С любовью, Рома
Шрифт:
Поэтому про свой звонок отцу я так же умолчала.
***
— Анатолий Борисович?
— Да, слушаю.
— Моя фамилия Романова, — на рваном выдохе сообщила я, — а маму зовут Лариса…
***
О том, что, возможно, Рома был бы прав, запретив мне влезать во всю эту историю, я подумала, лишь ступив на ступеньку крыльца небольшой кофейни, расположенной в центре города. Но, как вы уже могли догадаться, поворачивать обратно было поздно. Поэтому, посильнее сжав кулаки, я отправилась навстречу подтянутому лоснящемуся блондину средних лет.
— Сонечка, — поднимаясь на ноги, разулыбался он
Первое, что напрягло меня, оказалось отсутствие напряжения со стороны человека, который спустя двадцать лет вдруг повстречался со своей дочерью. Анатолий старался держаться свободно и раскрепощённо, не переставая сиять искусственной улыбкой.
— Здравствуйте, — неуверенно буркнула я, забиваясь в дальний угол маленького диванчика.
— Какая ты красавица, — приторно вздохнул отец. — Очень похожа на мать в молодости. Кстати, как она?
Если он и испытывал чувство вины, то предпочитал об этом не вспоминать.
— Нормально, — решила я не вдаваться в подробности. — А вы как?
Спросила я, скорее, из вежливости, но мужчина вдруг решил впасть в пространный рассказ о своей жизни, поведав мне о своей работе в филармонии соседнего города, своей семье и детях.
Известие о том, что где-то там, всего лишь в паре часов лёта на самолёте у меня имеются родственники, оставило меня равнодушной. Выслушивая чужие восторженные речи, я впервые всерьёз задумалась о том, а почему, собственно, захотела увидеться с этим человеком, который по какой-то совершенно глупой прихоти судьбы оказался моим отцом. Смешно, но я шла сюда в поисках хоть какого-то раскаяния. И даже не передо мной, а перед матерью. Ведь по сути именно его предательство явилось для неё точкой невозврата. Но чем дольше я слушала Анатолия Борисовича, тем больше я понимала, что ему всё равно, причём настолько, что он даже не думал изображать хоть какие-то душевные терзания.
— Вообще-то, у меня отпуск, — тем временем как ни в чём не бывало сообщили мне. — Но я не смог упустить возможности выступить в родном городе. Поэтому, если хочешь, я могу достать тебе билет, мне будет приятно, если ты придёшь.
— А мама?
— А что мама? — искренне удивился он. — Ей в её состоянии вряд ли можно посещать такие мероприятия.
— Да что вы знаете о её состоянии! — не на шутку разозлилась я. — Вы её двадцать лет не видели!
Снисходительный вздох в его исполнении, который будто бы сорвал все маски.
— Соня, я понимаю, что ты злишься.
— Нет, не понимаете! Вы бросили маму!
— Я любил её.
— Не верю.
Анатолий Борисович поморщился.
— Послушай. Мы были молоды, и я действительно был в восторге от Ларисы. Она была самой красивой девушкой на курсе и самой талантливой. Так, как играла она, тогда не играл никто.
— Сомнительное качество для любви…
— Тебе не понять. Мы, творческие люди, несколько иначе всё видим. И в нашем мире обладать даром многое значит. Твоя мама… она правда была удивительная. Тонкая, изящная, ранимая… Было что-то такое в этой её вечной меланхолии, что хотелось её оберегать, спасать. Быть этаким рыцарем и видеть благодарность в её глазах. Но…
— … от этого быстро устаёшь, — догадка пришла неведомо откуда.
— Да. Я поначалу честно пытался
бороться за неё, но её состояние ухудшалось.— Это потому, что она таблетки перестала принимать. Из-за вас! Из-за меня…
— Да какая разница. Главное, что Лариса теряла контроль, а на такое я не подписывался!
Стало обидно до слёз. В первую очередь — за маму. Ведь как ни крути, но получалось, что она его любила, раз была готова рискнуть своим здоровьем.
— Не подписывались, — повторила я на автомате, с ужасом осознавая, что меня уже вряд ли чем-то удивишь.
Он согласно кивнул головой.
Мы замолчали, даже не пытаясь взглянуть друг на друга. Я крутила в руках кружку с давно остывшим кофе. А потом… потом всё-таки спросила:
— А я? Почему вы никогда не пытались найти на меня?
Он устало поднял голову, а в его взгляде так и читалось: «Как же ты не понимаешь?»
— Я не планировал становиться отцом так рано.
— Да, но так уж случилось, что я уже была, — ещё за что-то боролась я. — Вы же могли… просто как-то принимать участие в моей жизни.
— Связать себя с тобой означало навсегда связать себя с твоей мамой. А это было очень больно — видеть, как человек, которого ты любишь, угасает…
***
Проревев целый вечер, я еле заставила себя собраться в кучу и позвонить Роме. Уверенная, что он обязательно поймёт, согреет, найдёт нужные слова…
— Знаешь, я отца видела, — начала издалека.
А Чернов, не знавший всей предыстории, вдруг решил пошутить:
— Во сне, что ли?
Внутри меня что-то оборвалось, и всё, что я смогла ему сказать в этот момент, — так это подтвердить его странную догадку.
— Да, во сне.
— И что он там делал?
— Был мудаком.
* История родов Сани рассказана в книге "Хороший мальчик. Строптивая девочка"
Глава 22
Наши дни
Рома
От Сониного рассказа внутри всё переворачивалось. Никогда в жизни мне ещё не было так сложно разобраться в собственных чувствах.
— Я не умею читать мысли, — воскликнул едва ли не в отчаянии.
Если всё дело было вот в этих моментах недопонимания, то… я не в состоянии принять её причины.
Она печально улыбнулась лишь одним уголком рта.
— Ты и не должен. Я… просто пытаюсь объяснить, насколько всё в итоге зашло в тупик.
— И поэтому ты решила снести все стены напрочь? Какой замечательный вариант! Только как ты не поймёшь, что это так не работает. Да, чёрт возьми, он был здесь, рядом, но ты… ты сама отправила меня в Питер! А теперь говоришь, что выходишь замуж. Ты просто не дала мне шанса. Нам!
Обиды во мне всё-таки было больше. Она клокотала яростным огнём, раздирая на части. Я всё ещё не был готов принять выбор Сони.
Романова виновато опустила голову, обхватив себя руками. И на какое-то мгновение мне даже захотелось пожалеть её. Она казалась такой беззащитной…
Мы стояли перед водной гладью, уходящей вдаль. Стояли слишком близко. Казалось, что вот коснись я её — и вновь всё будет как прежде. Она со мной. Она моя.
— Соня, — дал выход своему негодованию, — ну почему ты мне так ничего и не сказала тогда?!