Ржавчина

Я смотрю на нее с теплотой и благодарностью, хотя замечаю и то, как перекатываются желваки на щеках Августа, пока он медленно идет ко мне. Судя по всему, избавляясь от моей парты, он точно не рассчитывал остаться без своей.

Одним махом он сгребает свои вещи и усаживается передо мной прямо на пол, скрестив ноги по-турецки. Класс смеется, но мисс Остин не обращает на это внимания. Я же весь урок сижу, почти не дыша, то и дело упираясь взглядом в ржавую вихрастую макушку.

В детстве Август терпеть не мог свои кудряшки. Помню, как однажды Тобиас, чьи черные тонкие пряди, уже достающие до плеч, всегда выглядели идеально гладкими, убедил его, что волосы вьются из-за лактозы. Августу было восемь, и он поверил. С тех пор его волосы так и не распрямились, а вот молоко он больше никогда не пил.

С характерным треском он вырывает из тетради лист и что-то на нем пишет. А потом, не поворачиваясь, комкает в шар и перекидывает через плечо. «Бомбочка» падает прямо на стол. Я разворачиваю бумажку.

«Для того, кто так много нарывается, ты слишком медленно бегаешь, Лягушка. Даю тебе пять секунд после звонка. Не успеешь – пеняй на себя».

Глава 5. Анна – прошлое

Шесть лет назад…

Воздух здесь горячий и влажный, будто сотканный из невидимых капель. Каждый раз, открывая поутру створки окон, я заново привыкаю к тому, как дышать.

Вирджиния в мае похожа на баню. Настоящую русскую баню, в которой мы парились в деревне у бабушки. Именно она говорила, что перемены всегда случаются стремительно. Вписываются в тебя, как поезд на полной скорости. У нашего оказалось имя Майкл Олридж.

Он прилетел рано утром, я не успела даже в школу уйти. Вошел, окидывая придирчивым взглядом скромную малогабаритную квартирку, и даже не снял ботинки. Мама, носясь по кухне, суетилась и краснела, он же был расслаблен, явно стараясь произвести впечатление, а я, присев на край подоконника, смотрела угрюмо и хмуро.

«Майкл в разводе, нас с тобой здесь тоже ничего не держит, к тому же, Анют, это Америка, – что-то подобное сказала мама тогда, улыбнувшись уголками губ, но не глаз. – Мы о таком и не мечтали».

«Да ты же впервые его видишь!» – хотела съязвить я, но промолчала. Знакомства в интернете в наши дни стали почти нормой. В тот вечер Майкл остался у нас, а мама впервые закрыла дверь в спальню.

И вот я молча собираю вещи, прощаясь с прежней жизнью. Перекладываю с места на место книги и игрушки, в которые давно не играю, решая, что взять, а что оставить. Выкидываю старые школьные тетради – они-то уж точно не нужны; вместе с ними собираю пять мешков хлама и оттаскиваю все в коридор. В одном из ящиков стола, который, как оказалось, мама уже успела продать, лежит коробка с разбитыми бабушкиными часами. Я вытряхиваю ее содержимое на пол и достаю оттуда две небольшие шестеренки, сцепившиеся зубьями. Когда-то я специально оставляла их для скрапбукинга 3 , теперь же мне почему-то отчаянно хочется их спрятать, чтобы никто не увидел. Увести частичку прошлого с собой. Я расстегиваю цепочку и вешаю их на шею. Вся остальная моя жизнь, до сих пор тщательно собираемая и хранимая, отправляется в мусор.

3

Скрапбукинг – это техника создания бумажных альбомов, обычно украшенных разными декоративными элементами – цветами, лентами и другими деталями.

Закрывая в последний день дверь, я на мгновение останавливаюсь, крикнув, что завязываю шнурки, но на самом деле мне хочется запечатлеть в памяти мой дом таким, каким я его запомню навсегда. А потом мы летим в Америку.

