Ржаной хлеб с медом

— Да, чудеса там творят. И чего только человек не выдумает!

На лице гостьи не шевельнулся ни один мускул. Такие вещи Лине не интересовали. То был мир, который ее не касался. Нагони хоть тысячу коров в одно место, какой прок от этого сестрам Кауке?

Раюм жаждал обсудить новости, обменяться мнениями. Но Лине что ни скажи — все как об стенку горох. Тогда уж лучше рассказать Вайдаву. Пес хотя бы глядит в глаза и ловит каждое слово.

В заключение Раюм сказал:

— Прицисов Гунар там всем заправляет. Все эти трубы, все моторы — его хозяйство.

Лине проснулась:

— Чай, много ему платят?

— Лопатой, говорят, загребает.

— Эва! Опять Прицисам голову ломать, куда девать деньги.

Гостья встала, потянулась за посохом. Ничего дельного из Раюма она не выжала. Разве что про Гунаровы деньги.

В следующем доме она подсмотрела, что Дарта и Амалия глядят друг на дружку волком. Знать, снова поцапались. Надобно было выведать подробности. Прошлась с Дартой до погреба.

— Чего она скосоротилась, будто дерьмо надкусила?

— Попробуй договорись с безмозглой старухой. Совсем из ума выжила!

У грядки с редиской Лине подошла к Амалии и, словно собралась помогать, выдернула сорнячок.

— Да, у чужих мыкаться не то что среди своих жить.

Слова ее попали в самую точку. Амалия прижала уголок косынки к левому глазу, из которого могла выкатиться слеза в любой миг.

— И так стараешься, и сяк — все ей плохо. Ходит злая, как аспид.

— Ну, я пошла.

До обеда надо было успеть забежать к Дзидре.

Когда Лине, вконец умаявшись, явилась в «Малкалны», Трине уже загоняла корову в клеть.

— Где опять тебя носит? Дома вся работа стоит, я одна разрываюсь. Корову слепни жрут — стой рядом, маши хворостиной, не углядишь — молоко сбавит. Много ли тут успеешь… А она шляется. Кулема!

Обойма кончилась, теперь можно спросить:

— Ну, что слышно-то?

Лине устала, да и зло разбирает: обзовет, обругает ни за что ни про что.

— Э, да что они знают! Живут как в мешке.

— Ну скажи хоть, где моталась.

Трине выпытала маршрут и резво бросилась в клеть. Никак приспичило в уборную — с кем не бывает. Лине ждала, ждала и лишь с опозданием спохватилась, что сестра-то давно за рекой, — осталось еще несколько домов, где сама она не успела побывать.

Лине плюнула. Промычала корова, напомнила, что пора искать подойник. Кто знает, когда Трине приволочется. Совсем обленилась. У коровы в корыте хоть шаром покати, обед и не думала готовить. Носится по Заливу как угорелая.

— Эва!

* * *

Пролаза вытирает губы и покрякивает:

— Будто холщовым рушником горло ободрало.

Керста смотрит озабоченно.

— Глотни сверху березового соку — смягчает.

Пролаза отшучивается:

— А что, в «Калнах» течет еще?

Керста добродушно шмыгает носом. Оба знают, о чем речь. Как-то раз Рейнису Раюму случилось проходить мимо березы, из которой Прицисы недавно гнали сок. Лунка слезилась. Поблизости оказался Прицисов пацан. Раюм его отчитал:

Дырку затычкой заткни немудреной,

Коль хочешь березку увидеть зеленой.

Гунар это запомнил. На свою беду. В школе задали сочинение про любовь к природе. Он возьми и расскажи о соседе. Да еще со стишками. Учительница что-то не так поняла, влепила двойку.

Железо и то устает, а люди тем более. Свадьба кончилась, продолжается досиживание.

Даже Пролаза не старается. Не то общество, чтобы хвост распускать.

Время от времени веселье еще поддерживает Огуречный мужик. Снова оседлал своего конька — латышские народные песни.

— Кому что, а мне мое. — И как рванет во всю глотку:

Под твоим передничком

Белочка зевает…

Свадебные гости, выслушав номер, вежливо посмеиваются. Лишь Ольга ехидно роняет:

— Ты ведь ничего больше не можешь, как только такие вирши распевать.

