о ком я столько думала, с кем мысленно разговаривала, был мой Хюго. Мой любимый, которого я никогда более не увижу. У меня останутся только мысль о нем, воспоминание, представление, много воспоминаний и много представлений… Как все это мучительно, как невероятно!

Я сидела за столом вместе с Яном и Карлин Ферлиммен, мы говорили о различных вещах, а я думала лишь об одном. Мы слушали Би-би-си, сообщавшее о продвижении вперед и победах союзников на всех фронтах, во всех уголках земного шара. Я улыбалась Яну и Карлин и думала все об одном и том же. О Хюго. которого будут хоронить как английского летчика… Но где же?

Я уже, правда, привыкла к мысли об утрате. И все-таки я знала, что нет на свете ничего тяжелее.

Как-то днем, когда я собиралась пойти погулять, как обычно в эти дни, я увидела вдали Флоора на велосипеде. Он ехал быстро; лицо у него было багровое, волосы беспорядочно трепал ветер. Я пошла ему навстречу; когда он подъехал ближе и я могла лучше разглядеть его, я заметила у него на лице необычное выражение.

— Флоор! — крикнула я ему еще издали. — У тебя плохие вести?

Он слез с велосипеда и рукой отер потное лицо. — Уф! — сказал он. — Черт возьми, это потому, что я так торопился…

Он, как я заметила, пытался оттянуть время; и мне пришлось запастись терпением, хотя я сгорала от беспокойства и боязливого любопытства. Некоторое время я не мешала ему молча идти рядом со мной и вести велосипед, но наконец не выдержала:

— Говори же, Флоор… Я теперь как в броне.

Он остановился, огляделся кругом и, тяжело опираясь на велосипед, сказал:

— Ханна… Прошлый раз я не все рассказал тебе о Хюго… И не мог этого сделать, так как не все знал…

— Что такое? О чем ты, Флоор? — крикнула я.