Ржавый капкан на зеленом поле(изд.1980)

— Меня звать Максимом Максимовичем, — представился он. — Прошу вас, расскажите о себе.

— То есть? — не поняла я; почему-то мне показалось, что он из газеты.

— Свою биографию, родственные связи. Словом, все, и как можно подробнее.

Недоумевая, я стала рассказывать. Что это — проверка? Но ведь, кажется, я не новичок.

Потом он начал задавать вопросы. Они были странными и настораживающими.

— Как звать вашу мать?

— Нина Яковлевна.

— Фамилия?

— Авдина, как и у отца.

— Я имею в виду ее девичью фамилию.

— Бирон. Нина Яковлевна Бирон.

— Из тех самых Биронов? Курляндские герцоги?

— Вообще-то она москвичка. — Я начинала испытывать раздражение. — Но в семье, я помню, бытовала легенда, что мать и в самом деле происходит от какого-то бокового ответвления герцогского рода.

— Значит, при желании можно ее считать немкой?

Тут уж я не выдержала:

— И у вас есть такое желание?

Они переглянулись. Мой командир сказал:

— Я думаю, надо разъяснить.

— Я тоже так думаю.

Меня душили гнев и обида.

— Спокойно, Вера, спокойно… Дело все в том, что есть мысль послать вас с важным заданием в Ригу. И мы хотим дать вам вашу собственную же биографию, только чуть-чуть подправленную, вполне съедобную для фашистов.

Мне стало неловко, я почувствовала, что краснею.

— Ничего, ничего! — успокоил Максим Максимович. — Это я виноват. Любое дело надо начинать с самого начала. Ладно, сейчас поправим положение.

И он начал с самого начала. В Риге уже довольно долгое время успешно действует наш разведчик. При нем до последнего времени находилась радистка с рацией. Но произошел несчастный случай. Глупый, нелепый. Девушка оступилась на улице, упала и сломала ногу. Попала в больницу. Оказался множественный осколочный перелом большой берцовой кости. Лежать в гипсе минимум четыре месяца. Разведчик остался без связи. Срочно требуется радистка, владеющая русским, немецким и латышским языками.

— А девушка? — спросила я.

— За нее беспокоиться нечего. Она на легальном положении. Отлежится и выйдет из больницы. А вот где нам взять другую? Такую же, тоже легализованную. Иначе ему нельзя.

— Думаете, я подойду?

— Давайте разберемся.

И мы стали разбираться. О моей работе в подполье в городе мало кто знал. Я даже не попала в список лиц, разыскиваемых оккупационными фашистскими властями в Прибалтике. А ведь туда заносили всех мало-мальски подозреваемых в сочувствии Советской власти.

В городе считали, что меня отправили учительницей за провинность. Но вот куда отправили?

— В Карсаву, — уверенно сказал Максим Максимович. — И на днях вы уехали оттуда, побоявшись, что местечко вот-вот захватят красные.

— А что я там делала, в Карсаве?

— Как что? Преподавали немецкий язык. Об этом будет самым подробнейшим образом сказано в ваших «папирах». Кстати, ваша фамилия в документах — Бирон. По матери. И по национальности вы немка, фольксдойче. Опять-таки по матери.

— А если они запросят Карсаву?

— Не успеют. Фронт в движении, местечко за это время наверняка освободят… Не беспокойтесь, документы у вас будут подлинные. С ними хоть в Берлин.

— Надеюсь, так далеко дело не зайдет.

Я шутила, а Максим Максимович возьми да скажи на полном серьезе:

— Этого никогда нельзя знать наперед…

Мы обговорили все детали. Осталось неясным лишь одно:

— Где я буду жить в Риге? Хотя бы первое время? Гостиница бедной беженке не может быть по карману. А частную квартиру пока найдешь…

И тут Максим Максимович спросил:

— Вам знакома такая женщина — Дарья Тимофеевна Скобелева?

— Скобелева? — переспросила я, недоумевая.

И вдруг меня пронзила догадка:

— Даша?! Бог мой! Неужели Даша? Она жива?

— Вполне. Хотя и не очень здорова.

— Где же она?

— В Риге. Прислугой у зубного врача Рудольфа Межгайлиса.

Даша!.. Я спрятала лицо в ладонях. Моя няня! Она вынянчила Сашу, потом меня, уже без матери. А я считала ее погибшей вместе с отцом и братом.

— Кстати, Рудольф Межгайлис, по нашим сведениям, знал вашего отца. Это тоже неплохо. Вы явитесь в его дом не совсем чужой…

Мою переброску подготовили в спешке, но тем не менее очень тщательно. Разведчик, к которому меня посылали, добывал ценнейшие сведения, но с каждым потерянным днем они безнадежно устаревали.

По цепочке связных отряда меня доставили в Крустпилс. Там окончательно экипировали, и я села в поезд на Ригу с двумя чемоданами, набитыми платьями, бельем, всякой всячиной, полагающейся молодой женщине. В карманах у меня были деньги, всевозможные «папиры» и прочный аусвайс — удостоверение личности с фотографией, заменявшее в условиях оккупации паспорт.

На квартиру преуспевающего рижского зубного врача Межгайлиса, занимавшую целый этаж в центре, на улице Лачплеша, я заявилась с черного хода. Дверь открыла Даша. Как она, бедная, изменилась! Совсем старушка.

— Даша!

Она меня узнала не сразу.

— Здравствуйте, барышня, — щурилась она подслеповато в ожидании.

— Даша! Дашенька!

Я не выдержала, схватила ее в объятья. И только тут она… Нет, не увидела — догадалась. Как выяснилось потом, у нее стало плохо со зрением. Дома, в неярком свете, в привычной обстановке, она еще кое-как управлялась. А на солнце почти ничего не видела.

Мы проговорили в ее клетушке рядом с кухней целый час. Она смеялась и плакала, никак не могла унять слезы. Я узнала, каким образом ей удалось уцелеть после той страшной бомбежки. Даша отправилась в хлебную лавку. Вышла из дому, завернула за угол, к бульвару. В это время и начался налет.

Когда она возвратилась, на месте нашего дома дымилась груда развороченных балок и кирпичей…

— Ох! — спохватилась Даша. Обед! Господин Межгайлис меня со света сживет! Чтобы ровно в два — и ни минутки позже.