СПРАВКА ОБ ОГУРЕЧНОМ МУЖИКЕ

Богатырского сложения. Вся фигура источает благодушие, чему немало способствуют толстый живот и улыбающиеся глаза. Округлость живота не переходит ту грань, за которой человека называют толстяком. Будто кожа натянута на тугой барабан. Застучи по нему колотушкой, и Прициене не надо будет таскать с собой музыкальные тяжести. Возможно, сходство порождал неизменный жилет, с которым Андрей Куга не расставался ни на лугу, ни в гостях. Когда этот дюжий человек заходил в комнату, все равно большую или маленькую, в ней сразу становилось тесно. Своеобразным было уже само появление. Андрей открывал дверь и замирал, словно его заклинило в проеме. Постоит с полминуты и прогремит: «Здорово, мужики!» Если в помещении находились одни женщины, обращение не менялось. Исправить тут ничего было нельзя — как записали однажды на пластинку, так и поется. После приветствия квадратное лицо расплывалось в улыбке, которая не сходила до тех пор, пока Андрей всех как следует не рассмотрит. Если вглядеться в него попристальней, то в мочке левого уха можно было уловить некоторое сходство с ручкой от глиняного кувшина. Но обычно такие детали оставались незамеченными, поскольку внимание привлекала импозантность Андрея Куги в совокупности. Андреем Кугу кликали только соседи. Раньше его по имени называли все: и в бригаде, и в колхозном центре. Теперь имя заменило довольно стойкое прозвище. К иному человеку оно прилипает еще в детстве, и он не в силах избавиться от него до самой могилы. Андрей Куга своим прозвищем обязан был процессу индустриализации. Колхоз наряду с другими отраслями решил заняться овощеводством. Стали сажать огурцы, чтобы пополнить колхозную кассу за счет весенних доходов. Выручка от тепличных урожаев показалась слишком скромной. Возникла мысль: почему бы не попробовать под открытым небом? Огурцы любят солнце и влагу. Насчет тепла можно было не опасаться. Но никто не мог поручиться за регулярность дождей. Поэтому колхоз первым в районе обзавелся поливальной установкой. Агроном выбрал на берегу Нельтюпите солидный участок. Затем к Андрею Куге приехал сам председатель.

— Всю эту затею мы готовили тебе в сюрприз. Поэтому в тот раз, когда шел разговор о пенсии, не обмолвились ни словом. Здесь вокруг тебя полно женщин и мужиков. Повозиться в поле с огурцами старикам не в тягость. Чувствуй себя бригадиром. Твои люди, твоя техника. Качай воду с песнями!

Что касается сюрприза, то это, конечно, были чистые враки. Идея осенила начальство случайно и совсем недавно. Но слушать подобные речи Андрею было приятно. Обиду, которую он в себе таил и о которой никому виду не подавал, как рукой сняло. Тоска по утраченной бригадирской славе показалась вздорной и мальчишеской. Захотелось хлопнуть себя самого по плечу за то, что ни спьяну, ни с похмелья не выдал соседям сердечной печали.

Куга вырвался из тихой заводи на простор. Чуть ли не через день ездил в контору с каким-нибудь вопросом. Успел переговорить об огурцах с половиной колхоза. Даже случайный прохожий, прослушав Кугу с полчаса, проникался убеждением, что основой стремительного роста колхозного благосостояния станет огурец. И только он. Руководство хозяйства относилось чутко ко всем предложениям Андрея и расточало хвалу его стараниям.

— Хорошего работника нашли, настоящий огуречный мужик!

Так незаметно бывший бригадир стал Огуречным мужиком. То, что Андрей снова на коне, соседи почувствовали сразу. Раньше на просьбу одиноких женщин вспахать приусадебный участок или накосить сена Андрей отзывался немедленно. Нынче, прежде чем сказать «да», снимал изжеванную серую шляпу и старательно чесал затылок. Женщины, не будь дуры, стали приурочивать переговоры к возвращению из дальнего магазина. Когда почесывание затягивалось, каждой почему-то срочно требовалось заглянуть в хозяйственную сумку. Если это была Лине, она простодушно восклицала:

— Эва, знать, зря я эту бутылку тащу!

Помедлив, Андрей нахлобучивал шляпу и уже не ходу бросал:

— Ладно! Так и быть, помогу, соседи все-таки.

Устоять перед угощением он не мог. Бригадиру в отставке так ли уж много надо. Известное дело, цену определяет спрос.

Пьяницей Андрея никто не называл. Он принадлежал к тому разряду людей, про которых говорят: «Умеет работать, умеет и выпить». В те годы, когда Куга работал бригадиром, пропустить по маленькой считалось не грех. За беседой проще было распределить работы, найти общий язык с людьми. Бригада его слушалась и уважала. Где другой драл горло и сыпал наказаниями, мучился, будто перегруженная лошадь в распутицу, Куга справлялся без всякой натуги, спокойно. Бригада подолгу держалась на первом месте. Премиальные отмечали сообща, осеннюю грязь месили всей артелью. Когда Куга появлялся в конторе под мухой, председатель делал вид, что ничего не замечает. Работа спорилась, а это главное.