С Д. Том 16

Одно слово было написано на нем.

«Терна».

Слово, могущества в котором содержалось больше, чем на всем Седьмом Небе.

И эта сила, способная сжечь край богов, нависла над Истани.

Но она не испытывала ни капли страха перед могуществом, почти равным Яшмовому Императору.

— Твоя доблесть и честь всегда восхищали меня, славный Генерал, — богиня опустилась в красивом и изящном книксен. — считай это даром от той, под чью власть ты сошел самостоятельно — прежде такого никогда не случалось. Чтобы избавленный от цепей судьбы, сам надевал на себя эти оковы. А теперь — прощай. Такой ты, как есть сейчас и такая я, как есть сейчас, больше уже не встретимся никогда. Живи свободным, Черный Генерал. И умри достойно.

С этими словами она исчезла.

Безымянный остался стоять один на один с каменным ложе.

* * *

На краю Седьмого Неба, там, где заканчивались сады Яшмового Императора, не было никого.

Так могло бы показаться.

— Ты принесла? — спросил голос.

— Все, как вы и просили, мой повелитель, — поклонилась Истани, передавая Императору ларец. — Здесь все свитки судеб детей и храмов Дергера.

Пустота приняла ларец и опустила его рядом с собой.

— Можешь быть свободна, Кестани.

— Да, мой повелитель, — поклонилась богиня и исчезла, вернувшись обратно в свой дворец.

Она редко покидала его чертоги и, каждый раз вновь совершая одну и ту же ошибку, зарекалась покидать вновь. Но, видимо, и её свиток, который она так и не смогла открыть, был так же всевластен над ней самой, как она — над другими.

Судьба, самой Судьбы.

Может быть однажды она наберется храбрости обсудить этот вопрос с Ляо Фенем, но не сейчас…

Пустота вновь осталась в одиночество созерцать миры, сотканные в прекрасных облаках, закрывавших смертных от богов. И лишь иногда они приоткрывали свои белоснежные шоры, чтобы продемонстрировать бескрайние просторы.

— Ты можешь не скрываться, Мудрец.

Рядом с пустотой оказался мужчина средних лет. Невысокого роста, простого телосложения, с ничем не примечательны лицом и в простых, серых одеждах.

При взгляде на него, никто бы никогда не понял, что видит бога.

— Ляо, — поздоровалась пустота.

— Император, — поклонился бог Мудрости. — Сегодня прекрасный день, не находите?

Пустота ответила не сразу.

— Сегодня… — произнесла она. — день… ты говоришь странные слова, Мудрец. Простые, но очень сложные.

— Что просто для смертного — сложно для бога, мой Император. И наоборот. Именно поэтому мы никогда не поймем друг друга.

— Иногда меня поражает твоя способность извлекать мудрость из каждого оброненного слова.

Ляо Фень поклонился. Не ниже, чем требовалось. Но и не выше. Ровно так, как положено и как заслуживал того Император.

— Но чаще, — продолжила пустота. — она меня утомляет.

— Мудрость как горб, мой Император, — ответил мудрец. — она делает несущего для остальных неприятным. Она тяжела. Нести её неудобно. И каждый раз хочется сбросить.

— Так почему ты этого не сделаешь, Ляо Фень? Только не говори, что это делает тебя — тобой. Ты бы нашел себе любое другое занятие по душе. Может, наконец, построил бы себе дворец, а не тот дом на отшибе, куда и зайти стыдно.

Ляо Фень ответил не сразу. Он размышлял какое-то время над услышанным.

— Возможно, — наконец произнес он задумчиво. — я не достаточно мудр для этого, мой Император. И потому продолжаю нести свой горб так, будто он мне не вредит, а помогает. Хотя это и не так.

Император засмеялся. Так громко, что в облаках начали сверкать молнии.

И столь же резко он замолк и, как показалось, положил ладонь на крышку ларца.

— Ты ведь за этим пришел, да?

Мудрец не ответил.

— Так почему тогда молчишь, мудрец? Разве ты не способен подобрать тысячи тысяч слов, что могли бы убедить меня не делать того, что я собираюсь.

— Может я смог бы подобрать и больше, мой Император, — склонился Ляо Фень. — но даже все они вместе не изменят вашего решения.

— Тогда почему ты здесь?

— Потому что никто, кроме вас самого не подберет нужных слов для вас, — ответил мудрец и повернулся к облакам. — я же пришел, чтобы напомнить вам о них.

— И ты напомнил, мудрец.

В то же мгновение ларец вспыхнул огнем из чистого золота, после чего прах, поднятый ветром, полетел куда-то вниз. А там, на Седьмом Небе, от ужаса и боли закричал бог, уже запрягавший свою боевую колесницу.

— Это начало, мудрец. Начало конца.

Пустота вновь осталась сидеть на краю миров одна. И лишь эхо слов исчезнувшего мудреца шептало.

— Все, что обозримо, то не вечно, мой Император.

Из пустоты появилась рука.

Он все еще мог себя видеть.

Проклятый Мудрец…

* * *

Хаджар, окровавленный и израненный, качающийся, плохо понимающий, что происходит, стоял напротив целого и невредимого Черного Генерала.

Обломив чужой штандарт и привязав стягом древко к торсу, Хаджар укрепил его в горе из костяного песка и черепов.

— Ты не сдаешься, отважный воин?

— Не сегодня, — кровью сплюнул Безумный Генерал и повторил. — Не сегодня.

— Что ж, — замахнулся величайший мечник. — тогда закончим на этом.

И он ударил.

Глава 1462

Не успел Безымянный вернуться в дом, как с неба ударил золотой столп. На некогда цветущем поле появилась колесница, а в ней стоял разъяренный Бог Войны.

— Дергер?

— Как ты посмел, пес?! — взревел небожитель и замахнулся метательным копьем. — Как посмел ты поднять на них руку?! Разве этому я тебя учил?! Разве это честь и достоинство воина?!

— Что? О чем ты говоришь?

— Ты хуже самого последнего предателя! — бушевала ярость бога, выжигая и лес, и деревню, лишь маленький дом остался невредим, оберегаемый силой генерала. — И за это ты поплатишься! Поплатишься за смерть всех, кто был мне дорог! За моих детей! Моих последователей! Мои храмы! Мои страны! Сколько безвинных жителей! Сколько горячо любимых тобою смертных! И все это, чтобы досадить мне?!

— Я не понимаю, — закачал головой Безымянный. — Постой! Что ты делаешь!