Рыжий Ангел

Неожиданно, пришло осознание того, что с этими мразями мне еще дальше предстоит учиться в одном классе. От этой мысли меня вырвало. Стало легче в физическом плане, но не в душевном. Было противно от всего: чувствовала себя грязной, отбросом общества. А, самое главное, я понимала, что, если увижу Савельева на занятиях, то убью.

«Нет, мне нельзя в школу, это точно».

Слезы полились градом: начиналась истерика. На автомате, я вызвала такси, а потом опять все, как в тумане. Очнулась уже возле дома от слов водителя:

— Девушка, с вами точно все в порядке?

— Да, да. Со мной все нормально, — сказала дрожащим голосом.

Расплатилась с мужчиной и медленно побрела к подъезду, но зайти так и не смогла, села на лавку возле дома и разрыдалась. Я ревела в голос и не могла остановиться. Было все равно, что кто-то может проснуться и увидеть меня в таком виде. Я слабо соображала, находилась в прострации. Не знаю, сколько прошло времени, когда услышала, как издалека, свое имя:

— Женя, Женя Синицына, ты, что ли?

Я подняла заплаканные глаза. В окне первого этажа увидела учительницу английского языка. Она единственная поддерживала меня в школе. Только благодаря Юлии Викторовне я участвовала в олимпиадах. Она бесплатно со мной занималась репетиторством, очень хвалила, радовалась успехам, говорила, что далеко пойду, что у меня прекрасное произношение, что я талантливый ребенок, и, если бы уделяла больше времени английскому, то в будущем могла бы стать прекрасным переводчиком или преподавателем иностранных языков.

— Ты, почему ревешь? Весь дом перебудишь, а заодно и бабушку свою. Если она такую тебя увидит, у нее инфаркт будет. Давай, заходи быстрее ко мне.

И я поплелась к ней. Мысли о бабуле отрезвили. Еще не хватало ее впутывать в мои проблемы.

Юлия Викторовна привела меня на кухню. Я напоминала тряпичную куклу. Руки повисли, как плети вдоль тела, на лице никаких эмоций. Плакать не хотелось, больше, вообще, ничего не хотелось. Это самое страшное состояние — ощущение пустоты внутри. Тебя, как будто больше нет…

— Пей чай, он с мелиссой, — сказала Юлия Викторовна.

Я никак не реагировала.

— Пей, Женя, — она вздохнула. — Ради бабушки и сестры, ты должна сейчас впихнуть в себя этот, чертов чай, и рассказать, что с тобой произошло. Может быть, я смогу тебе чем-то помочь, и вместе мы найдем выход из положения.

«Ради бабушки и сестры», — вертелось в голове.

Я взяла кружку, сделала глоток и заговорила. Слова лились потоком. Как робот, без эмоций, со всеми подробностями, чужой для меня женщине, я спокойно, монотонно, описывала события, случившиеся со мной ночью в загородном коттедже одноклассника. От этого не становилось хуже или лучше, было все равно. Казалось, что все произошло не со мной. Я себя уже нормальным человеком не чувствовала и самое страшное: боялась, что останусь такой навсегда.

Юлия Викторовна, прижав кулак ко рту, с ужасом смотрела на меня и плакала. Я закончила и повернулась в сторону окна…

Светало…

— Женя, — она вскочила и нервно заходила по кухне, заламывая руки, — это нельзя так оставлять, нельзя, нельзя… Ты слышишь меня?! Мы сейчас соберемся и поедим в полицию, напишем заявление, и они посадят этих подонков, мразей, моральных уродов…

— Н-нет, — твердо сказала я.

— Что, нет, Женя? — Юлия Викторовна замерла на месте. — Как, нет, Женя? Я понимаю, что у тебя стресс, шок, но все это пройдет, а потерянное время не вернешь. Нам необходимо действовать быстро, и съездить сегодня на гинекологическое обследование…

— Я сказала — НЕТ!

Она посмотрела на меня.

— Их не посадят, — продолжила тихим, четким, уверенным голосом. От пережитого я наоборот перестала заикаться. — И вы это, как взрослая умная женщина понимаете. У меня в крови сейчас наркотики, нет телесных повреждений. Я сирота, у меня нет родителей. Я отброс общества. А папа Александра — влиятельный человек. Наш поход в полицию ничего не даст, только усугубит ситуацию. Мою историю узнает весь город, и я не смогу с этим жить — убью себя, но сначала убью его. Это он все придумал и продумал, другие двое просто его прихвостни.

Я сжала кулаки и закусила губу до крови, чтобы опять не расплакаться. Юлия Викторовна медленно осела по стеночки на пол.

— Что же ты такое говоришь, Женечка? Что же они с тобой сделали, ироды проклятые? Господи, за что, за что? — она бессильно била ладошками по полу. — Ну почему, почему такое происходит? Как же ты теперь, Женечка….

Я удивленно посмотрела на нее. Впервые за это время проявила хоть какую — то эмоцию. Эта чужая женщина по-настоящему переживала. Двоякое чувство посетило: с одной стороны не хотела, чтобы меня жалели, а с другой — остро в этом нуждалась. Мне нужно было понимать, что есть добрые люди, что не все в этом мире сволочи. Я очень сильно боялась, что никогда и никому в своей жизни теперь не смогу довериться.

Все, рухнул воздушный замок! Не было больше золушки и ее прекрасного принца, а была звенящая пустота в душе, и нож в сердце!

— Юлия Викторовна, — очень спокойно сказала, — не надо так из-за меня убиваться, я этого не стою. Сама виновата, не маленькая девочка, могла бы сразу догадаться и уехать вовремя, а теперь пожимаю плоды своей глупости. Я справлюсь, я сильная. Если уж не сломалась в десять лет, когда погиб мой отец, и мать бросила нас с сестренкой, то сейчас точно все выдержу, но вижу только один выход из этой ситуации…

Она перестала плакать и подняла на меня испуганные глаза.

— Нет, Женя, нет, — замахала руками в знак протеста. — Не смей, подумай о бабушке, о сестре, ты не можешь их оставить…

— Юлия Викторовна, успокойтесь, — перебила ее. — Я не стану убивать этих ублюдков и себя тоже, как бы этого сейчас не хотела! Понимаю, что тогда у бабушки случится инфаркт, а Альку отдадут в детский дом, а я не желаю для них такой участи. Наоборот, хочу, чтобы они жили долго и счастливо, и все сделаю, чтобы так и было, поэтому мне надо уехать. Не знаю куда, но главное подальше отсюда, иначе за себя не ручаюсь.

Я устало опустила голову на руки, лежащие на столе, закрыла глаза и, как мантру, повторяла:

— Мне надо уехать прямо сегодня, прямо сейчас…

— Да, Женечка, ты права! — заходила она туда-сюда по квартире. — Ты права, моя девочка. Господи, сколько же свалилось на тебя, сколько же несчастий выпало на твою долю, а тебе ведь всего пятнадцать лет, какая же ты сильная! Ну, почему, почему такое случается с самыми добрыми, светлыми людьми…

— Не причитайте, Юлия Викторовна, мне от этого не легче. — Я хотела остановить этот поток жалости к себе, не могла уже слушать, не хотела.