С чужого на свой и обратно. Записки переводчицы английской полиции

Парк. Газоны. Цветы. Камни. Скульптуры.

Часовня. Кладбище.

Крематорий…

Мы успели попрощаться с паном Яном перед кремацией. Может, перевод «Спаленные солнцем» не так и плох?

На обратном пути принимаю на телефон сообщение. Голос толстощекого санитара: «Прошу прощения, что звоню так поздно. Пана Яна больше нет. Мы хотим просить об одолжении – чтобы вы прислали нам запись какой-нибудь польской музыки для погребальной церемонии в крематории – она состоится в субботу в час дня. Спасибо». И еще одна запись через пару минут: «Прошу прощения. Хочу только сказать, что после вашего посещения он перестал со мной общаться. Это сильно осложнило все процедуры, особенно инъекции инсулина. Но он стал издавать какой-то новый звук, что-то вроде “юуууй”, “юуууй”; я подумал, может, он по вам так сильно тоскует? По Польше?»

Ах, дорогой ты мой! Что ты несешь?..

По смерти он тосковал.

Тот день разбил мое сердце. Kак будто слетел романтический флер, скрывавший суть профессии переводчика. Как будто забрали меня с Земли, прекрасной голубой планеты, и приказали высадиться среди елей, цветов, камней… Я заметила, что после истории с паном Яном, когда кто-то спрашивает, кем я работаю, то вместо того, чтобы сказать «Я – полицейская переводчица» и услышать в ответ «О, это, наверное, интересная работа, да?», а потом рассказать что-нибудь интересное, я говорю:

– Я переводчица. А вы кем работаете?.. Интересная ли у меня работа? Что ж… мне нравится, потому что другой пока нет.

У меня вызывает симпатию этот неприметный щекастый парень. Когда его услуги не требуются, он как бы исчезает. А когда вдруг нужен – появляется во всеоружии своих навыков. Таким, невидимым, и должен быть хороший переводчик. Но в современном мире, где чуть ли не каждый старается преувеличить уровень своей компетенции, настоящие специалисты, увы, попадаются редко.

Хмм. Такое вот общее замечание. А что касается Щекастика, то хотелось бы сказать еще вот о чем. Многие посвящают себя уходу за стариками, и из них получаются отличные профессионалы. Эта сфера деятельности, наряду с просвещением и здравоохранением, привлекает людей, у которых стремление заботиться о других является неотъемлемой частью характера. Обычно для них это прежде всего призвание и только потом профессия; и вот таких людей общество использует: специалистам в этой сфере платят грошовые зарплаты. Когда все нормально, никто на них внимания не обращает – все тихо, ну и ладно! Никто не выражает им свое восхищение и не рвется пожать руку. А вот если, хоть на минутку, что-то становится не так, газеты заполняются гневными статьями о занимающих социально значимые должности выродках, которые за наши бюджетные деньги издеваются над беззащитными старичками или растлевают невинных детсадовцев. Но ведь есть альтернатива, дорогие господа моралисты: держите своих бабушек у себя дома, вместо того чтобы сдавать их в дома престарелых, и воспитывайте детей в семье, а не перепоручайте разным вожатым!

Однако статистика показывает, что в католических странах каждый шестой ребенок становится жертвой сексуальных домогательств именно в кругу ближайших родственников и друзей, и что во всем мире люди чаще всего подвергаются физическому насилию со стороны своих близких. Из этого следует, что для вашей же безопасности, господа моралисты, лучше отдавать своих стариков в дома престарелых, а детей – в кружки и в клубы.

Может быть следует признать, что настоящим специалистам в области социальной поддержки мы… как бы это сказать помягче, скупимся платить, допуская к нашим близким тех, кто просто хочет кушать, а иногда и чего-нибудь похуже? Мы сами отказываем в благодарности профессионалам и при этом требуем от них того, чего по большому счету должны были бы потребовать от самих себя.

И как бы в продолжение размышлений о возможных путях совершенствования общества и нас в нем вспоминается случай, от которого мурашки по коже.

В прошлом году молодую девушку, которую автомобильная катастрофа превратила в овощ, кто-то одарил вниманием особого рода. Она находилась в заведении круглосуточного содержания, и каждый день ее навещала мать. Наконец, та заметила, что с девушкой что-то не так… Оказалось – беременна!

Боже, что тут началось. Стали искать насильника. Взяли пробы ДНК у всех возможных и невозможных подозреваемых. В том, что это изнасилование, никто не сомневался. Мать проплакала все глаза от ужаса и ощущения бессилия: МАГДА ВСЕ ЧУВСТВУЕТ! ВСЕ ПОНИМАЕТ! ОНА СО МНОЙ ОБЩАЕТСЯ!

