С любовью, Лондон

— Офигенные пирожки всё-таки у вас, баб Люсь! — умело подмазывалась к нашему главному поставщику канцерогенов эта тощая и прожорливая девочка с восьмого этажа.

— А вот Юлька наша ворчит вечно, — сокрушалась бабуля, с шумом отхлебывая горячий чай. — Говорит, они вредные.

— Да не слушайте вы ее, — небрежно махнув рукой, с набитым ртом прожевала Наташка. — Британские учёные давно установили, что все болезни от нервов! — приписала подруга англичанам довольно сомнительное, на мой взгляд, достижение.

Таким образом мы проболтали что-то около часа. И я могла собой гордиться. Ещё один наказ из списка моей суровой родительницы был исполнен. Бабуля даже к сковородке не притронулась. А все потому, что свои легендарные пирожки с ливером она привезла с собой. Вот мама обрадуется!

Новенький пузатый чемодан сиротливо стоял в углу комнаты, которая теперь больше смахивала на казарму. Слишком пусто и чисто было здесь после генеральной уборки. Нашу двухкомнатную квартиру в центре города, где мужики настолько суровы, что шнуруют ботинки высоковольтным проводом под напряжением, мама так и не отважилась продать, решив сдавать ее своим хорошим знакомым. А у меня просто слезы наворачивались, стоило мне только подумать о том, что предстоящая ночь в этой комнате будет последней моей ночью на родине. Как не бодрилась, чувство нарастающей тоски становилось все сильнее. Школа, дом, друзья и, конечно, баба Люся… и все это я должна бросить ради какого-то Рика из Ньюпорта, которому снесло крышу от любви к одной русской преподавательнице с замашками Юлия Цезаря настолько, что он женился на ней и, хрен бы знал, каким способом уговорил ее на переезд! Хотя я догадывалась, что там может быть за способ. Недаром же систематически зависаю на канале некой Lady_X. Бабуля плохому не научит!

Мы долго стояли в пороге, обнимаясь с Наташкой, и ревели как две истеричные белуги. И в этот момент я готова была отдать ей все свои шмотки вплоть до последнего носка.

— Чесноковааааа, — выла подруга мне на ухо, сморкаясь в рукав отжатого у меня свитера, — не забывай меняяяяя.

Я от неё не отставала и размазывала сопли по тыльной стороне своей ладони, поглаживая другой рукой наташкину косу.

— Да как я тебя забуду, дура ты ненормальнаяяяя. Я тебе писать буду каждую минуту! И звониииить…

Продолжая изображать сцену прощания Одиссея с Пенелопой, мы даже не заметили, как на пороге квартиры нарисовалась мама.

— Это что за наводнение вы тут устроили? — строго спросила она. — Отставить слезы. Я торт принесла, — помахала она пакетом. — Кругом марш и на кухню! Обе! — скомандовала мама.

Наташка тут же забыла, что только мгновение назад собиралась идти домой, куда с минуты на минуту должен был явиться обожаемый и вечно раздражаемый ею Женёк.

Заметив пирожки на столе и ещё кучу другой провизии, принесённой бабулей, мама с осуждением взглянула на меня.

— Людмила Петровна, — обратилась она к бабуле. — Ну зачем вы только беспокоились? В самолёте же кормят! Ну вот куда мы все это денем? — и стала перебирать целлофановые пакеты со всякими вредными вкусностями. — А это что такое? — мама с подозрением уставилась на один из мешков, из которого торчали какие-то сухие ветки.

— Так это душица, — невозмутимо проговорила бабуля. — Катька с ней чай любит пить.

— Замечательно! — обречённо простонала мама. — Не хватало, чтобы нас ещё задержали на границе за вывоз какой-то подозрительной сушёной травы! Вы обе хоть понимаете, что это вам не шуточки?! — и снова тот самый пирожковый тон.

