С чего начиналось

В это время зазвонил телефон. Я поднял трубку.

– У Марины Дмитриевны есть кто-то? – спросил чей-то голос.

Я ответил:

– Я.

– Василий Семёнович? – переспросили меня, и в трубке послышались гудки.

Мне показалось это странным. Почему вызывавший положил трубку? Кто говорил, я не узнал, хотя мне показалось, что это был кто-то из сотрудников лаборатории Курчатова. Я подумал: может быть, это Неменов, но не был уверен.

В три часа Игоря Васильевича ещё не было. Ефремов тоже стал волноваться:

– Он такой аккуратный… Может быть, его куда-нибудь срочно вызвали?

Я сказал:

– Может быть.

– Ну давайте тогда ещё подождём.

В это время к даче подъехала машина, из неё вышла женщина – лечащий врач Курчатова. Она вошла и сказала:

– Марина Дмитриевна, Игорю Васильевичу плохо. Одевайтесь, и поедемте к нему. И вы тоже, – обратилась она к нам с Ефремовым.

Марине Дмитриевне надо было переодеться, и она поднялась наверх, а я надел пальто и вышел во двор. Когда я подошёл к шофёру, он заплакал и сказал:

– Курчатов умер. В двенадцать часов. Врачи ничего не могли сделать.

Мы были буквально ошеломлены. Умер… Не может этого быть!

Марине Дмитриевне мы, естественно, ничего не сказали, сели в машину и поехали в Барвиху. Там прошли прямо к главному врачу. Тот сказал:

– Марина Дмитриевна, садитесь… – Врач был настолько растерян, что больше ничего не смог выговорить.

Пришла лечащий врач Курчатова, сказала:

– Марина Дмитриевна… мы принимали все меры, но ничего не могли сделать…

Марина Дмитриевна с ужасом в глазах смотрела на нас.

– Что случилось? – спросила она. И потом вдруг вскрикнула: – Он умер?!

В это время вошёл Харитон. Стал рассказывать:

– После разговора с Василием Семёновичем мы вышли погулять. Прошлись немного и напротив главного входа сели на скамейку. Я стал говорить Игорю Васильевичу о тех новых соображениях, которые у меня возникли. Мы сидели на этой скамейке, а рядом с нами, невдалеке, стояли секретари. Курчатов все время внимательно слушал и говорил: «Понимаю… Понимаю…» Потом он замолчал, и я увидел, что у него как-то отвисла челюсть. Я крикнул: «Курчатову плохо!» Секретарь Курчатова подбежал, вынул нитроглицерин и вложил таблетку Игорю Васильевичу в рот, но Курчатов на это никак не реагировал. Он был уже мёртв. Помчались за врачом – это было рядом, несколько шагов. Прибежала женщина-врач со шприцем и сделала укол. Но она колола уже мёртвого. Это был паралич сердца. Смерть наступила мгновенно…

Потом секретарь Курчатова рассказал:

– Мы видели: Игорь Васильевич разговаривал с Харитоном, и, чтобы не мешать, отошли в сторону. Курчатов закинул голову и за чем-то наблюдал. Мне казалось, он смотрит на белку, которая прыгала с дерева на дерево. И вдруг этот тревожный крик Харитона: «Курчатову плохо!»

Он умер сразу.

Он всю жизнь горел ярким огнём и умер, не тлея, сказав последнее «Понимаю».

После него осталась какая-то пустота. Заполнить её трудно. Ещё долгое время, в особо тяжёлые минуты, а их у меня немало, вдруг возникала мысль: посоветоваться с Игорем Васильевичем, – и я вздрагивал – теперь это уже невозможно. Начинал мучительно ворошить память: а как бы поступил он в подобной ситуации?

Вспоминаю случаи из прошлого, и передо мной ясней встают картины прежних встреч, бесед и споров.

…Это была тяжёлая утрата для всех, связанных с решением атомной проблемы, и лично для меня. Прошло всего немногим более трёх лет с тех пор, как 31 декабря 1956 года скончался А.П. Завенягин.

Было начало пятого утра, когда меня разбудил стук в дверь. Вскочив с постели, я спросил: «Кто?» – и услышал тревожный голос А.М. Петросянца – одного из активных участников наших работ.

– Открой. – Я открыл. – Одевайся скорее. Поедем на дачу к Завенягину. Он умер.

Я как в трансе оделся, и мы поехали. Сидели молча. Для меня Завенягин означал очень многое. Столько лет мы провели с ним вместе! Студенческие годы в Московской горной академии, а после её окончания работа в Ленинграде в Гипромезе, затем снова в Москве – он был одним из руководящих деятелей Наркомата тяжёлой промышленности, а я работал в Главспецстали, Позже мы встречались с ним в Челябинске – он был членом областного комитета партии, директором Магнитогорского металлургического комбината. Авраамий Павлович приезжал в Челябинск либо на заседания обкома партии, либо по делам комбината и нередко останавливался у меня. Потом… атомная проблема… Умер?! В это трудно было поверить! Такие люди не умирают!

Мы приехали раньше врачей. Завенягин лежал в кровати. Казалось, он спит и сейчас поднимется.

Смерть Завенягина была очень тяжёлой потерей для тех, кто трудился над решением атомной проблемы, и вообще для всех, кто его знал.

Второе десятилетие без Курчатова

Мысли и идеи, которые вложил Курчатов в первые исследования, их направленность, получили дальнейшее развитие. Дело, начатое И.В. Курчатовым, после его смерти продолжал А.П. Александров, под его руководством велись все работы.

Выступая на VII Мировом энергетическом конгрессе в Москве в августе 1968 года, академик Александров, нынешний президент Академии наук СССР, сказал: «Позвольте мне выразить надежду, которую разделяют, вероятно, все энергетики, что у человечества, сумевшего открыть и поставить себе на службу могущественнейшие силы ядерных превращений, хватит ума, чтобы сделать эти силы орудием невиданного технического прогресса, а не орудием самоубийства, уничтожения наших детей. В этой связи мне хотелось бы перед конгрессом повторить слова научного руководителя атомной проблемы в нашей стране покойного академика И.В. Курчатова: «Я счастлив, что родился в России и посвятил свою жизнь атомной науке великой Страны Советов. Я глубоко верю и твёрдо знаю, что наш народ, наше правительство только благу человечества отдадут достижения этой науки».

В соответствии с решениями XXIV и XXV съездов КПСС дальнейшему развитию науки в Советском Союзе и практическому использованию результатов научных исследований уделялось значительное место в народнохозяйственных планах страны.

Значительное место развитию науки было отведено в докладе Л.И. Брежнева на XXV съезде КПСС:

«Первоочередной задачей остаётся ускорение научно-технического прогресса… Мы, коммунисты, исходим из того, что только в условиях социализма научно-техническая революция обретает верное, отвечающее интересам человека и общества направление» [23] .

23

Л.И. Брежнев. Отчёт Центрального Комитета КПСС и очередные задачи партии в области внутренней и внешней политики. М., Политиздат, 1976, с. 56-57.

Выполняя решения съезда, мы добились заметного роста научно-технического прогресса…

Основными направлениями развития народного хозяйства СССР на 1976-1980 годы намечено ввести мощности на электростанциях 67-70 миллионов киловатт, в том числе на атомных – 13-15 миллионов киловатт.

Атомные электростанции намечено строить с реакторами единичной мощности 1-1,5 миллиона киловатт. Предусматривается также опережающее развитие атомной энергетики в европейской части СССР. Намечено ускорить строительство и освоение реакторов на быстрых нейтронах и приступить к подготовительным работам по использованию атомной энергии для теплофикации.