С автоматом в руках

Пурга подобралась и к Лесову. Снег стучал в окна. Уже не стало видно могучего дерева, стоявшего неподалеку от дома. Телефонная связь с Грификом пока действовала, но все с большими и большими перебоями. В Тахов и к соседям дозвониться уже было нельзя. Даже расположенный поблизости пост таможенников не был виден. Метель продолжалась до десяти часов вечера.

Утром к приходу Пачеса они расчистили снег перед домом, проложили тропинки к шлагбауму. Телефонная связь с Грификом и Таховом уже действовала. Пограничники видели из окна, как на службу отправились таможенники. Этим холод был не страшен! У каждого тулуп, валенки и барашковые шапки-ушанки, а в коридоре их отделения стояло несколько пар хороших лыж.

–  Обещали нам и то выдать, и другое... - вздохнул Храстецкий.

–  А ты и в самом деле поверил? - улыбнулся Цыган.

–  Что же, если хотят, чтоб служба шла как надо...

–  Как только придет просветработник, я с ним заведу об этом речь.

На службу отправился и старый Горачек, инспектор таможенной стражи. На заставе его любили. Он часто заводил разговоры с ребятами, рассказывал о своей службе в Словакии и в Подкарпатской Руси{8} в годы первой республики. Молодой Плетарж и Гонза Шпачек тоже хорошо относились к пограничникам, а вот Долежал читал только "Свободное слово". Депутаты его партии Гора и Чижек проявляли исключительный интерес к молодежи в КНБ и таможенной страже. Они разъезжали по пограничным заставам и пытались настраивать молодых коммунистов и членов Чехословацкого союза молодежи против политики КПЧ. Когда у них из этого ничего не получилось, они потребовали распустить пограничные части: для охраны границ, мол, достаточно и таможенной стражи! На одной из застав несколько молодых, горячих пограничников, вместо того чтобы вести с ними дискуссию, бросили этих депутатов в пруд.

–  Пусть только они попробуют появиться у пас в Лесове! - смеялись Стромек, Цыган и остальные. - У нас для них воды тоже хватит...

Зазвенел телефон, на линии был Грифик.

–  У нас "эрфольг"! - послышался в трубке взволнованный голос Роубика. Какой-то немец лет пятидесяти явился сам, добровольно. Он из Баварии, сельскохозяйственный рабочий. Адольф Пухингер. Говорит, что хочет работать у нас.

–  Какой-то ненормальный! - решил Храстецкий. - Чего ему не сидится дома? Вашек, иди скажи шефу, что сейчас приведут задержанного.

Привели его только через полтора часа. Это был старый иззябший человек в изношенном пальто, с каплей на носу и в запотевших очках. На босу ногу были надеты рваные полуботинки.

–  Хорош "эрфольг"! - смеялся Храстецкий.

Немца посадили у печи. Начес, только что вернувшийся от Зимы, окинул задержанного взглядом с головы до ног. Немец тоже осмотрел всех собравшихся в комнате и жадно уставился на лежавшие на столе сигареты.

–  Хочешь курить? - спросил Пачес, и Цыган протянул немцу сигарету. Немец трясся, вода стекала с его одежды на пол.

Пачес знал немецкий язык и начал допрос, вернее просто беседу, не ведя протокола.

–  Дайте ему поесть, - вскоре сказал штабной вахмистр. - Он уже вторые сутки ничего не ел...

–  Что с ним делать? - задумчиво проговорил Пачес, когда немца увели. Возвратить его немецкой пограничной страже? Отвести на станцию КНБ? Не знаю. Говорит, будто работал у богатея только за еду, да и то скверную, жил в хлеву со скотом и хозяин часто его бил. Во время войны в солдатах не был, за участие в какой-то забастовке его посадили в концлагерь. Потом он был в больнице... Говорит, что мастер на все руки, на хлеб, мол, заработает. Никаких родных у него не осталось, и возвращаться в Германию не хочет. Что у нас в этом чулане? Убрано там?

–  Тонда держит там велосипед с мотором.

–  Велосипед придется убрать в другое место. Поставьте туда койку, дайте два одеяла и раздобудьте ключ. Пусть пока там посидит. Посмотрим. Он нам может пригодиться. Он и за лошадьми умеет ухаживать, и сапоги чистить.

В каморку поставили маленькую печурку и затопили ее. Когда привели немца, было видно, что он остался доволен. Немец улегся на койку, чулан закрыли, и инцидент, казалось, был исчерпан.

На следующий день Пачес вновь допросил его. Оказалось, что немец умеет играть на гармонике, паять и делать массу иных вещей и что вообще не такой уж он ненормальный, как они думали при задержании. В конце концов Пачес решил оставить Адольфа на заставе: пусть будет под контролем выполнять разную работу на кухне и ухаживать за лошадьми. Так к личному составу заставы КНБ Лесов прибавился еще один необычный персонаж - Адольф.