— Ох и вредная ты, Юлька! — хохотнула бабуля, и глазом не моргнув на ее недовольное замечание. — А все потому, что не жрешь ни хрена! Хватит нас воспитывать, мы дамы самодостаточные, — и хитренько мне так подмигнула.

И мы посидели ещё немножко. Хорошо посидели, душевно. Наташка совсем про своего Женьку забыла, мама забыла, что злилась на нас с бабулей, и я почти стала забывать, что это был последний вечер, который я могла провести в такой уютной компании моих девочек. По крайней мере, на ближайший год уж точно.

Идиллию наших бабских посиделок разрушили переливы очередного звонка в дверь.

— Это, должно быть, Дима, — уверенно произнесла мама, вставая из-за стола.

— Давай, Катька, ставь чайник, батя пришел, — пихнула меня в бок бабуля.

Батя… Как много в этом звуке для сердце дочери слилось, как много в нем отозвалось!..

А вот ни фига ничего и не отозвалось.

От отца моего, единственного сына бабы Люси, мне досталась только роскошная фамилия и аристократические черты лица. Хрен бы знал, что это значило, но бабуля часто болтала что-то в этом духе. Вместе с тем, все внимание моего прямого предка шестнадцать последних лет было сосредоточено исключительно на двух других его дочерях Ольги и Марии, что он народил со второй своей женой Леночкой, с которой сочетался законным браком через год после моего рождения. Ольга была моей ровесницей, а Машка – на год младше, что заставляло меня лишний раз задуматься о том, что в Челябинске начала двухтысячных с контрацептивами было не все гладко.

Но, если отбросить излишний цинизм, как отец он, и в самом деле, был так себе: пара банкнот с эмблемой Центробанка на день рождения – вот и все его воспитание. И что только мама нашла в нем? До сих пор гадаю. Зато мне повезло с бабулей. Свято место пусто не бывает, как говорится.

Наташка, спохватившись, вспомнила про своего парня и, в сотой удачной попытке повиснув на мне, пожелала счастливого пути прежде, чем ускакать навстречу к любимому. А я в третий раз за день обожгла руку о ручку чайника, когда на пороге кухни завис мой отец.

— Садись, сынок, — доброжелательно проворковала баба Люся, хотя все в этой кухне понимали, что так она обычно начинала свой воспитательный процесс, который за давностью лет казался просто бессмысленным.

Она все никак не могла простить сыну, что он профукал таких замечательных девочек, связавшись с этой Ленкой, несмотря на наличие двух внучек, которых бабуля своим вниманием тоже не обделяла.

— Ну что, Кать, уезжаешь? — спросил отец, с осторожностью поглядывая на меня. Ну что-то же он должен был спросить.

— Ага, улетаю.

— Вот видишь, Димка, — тут же прицепилась к его вопросу бабуля, — бросают они тебя, как ты их бросил!

— Мам, не начинай, — в отчаянии промямлил отец, уставившись себе под ноги.

В эту минуту он показался таким уставшим и одиноким, и я поймала себя на мысли, что мне впервые не хочется злиться на него за то, как он поступил со мной и мамой, променяв нас на другую семью. У меня даже появилась странная потребность как-то приободрить его, сказав что-то вроде: «Не грусти, папа, я больше не сержусь». Но момент был потерян, когда в кухне появилась мама.

И сейчас, лежа в своей комнате, я сожалела, что так и не сказала ему ничего путного, когда он непозволительно долго обувался в пороге, словно тянул время, собираясь мне что-то сказать, но так и не решился. Что и говорить, я точно дочь своего отца, каким бы он ни был. Поэтому к школе, дому, друзьям, любимой бабуле теперь я с грустью могла добавить ещё одного человека, с которым мне придется надолго расстаться. И им, как бы это дико для меня не прозвучало, был мой непутёвый отец.

Потом я еще долго ворочалась в кровати, перебирая в памяти лица родных, друзей и просто знакомых, все еще не веря в то, что завтра для меня начнется совершенно другая жизнь…