Кровь кипела, ножи точились. В особенности на санитаров! Думалось: что это за человек? Как он мог такое сделать? Как он мог покуситься на это недвижимое, немое, полусознательное тело? Совершил ли он это один раз или позволял себе такие удовольствия чаще? Как мог никто ничего не заметить? Как он ведет себя сейчас, зная, что его разыскивают, что о нем пишут во всех газетах? Молодой он или старый? Есть ли у него жена, дети? Сидит с газетой за завтраком, читает вслух предположения о том, как он это делал, и в душе усмехается, потому что на самом деле он делал это не так? А может, сгорает со страха и стыда и вздрагивает по ночам при каждом скрипе или шорохе за окном? Как он может жить с такой ужасной тайной? Сколько времени ему удастся ее скрывать? Может быть, он санитар, присланный на время из какого-нибудь посреднического агентства? А может, это муж или сын какой-нибудь пациентки из соседней палаты, который приходил навестить собственный овощ, а к Магде заглянул на минутку? Измывался ли он над несчастным неподвижным, но сохраняющим ощущения телом часами, или кончил в соответствии со средней статистикой по Соединенному Королевству, то есть через полторы минуты?

Волосы вставали дыбом на теле разъяренного Острова.

На эту тему было много размышлений и предположений – до тех пор, пока две британские ракеты не попали в трех афганских козлят, и общественность принялась обсуждать, сколько денег надо добавить армии, чтобы научить наших героев отличать с высоты птичьего полета стадо коз от танка противника. В особенности в стране, где, как всем известно, никаких танков у противника в помине нет. Разве это подходящее занятие для наших парней – скот ракетами гонять? Разве для этого они пошли в солдаты?

Но и этой темы общественности надолго не хватает. На следующий день оказывается, что известный журналист и телевизионный комментатор отказался от участия в четвертьфинале «Танцев со звездами»! Обиделся, гад такой, что один из судей назвал его «танцующей свиньей».

И из-за этого отказаться от участия в четвертьфинале? Из-за такой ерунды потерять шанс получить такие бабки? О боже! Он что, в лотерею выиграл до конкурса? Шум стоял на всех радиостанциях и телевизионных каналах. Дети прислали этому гламурному персонажу море цветов и написанных от руки открыток. Славы, во всяком случае, он получил больше, чем если бы выиграл этот идиотский конкурс, оказался дядя совсем не дурак! А как насчет тех, кто проголосовал за него по телефону? Как вернуть им их кровные? Замешательство в масштабах страны.

И тут наше коллективное внимание возвращается к предыдущей теме – изнасилованию в доме инвалидов. Магда снова на первых страницах таблоидов: она родила чудную здоровую девочку! Что теперь будет? Кто будет воспитывать этого ребенка? Мать Магды, наверное, не справится, она ведь просто пенсионерка, а не какой-нибудь чудотворец, типа католического святого Падре Пио, способного на раздвоение? Может быть, кто-нибудь из родственников возьмет себе младенца? Или бэби попадет в дом ребенка? Или ее удочерят? Будут ли ее приносить к Магде? Когда это должно случиться? У Магды полно молока, но может ли бессознательное тело кормить нормального здорового ребенка? Если да, то кто будет отвечать перед психотерапевтом за возможную травму ребенка вследствие вскармливания его дающим молоко, но недвижимым телом? Что сама Магда чувствует, что она хочет сказать? Правда ли, что она все слышит и понимает, только не чувствует своего тела? А может, чувствует?

Здорово было бы, если бы наступил happy end! Но что должно в этой истории стать happy end’ом? Ну, скажем, на следующее утро во всех газетах появились бы заголовки: «ЧЕРЕЗ МЕСЯЦ ПОСЛЕ РОДОВ ОБЪЯВИЛСЯ ОТЕЦ РЕБЕНКА!».

Магда все чувствует – подтверждает он слова бабки младенца – и может общаться не только с матерью. Она реагировала на мои ласки, испытывала оргазм. Я практикующий католик, поэтому не пользовался презервативом. Хочу на ней жениться и воспитывать свое единственное чадо. Может, потом мы еще одного родим, а может, еще не одного, во! А мать отдадим в дом престарелых, как все. В общем, все ОК!

Чаще всего у таких историй нет конца. Только прерванная нить общественного внимания.

Я еще мучаюсь этой темой, а общество уже занято железнодорожной катастрофой, вызванной ноябрьской непогодой. «Нас застало врасплох это неожиданное погодное явление», – объясняет каждую осень местный железнодорожный начальник.

А я ощущаю себя рядом с Магдой. Просыпаюсь по ночам, испытывая страх и одиночество. А если бы это я была в том доме инвалидов? Лежала бы тихо и неподвижно, оплакиваемая целыми днями своей мамой? Если бы это меня мыли, кормили, массировали, подтирали чужие люди? Что бы произошло, если бы он ночью вошел в мою палату? Потому что для меня всегда стоит ночь. Стянул одеяло – потому что мне стало холодно. Лег на меня – потому что я почувствовала тяжесть и тепло. Сопел и чмокал и, может, дышал свежим пивом или котлетой с луком, потому что я ощутила запах. А может, он разговаривал бы вслух? Может, шептал бы мне на ухо? «Сладкая моя? Не торопись, малышка, помаленьку, потихоньку. Шевелись, курва!» Во всяком случае, что-то говорил, потому что я слышала.