Приближалось рождество. Снегу выпало столько, что без лыж и шагу нельзя было сделать. Наконец после неоднократных и настойчивых просьб, передававшихся по телефону, из Тахова привезли лыжи - пар десять. Лыжи теперь были, но мало кто умел ходить на них. Хуже всего обстояло дело на спусках, а их на просеках в районе Лесова оказалось предостаточно. Всюду ребят подкарауливали скрытые под снегом деревья и корпи. Диски автоматов при падениях больно били по затылку, шишкам поначалу не было числа.

За неделю до рождества график дежурств вновь изменился. Прямо с лесовской заставы дозоры уходили на двенадцатичасовое патрулирование, потом двадцать четыре часа они были свободны. Эта система нравилась и им, и Пачесу. Это помогало лучше охранять границу. Во время дежурства патруль имел два свободных часа. Их использовали для отдыха на Грифике, в лесной сторожке № 6, в Гути или где-либо еще в соответствии с планом. Патрульные носили с собой тетрадь, куда записывали маршрут и график движения с указанием места и времени отдыха. Осуществлять контроль поэтому было легко: штабной вахмистр мог поджидать патруль в любом месте, контролируя одновременно и маршрут, и график его движения. Тем самым был положен конец власти командиров отделений. Пачес всем предоставил возможность патрулировать по двое, напарники сами выбирали друг друга. Это было удобно: каждый хорошо знал своего товарища, был уверен, что на него можно положиться. На их участке границы протяженностью больше десяти километров каждый день одновременно несли службу десять патрулей.

То, что Адольфа оставили на заставе, безусловно, противоречило всем правилам. Жил он по-прежнему в чулане. Топил печь в канцелярии у дежурного, чистил конюшню, помогал Ярде Мачеку на кухне. Там он наедался вдоволь и курил. Это была одна из его слабостей, о другой речь впереди... Адольф умел и готовить, и, хотя повар не знал по-немецки ни слова, им всегда удавалось договориться, и еда получалась хорошей. Ярда раздобыл для немца одежду, отвел постричься к Динару, и внешний вид Адольфа изменился до неузнаваемости. Он был трудолюбив и, действительно, умел все: перешил вещи, которые получил; обмазал в кухне печь и в конце концов взялся за починку старого радиоприемника. Особую симпатию он испытывал к ребятам из отделения Хлоупека: носил им дрова, чистил сапоги и гладил брюки. Через четырнадцать дней он уже пользовался полной свободой и мог ходить куда хотел. Без разрешения он ничего не брал, в еде был непривередлив и бывал бесконечно благодарен за пачку сигарет. Вскоре его знали все жители в деревне.

В первый раз беда стряслась с ним незадолго до рождества. Сидя на бочке в магазине, он выпил с Ярдой Мачеком чего-то крепкого. Потом кто-то угостил его еще и пивом, и Адольф пришел в хорошее расположение духа. Между тем он потребовался Пачесу: надо было наколоть дров. Об этом Адольфу за очередной бутылкой пива сообщил Стромек. Немец выпил еще на дорожку и довольно неуверенным шагом направился к дому Пачеса. Он был рад, что в его помощи кто-то нуждается, ему нравилась молодая, болезненная жена Пачеса, и он с удовольствием выполнял разную работу у них дома. Вид у него был не очень здоровый, и Пачесова, чтобы подкрепить его, сварила крепкий грог... В дровяной сарай Адольф пришел пьяный до потери сознания и принялся рубить все, что попало под руку. Он разбил окно, расколол десять здоровенных досок и поломал экипаж штабного вахмистра. Закончив свой труд, Адольф, не попрощавшись, отправился восвояси, но по дороге столкнулся с Пачесом. Штабной вахмистр бросился было прямо в сарай, схватил кнут и помчался к заставе, однако Адольфа и след простыл. Он не пришел даже к ужину и появился только поздно вечером. На следующий день всю вину свалили на добрую пани Пачесову, но Адольф должен был все привести в порядок. Он отремонтировал экипаж, раздобыл новые доски, привел в порядок сарай и вставил стекло в окно. Пачес теперь посмеивался, вспоминая тот случай, но все же предупредил своих подчиненных, чтобы те не давали Адольфу алкогольных напитков. Это распоряжение, однако, не всегда выполнялось...

И вот наступил сочельник, первый для них на границе. Стол ломился от яств, в его сервировке принял участие сам хозяин ресторана Киндл, вызвавшийся помочь Ярде. Зеленая креповая бумага приглушала свет лампы на потолке. Возле каждой тарелки лежал посыпанный сахаром замечательный рождественский пирог, пекла который тетя Благоутова. Хозяин ресторана, дипломированный кондитер, испек фантастические торты; в связи с торжественным случаем он снабдил пограничников и посудой. После обеда ребята навестили в деревне своих знакомых и друзей, пожелали им хорошо провести праздник и немного выпили. Адольфу тоже кое-что перепало. Его нельзя было узнать: в белой рубашке с галстуком бабочкой, в черном костюме, в совершенно новых полуботинках.