Annotation

Главный герой новой книги латышского писателя Эрика Ханберга — человек-труженик, заботливый хозяин земли. О своем герое автор говорит с добрым и мягким юмором, не боясь показать его человеческие слабости и недостатки, близко к сердцу принимая болезненные проблемы деревенской жизни.

Ржаной хлеб с медом

РАССКАЗЫ

МАКИ В ПШЕНИЦЕ

Я НЕ МОГ ЗАСТРЕЛИТЬ КОРОВУ

ЕЦИТ

РЕКСИС В ЦВЕТАХ

НЕОБЫЧНОЕ ХОББИ

МУЧНОЙ БРАНДМАУЭР

ЧЕТВЕРТАЯ ЛОЖА ПАРТЕРА

ЛУЧШИЙ РАЦИОНАЛИЗАТОР

БИКИСКОЕ ПИВО

МАЙКЛ

ПАВОДОК

ОТПУСК У ТРУБЫ

ДУБ, ПРОСТОЯВШИЙ БЕЗ МАЛОГО ПОЛВЕКА

СКАТЕРТЬ СО СКЛАДКАМИ

КОНСУЛЬТАНТ

КОНДИЦИОННЫЕ БЫКИ

ТРЕТИЙ ОСТАТОК

ДРОВНИ

ЭЛЛА, НАДЕНЬ ОЧКИ!

ИРБИТЕ

КРОВАТЬ-КАЧЕЛЬ

ВСЕ ДЕЛО В СОБАКЕ

ОБРАТНО В ПЕШКИ

УТРОМ ОПЯТЬ ДОИТЬ КОРОВ

ЗЕЛЕНЫЕ ПОРОСЯТА

ИЗ«КАРТОФЕЛЬНОЙ КНИГИ»

Павел платком слез не вытирал

Воспоминания Зелтите

Рассказ Тии:

Надгробный камень

У Военной Нины лопнуло терпение

МЕДОВАЯ БАНЯ

ЗАЛИВ ПЕРВОГО ГРЕХА

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

Ржаной хлеб с медом

РАССКАЗЫ

МАКИ В ПШЕНИЦЕ

Каждый цветок имеет свой цвет.

Маковым цветом цветут только маки.

Поэтому не спрашивайте Артиса, какой маков цвет.

Не допытывайтесь, когда маки расцветают.

Цветут маковым цветом, распускаются в маковую пору.

Рожь и пшеница стоят стеной, зелены-зеленехоньки, кажется, тронь — и брызнет сок. Жара такая, что хоть рубашку снимай. Набежит тучка, прольется дождем, отхлещет градинами покрасневшую на солнце спину.

Это и есть маковая пора.

Как только на меже шириной в шесть борозд зацветут маки, глядишь, Артис нарвал охапку и несет домой Ингриде. Жена, поджидая мужа, замешивает дрожжевое тесто для блинов и достает баночку брусничного варенья. Это любимая еда Артиса. Поэтому в воскресные дни по утрам Ингрида печет блины. И один раз в году — вечером. Когда на краю поля, на полоске шириной в шесть борозд зацветают маки. В этот вечер на столе стоит ваза, полная маков. И по комнате плывет густой запах вянущих цветов.

Ингрида каким-то чутьем угадывает, когда маки распускаются. Никто не говорит ей, да и не ходит она смотреть, просто чует.

Вот и снова замесила Ингрида дрожжевое тесто. Накрытое льняным полотенцем, оно всходило и шевелилось, норовя перевалить через край. Ингрида сняла полотенце, проткнула тесто пальцем. На время оно успокоилось. А потом снова стало подниматься. Артис обещал прийти к ужину. Еще не наступили те горячие сенокосные дни, когда на селе перестают вести счет времени и никто не знает заранее, в котором часу вернется с поля.

Сельские работы не рассчитаешь с точностью до минуты. Но ребята его звена уже пришли. В поселке все видно и слышно. Случись поломка, разве не прибежали бы, не сказали? Сколько раз так бывало. Звено бригадного подряда — не пустой звук. Ребята держались одной стайкой не только на работе, но и дома, благо жили по соседству на центральной усадьбе. У каждого своя семья, дом, но им, молодым, по-прежнему хочется вместе повеселиться, потанцевать, собраться по праздникам за одним столом. И хотя все они давно вышли из подросткового возраста, в селе их называли школьниками. В противоположность второму звену, прозванному артелью пенсионеров. «Пенсионерам» до пенсии еще пахать и пахать. Но они не обижались, что зачислены в ранг пожилых. Молодые и пожилые между собой соревновались, придирчиво подсчитывали очки, подначивали друг дружку, но отношения сохраняли добрые. Как обычно в коллективах, где здоровый дух поддерживается делом.

Ингриде никто не позвонил. И она никому не стала звонить. Неизвестность раздражала. Она чувствовала себя обиженной.

Дети давно помыли рожицы, ножки, поужинали и крепко спали.

Стало смеркаться. Слились с темнотой очертания миски. Тесто выползло на стол.

Неужели маки не раскрылись и тесто для блинов замешено слишком рано?

Ингрида зашла в детскую. Все четверо сладко посапывали и наверняка проспят беспробудно до утра.

Две дочки и два сына.

Ржаной мальчишка.

Клеверная девчонка.

Кукурузный сынок.

Картошкина дочка.

У каждого было имя, год рождения и день рождения. Называли они друг друга по имени. Родители тоже. Лишь в вечера сказок, когда семья собиралась у камина, имена исчезали. Оставались сказки о ржаном поле, откуда выбежал Ржаной мальчишка. О поле клевера, откуда выбежала Клеверная девчонка. Еще была сказка о кукурузном поле — оттуда выскочил Кукурузный сынок. И еще одна о картофельном. С этого поля прибежала Картошкина дочка.

Детям не надоедало слушать. Иногда, в обычное время, они сами рассказывали — каждый о своем поле. Присочиняя подчас так много, что получались совершенно новые сказки.

Родители рассказывали детям о ржаном поле, клеверном, кукурузном и картофельном. О меже, где цветут маки, они не упоминали. То была уже не сказка, а быль, и рассказывать ее детям было бы преждевременно.

Ингрида и Артис не помнили, цвели раньше маки на их полоске или нет. Но в тот день, когда они встретились, край поля полыхал маковым цветом.

С того раза Ингрида и Артис остались вместе. И взяли с собой в жизнь цвет и запах цветущих маков. В день свадьбы к волосам Ингриды был приколот мак. И все. У Артиса на отвороте пиджака тоже мак. И ничего больше.

Свадебные гости с тревогой ждали, когда опадут лепестки. Кто не знает, как недолговечна красота маков. Поэтому для свадебного наряда выбирают веточки мирты с невянущими, неосыпающимися листьями. Ингрида и Артис нарвали цветов, которые пламенеют лишь миг. Но они и хотели себе таких мгновений — коротких, прекрасных. Чтобы следовали одно за другим. Именно расцвета, а не постоянной зелени, что со временем приедается и начинает утомлять. Лепестки держались до тех пор, пока невесту не обрядили в бабий чепец. Но опади они раньше, маковки с зародышами семян все равно бы остались.