Майкл не становится мне ни отцом, ни другом, но никому из нас это особо и не требуется. У него уже есть сын, Тобиас. Он старше меня на четыре года, мрачный, грубый и никогда не улыбается, зато его глаза всегда прищурены так, будто что-то замышляют. Чаще всего какую-то гадость – «подарок» для меня или родителей. К счастью, большую часть времени Тобиас торчит у себя в комнате, играя на гитаре. Такой же черной, как и его душа.

– Анют, иди сюда, – кричит снизу мама. – Познакомься с нашими соседями!

После недели, за которую я так и не решилась заговорить хоть с кем-то из детей на улице, я полностью оставила попытки, решив спрятаться в спальне. В конце концов, у меня есть своя комната с широкой кроватью, розовым покрывалом, столом и огромным шкафом, куда поместились все мои вещи. Обычно я лежу на кровати – читаю или просто смотрю в окно. Но, кажется, моему затворничеству приходит конец.

Я спускаюсь вниз, где в гостиной рядом с мамой на диване сидит незнакомая женщина, за ее спиной топчутся два подростка: девочка лет пятнадцати и мальчик, мой ровесник. У обоих медные, как проволока, волосы и пронзительно яркие глаза цвета морского шторма. Оба, в отличие от меня, явно чувствуют себя здесь в своей тарелке.

– Анна, иди к нам, – на идеальном английском произносит мама. По образованию переводчик, она без труда обосновалась в новой стране. Мне же языки всегда давались со скрипом. – Это миссис О’Доннел и ее дети, Джули и Август.

– Здравствуйте, – улыбнувшись, отвечаю я, пряча потные ладони в карманы и надеясь, что на этом меня отпустят, избавив от необходимости рассказать о себе, но девочка вдруг подходит и обнимает меня.

– Тебя зовут Анна? – спрашивает она, тут же протягивая руку. – Какое красивое имя. Я Джулс. Но ты можешь звать меня Джей-Джей.

Я выдавливаю улыбку.

– Хорошо.

– Надо же, у меня никогда не было друзей из России. Говорят, там жутко холодно?

– Нормально.

– Уфф, я бы точно не выжила. Даже местную зиму с трудом выношу. А про белых медведей на улице, правда?

Я хочу сказать, что если в России и есть медведи, то только бурые и уж точно они не ходят и в окна не заглядывают, но упорно не могу вспомнить слово «бурый», поэтому ограничиваюсь лаконичным:

– Нет.

– А ты отлично говоришь по-английски, – поднимает она большой палец. Я смущаюсь, но внутренне ликую. – Идем на кухню, сегодня такая жара, я просто умираю от жажды. – И словно бывала здесь уже не раз, ведет за собой мимо лестницы в зону столовой.

Наш дом – один из самых больших на улице. В первый раз я даже умудрилась в нем потеряться, но Джули точно знает, не только куда идти, но и где что лежит.

– На самом деле меня зовут не Джулия, – говорит она, вытаскивая из холодильника пакет с лимонами и открывая один за другим ящики в поисках ножа. – Мое имя пишется как Джулай 4 , то есть июль. Угадай, когда у меня день рождения? – Не дожидаясь ответа, сообщает: – Двадцать седьмого июля. А у него – тринадцатого августа. – Она кивает на брата. – Еще у нас есть младшая сестра Эйприл 5 . Вот так, да. Если ты скажешь, что наши родители странные, я не буду возражать.

4

July – июль (англ.).

5

April – апрель (англ.).

Я улыбаюсь, выхватывая из ее речи обрывками смысл, понимая, что эта девочка мне уже нравится. По большей части потому, что говорит за нас обеих.

– Август, тебе со льдом?

Она оглядывается на молчаливого брата – тот, сложив руки на груди, рассматривает наш двор. Но надолго мой взгляд на нем все равно не задерживается, потому что Джули протягивает мне лимонад. Хотя она старше на несколько лет, я от всей души надеюсь, что мы станем друзьями. Пряча улыбку за стаканом, делаю глоток – и мои мечты разбиваются вдребезги. Потому что по лестнице спускается Тобиас.