Рыжеволосая девушка

— Великий боже, — вздохнула я, — что за ничтожный сброд!

— Наконец-то они получили возможность умереть за своего фюрера, — сказал Рулант, — и вот удирают.

— И как удирают! — сказала я. — Идем, Рулант, меня тошнит от этих человеческих отбросов.

Мы вернулись в центр города. К своему удивлению, я увидела, как несколько человек вывешивали в чердачном окошке голландский флаг.

Внизу на улице стоял полицейский из уголовной полиции, он яростно махал рукой:

— Verdammt noch mal… Die Fahne weg! [40]

40

Проклятие… Уберите флаг! (нем.).

Люди на чердаке скрылись из виду, флаг остался. Полицейский вынул револьвер и несколько раз выстрелил в полотнище. Прохожие остановились и стали смеяться. Полицейский повернулся к ним багровый от ярости и тут же торопливо зашагал прочь. Едва мы успели подъехать к парку, как с юга к городу стали быстро приближаться три самолета. Мы остановились. Десятки людей, приложив ладонь козырьком ко лбу, пристально всматривались в небо.

— Господи… да это же англичане! — закричал какой-то мальчишка.

Мы напряженно уставились на самолеты. Нам удалось распознать даже знаки на хвосте, хотя они летели довольно высоко. Позади нас и рядом с нами раздавались возгласы.

— Парнишка правду сказал! — крикнул кто-то совсем близко. — Союзники наступают!

Я увидела, как несколько автомашин поспешно свернуло с проезжей дороги и скрылось под сенью больших дубов. Тут снова начался уже знакомый мне восторженный, бессвязный обмен мнениями, слухами и догадками, крохами радости, пустыми надеждами, которыми люди делились друг с другом, не испытывая более страха ни перед оккупантами, ни перед их приспешниками.

Самолеты скрылись за домами. Мы двинулись дальше, хотя многие остались стоять, очевидно, надеясь, что самолеты появятся еще раз. Где-то вдали послышался свисток поезда.

— Тронулся! — сказала я. — Интересно, сколько их там осталось.

Рулант пожал плечами.

— Чего ты волнуешься из-за этого сброда? Лучше давай поищем Каллеграафа: он не должен уйти безнаказанным.

— Он вообще не должен уйти, — поправила я Руланта.

Мы все ехали и ехали на велосипедах, всматриваясь в каждую встречную машину. Больше всего поражало, что бегство фашистов не нарушило нормального хода жизни. Фашистские молодчики и немцы уезжали, но вместе с ними в трамваях и автобусах ехали и те, кто оставался в стране; вдоль дороги стояли десятки людей, повсюду вывешивались флаги, и никто не протестовал; заводы давали гудки в знак того, что рабочий день окончен.

Когда мы вторично направились в город, мы увидели три самолета, возвращающиеся с севера. Они опять летели высоко. Мне показалось, что они следуют вдоль железнодорожной линии Гарлем — Амстердам. И вдруг они ринулись вниз и пролетели так низко, что их скрыли от наших глаз дома. Затарахтели пулеметы.

Мы сошли с велосипедов, хотя ничего не было видно, и прислушались. Вместе с нами слушали и другие люди.

— Это стреляют не немцы… — сказал пожилой господин, по виду бывший офицер.

— Я начинаю кое-что понимать… — заявил Рулант.

Он не закончил своей мысли — самолеты показались в третий раз, взмывая ввысь, как снаряд из катапульты. Они развернулись и снова ринулись вниз, отмечая свой путь градом смертоносных пуль.

— Они обстреливают поезд, который только что тронулся, — сказал Рулант. — Поверь моим словам.

— Поезд с фашистскими молодчиками? — спросила я.

— Не иначе.

— Господи боже, я думаю, ты прав… Справедливость восторжествует, Рулант.

— Едем, — сказал он, перекидывая ногу через седло. — Мы не можем задерживаться… Я отдал бы неделю жизни, чтобы узнать, где сейчас Каллеграаф.

— Они примазываются иногда к обыкновенным беженцам и думают, что смогут таким образом избежать опасности, — сказала я. — Может, он получил уже пулю. Английскую.

Рулант злорадно ухмыльнулся: —Английскую пулю он мог бы получить и от меня.

Мы поехали к фашистскому военному клубу. Там все двери были плотно закрыты. На нижних окнах спущены желтые гардины. На верхнем этаже, казалось, вообще никогда живого человека не было. В который уже раз мы повернули обратно, обозленные и разочарованные.

Но в тот момент, когда мы хотели тронуться в путь, скрипнула и открылась маленькая, выкрашенная темно-серой краской дверь — она выходила в закоулок, рядом со зданием. Мужчина в скромной серой спортивной куртке и серой спортивной фуражке выкатил велосипед и снова запер дверь.

— Фу ты дьявол, — шепнула я Руланту. — Не Каллеграаф ли это?..

— Надеюсь, ты не ошиблась, — ответил он: — Ну-ка, папаша, дай получше рассмотреть твою рожу…

Человек в спортивном костюме удалялся от нас подчеркнуто неторопливо. Мы не могли следовать за ним, пока на улице было сравнительно малолюдно. Но как только он доехал до более широкой и оживленной улицы, мы тоже двинулись в путь. Мы видели, что человек в сером несколько раз оглянулся.

— Он умеет прикидываться рядовым гражданином, — сказал Рулант. — Я мог бы поклясться, что это безобидный бюргер.

— Как знать, может, тот закоулок вовсе не принадлежит фашистскому военному клубу? — спросила я.

— Слушай, — сердито сказал Рулант, — видно, негодяй здорово потрепал тебе нервы, раз уж ты начинаешь сомневаться…

— Мы наверняка узнаем, он ли это, когда он свернет на Аллею Звейхера, — ответила я. — Он живет там.

— Кто тебе сказал, что он поедет к себе домой? — спросил Рулант. — Может, у него стоит где-нибудь автомашина и он захочет прокатиться.

Мы замолчали и ехали, не выпуская из поля зрения человека в сером. Он умело и спокойно маневрировал на улице между пешеходами и машинами, никому не мешал, насколько мы могли заметить, никому не кланялся, и никто не кланялся ему. Он достиг уже окраины города и неторопливо проехал парком Флоры. Голубой трамвай, шедший из Амстердама, на каких-нибудь полминуты загородил нам дорогу. Когда трамвай прошел, мы нажали изо всех сил; однако, въехав в парк, мы убедились, что потеряли человека из виду: он исчез.

Рулант забористо выругался. Мы остановились в парке и огляделись вокруг. Рулант еще раз громко выругался.

— Рулант, — сказала я, — давай попробуем отправиться на Аллею Звейхера, не обнаружится ли там след негодяя.

Минуты через четыре мы остановились в конце аллеи. Мы всматривались в сады и заборы; у одного дома стоял велосипед, прислоненный к изгороди из кустов бирючины. Мы бродили взад-вперед, внимательно глядя по сторонам, как вдруг из-за изгороди показался человек в сером. В руках он держал чемодан. Следом за ним шла модно одетая взволнованная дамочка, тоже с чемоданом.