Ржавый капкан на зеленом поле(изд.1980)
Шрифт:
1. Хранить дело в активной части архива.
2. По имеющимся сведениям, „Воробей“ служит на противостоящей стороне фронта в 121 полку 43 латышской стрелковой дивизии…»
Отослали мы второй экземпляр. Первый было приказано хранить впредь до дальнейших распоряжений.
Что же касается списка филателистических материалов, то, как выяснилось, Розенберг готовил его для своего нового клиента. Тот сумел вскружить ему голову, пообещав за соответствующий процент оптовый сбыт краденых конвертов и марок буржуазной Латвии на всей оккупированной гитлеровцами территории Европы.
Все пошло своим чередом. И вот наконец
«Я, вышепоименованный Ванаг Арвид, сын Яниса, по своей собственной доброй воле и без всякого принуждения выражаю желание сотрудничать с политической полицией…»
«Доношу, что ячейкой коммунистов в паровозном депо руководит неизвестное мне лицо по подпольной кличке Антей…»
«Доношу, что в ночь на двадцать восьмое апреля готовится еще одна подпольная коммунистическая первомайская акция…»
Как мистически странно и необъяснимо перекрещиваются иногда человеческие пути! Разумеется, я не понимала тогда, для чего все это делается. Не мог этого объяснить мне и Фридрих. Одно только сказал он:
— Сверху виднее! Мы здесь видим с тобой только отдельные стежки, а не всю связку. Может быть, когда-нибудь и нам с тобой удастся взглянуть на нее с высоты. Может быть… А теперь надо делать дело!
И мы стали «делать дело».
Папка с сочиненными документами попала в активную часть архива легко и просто.
Марочник-оптовик явился к Розенбергу и в дальнем углу, за стеллажами, стал рассматривать содержимое портфеля с марками, которые накануне мой начальник приволок после очередной инспекции почтового архива, куда он последнее время зачастил не без корыстных целей.
Розенберг сидел в своей комнате.
Я печатала на машинке очередной список марок — свои филателистические дела Розенберг доверял только мне, как своей старой доброй знакомой, не без основания полагая, что фрау Рихтер может донести начальству о его нечистоплотных проделках. Папка, заранее подготовленная, лежала под зеленым сукном стола.
— Господин капитан, да ведь это же чрезвычайно интересно! — вдруг воскликнул его клиент из своего угла. — Можно вас на момент? Вы будете приятно поражены.
— В самом деле?
Дверь Розенберг не запер — ведь он считал, что тотчас же вернется.
Я вынула папку из-под сукна, проскользнула в обитую железными листами комнату, не спеша, контролируя каждое свое движение, уложила дело в сундучок с другими такими же папками из шершавого темно-коричневого картона. Именно этим старинным, ручной работы сундучком Розенберг дорожил больше, нежели стандартными, обитыми железными полосами защитного цвета ящиками, расставленными на полках в каморке, и — я чувствовала! — не зря.
Можно было не торопиться. Можно было работать спокойно и уверенно.
«Марочник-оптовик» надежно прикрывал меня.
Еще через день при подобной ситуации мне удалось заменить и опись.
А потом события покатились лавиной.
Красная Армия прорвала фронт, сначала на юге, в Белоруссии и Литве, потом и на северо-востоке. Рига наводнилась военными; сюда сбегались и беженцы, чувствовавшие свою вину перед Советской властью, а то и просто поддавшиеся панике и сорванные со своих насиженных мест. Фридрих задыхался от множества дел — и явных, и тайных. Клиенты атаковали контору бременской транспортной фирмы: в рейх, в рейх, в рейх! Им казалось, они вместе
со своим награбленным добром отсидятся там, в рейхе, как в неприступной крепости.Однажды вечером Розенберг подъехал к подъезду архива на двухместном «хорьхе» начальника полиции. Вихрем взлетел по лестнице, открыл свою каморку.
— Срочно уезжаю в Лиепаю! — Он помахал мне на ходу желтым портфелем. — Не скучайте без меня, барышня Вера, я скоро вернусь!
Двое солдат вынесли вслед за ним сундучок. Погрузили его в багажник машины; я видела это из окна.
«Хорьх» рванул с места. Солдаты, стоя навытяжку у края мостовой, отдавали честь…
Вера погибла в автомобильной катастрофе двадцать третьего ноября, через четырнадцать лет после конца войны…
В тот день Инге исполнился ровно год.
СТАРИННЫЙ ТРЕХБАШЕННЫЙ ГЕРБ
города Зальцбурга на конверте, который почтительно протягивал Карл, почему-то сразу бросился мне в глаза.
— Вам письмо от господина вице-бургомистра.
Шофер выглядел непривычно растерянным, даже каким-то виноватым.
Письмо? Что за официальность такая? После вчерашнего развеселого вечера.
Я вынул плотный лист с таким же тисненым гербом, испещренный торопливыми цепочками собственноручных строк моего так неожиданно разгулявшегося сотрапезника.
«Милостивый государь, многоуважаемый господин профессор! — писал он в традиционном тяжеловесном стиле официальных посланий. — Прошу принять мои глубочайшие извинения по поводу того, что я не смогу сдержать своего собственного обещания. Как выяснилось сегодня утром, автомашина в послеобеденное время должна будет поступить в распоряжение персональных гостей господина бургомистра — вчера еще я об этом не имел представления. Обстоятельства оказались сильнее меня. Прошу это понять и простить».
Далее, после размашистой подписи, следовал менее официальный постскриптум:
«Мы оба, я и моя жена, преисполнены благодарности Вам и Вашей милой дочери за вчерашний вечер. От души желаем приятного путешествия!»
Значит, все-таки мы с Ингой должны будем ехать экспрессом «Моцарт». Он уходит с Зальцбургского вокзала ровно в час дня.
Кто-то добился своего.
Но зачем? С какой целью?
— Вот и остались мы оба лгунами перед господином профессором — и вице-бургомистр, и я. — Карл, добрый малый, неловко переминался с ноги на ногу.
— Что же все-таки стряслось? Вы не знаете?
— Как не знать, господин профессор, в шоферской чего только не услышишь. Здесь у нас какие-то важные гости, не то из ФРГ, не то из Нидерландов. Так вот, вчера ни с того ни с сего возьми да и сломайся их «крайслер». А ведь уж до чего надежная машина! Вечером они звонили господину бургомистру в Вену, по всяким там своим делам. Ну и упомянули, между прочим, о своей беде — на чем же теперь по окрестным горным трактирам раскатывать? Вот бургомистр и предложил им попользоваться «фордом» на время своего отсутствия: он же ничего не знал об обещании господина Грубера… Может быть, останетесь в Зальцбурге еще на сутки? — предложил Карл несмело. — Вы ведь здесь далеко не все осмотрели; фрау Маргарет тоже сокрушалась, что пришлось скомкать программу. А завтра у меня законный выходной, и я вас помчу в Инсбрук на своем «фиате», да так, что только ветер в ушах!