С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
— А если я скажу, что делаю вам предложение руки и сердца и готов сегодня объявить об этом в обществе?
Надежда усмехнулась:
— Оригинальный способ сватовства вы изобрели...
— Не более оригинальный, чем вы — жить и действовать в этом мире! — парировал Вишневский. — Уверен, мы будем прекрасной парой. Ведь понимаете же вы, что рано или поздно вам придётся вернуться в дом, к своей истинной, женской, ипостаси.
— Да, иногда я думаю об этом. Но я люблю другого человека.
— Вы любите? — Вишневский безмерно удивился. — Кого?
— Знать его имя вам незачем. Скажу только, что он — офицер, мы были вместе на Бородинском поле. Пот и кровь войны связывают нас
— Но эта война ещё не кончилась. — Он посмотрел на Надежду значительно. — Дай Бог вашему избраннику уцелеть в её новых схватках. А я жил, живу и буду жить здесь. Приезжайте, Надежда Андреевна! Остаюсь вашим покорным слугою...
Лекарь Вишневский низко поклонился ей, взял свой чёрный саквояж и вышел из комнаты.
11. АРМИЯ ИДЁТ НА ЗАПАД
В Брест-Литовском, прежде чем
выступить за границу, должно было
нам выдержать инспекторский смотр.
Целые два часа проливной дождь
обливал нас с головы до ног. Наконец,
промокшие до костей, перешли мы за
рубеж России; солнце вышло из облаков
и ярко заблистало; лучи его и тёплый ветер
скоро высушили наши мундиры.
Резервный эскадрон Литовского уланского полка под командованием штабс-ротмистра Ржонсницкого двигался по дороге от местечка Бяла Подласка к Варшаве. Надежда, как второй по старшинству в нём офицер, ехала «в замке», наблюдая за колонной улан с тыла. Польский ландшафт здесь напоминал ей Волынь и Подолию, где она, служа в гусарах, поездила когда-то немало. Те же ровные пространства полей и небольшие перелески, те же крестьянские дома, выбеленные известью.
Эскадрон шёл то рысью, то шагом. Лошади, недавно пригнанные из ремонта, были бодрыми и свежими. Солдаты, получившие третнее сентябрьское жалованье на две недели раньше и по увеличенному расчёту в связи с заграничным походом, смотрели весело. За спиной у них оставалась Россия, трудно пережившая 1812 год, а впереди лежала благоустроенная Европа, по которой предстояло им пройти победным маршем и освободить её от французов.
Впрочем, мысли самой Надежды были не такими радужными. Ей вспоминался разговор с фельдмаршалом Кутузовым. Как и предрекал великий полководец, она через три дня будет в Варшаве, но князя нет в живых, и праздновать там победу без него ей почему-то не хочется. Совсем другой была бы её служба и карьера при нём, главнокомандующем русской армии. Теперь же, когда этот пост занял Барклай-де-Толли, делать в штабе главнокомандующего ей нечего. «Ледовитый немец» и раньше давал понять офицеру Александрову, что для него вся эта история — не более чем шутка государя...
Варшаву уланы прошли не останавливаясь. Отряд лёгкой кавалерии полковника Степанова, в котором числился эскадрон Литовского полка, отправился к крепости Модлин, осаждённой русскими войсками, и прибыл туда 10 августа 1813 года. Отряд встретил генерал-лейтенант Клейнмихель, высокий, грузный человек весьма мрачного вида. Он командовал резервными батальонами пехоты, обложившими крепость. Собрав офицеров вновь прибывшего отряда конницы, генерал кратко обрисовал им ситуацию с осадой и больше всего внимания уделил организации здесь правильной фрунтовой службы, которую почитал главным основанием военного дела.
Удивлённые педагогическим уклоном его речи, кавалеристы ничего не понимали, пока кто-то из ординарцев не шепнул им, что Клейнмихель не боевой генерал, а столичный, уже двадцать два года является директором
кадетского корпуса и здесь находится по особому распоряжению царя. Молодые офицеры приуныли. Всё это означало, что император Александр I решительных боевых действий у крепости не планирует. Ни атак, ни штурмов при Модлине не будет, и, следовательно, отличиться в настоящем бою им не придётся.После встречи с генералом все отправились осматривать позиции войск и место, отведённое для размещения кавалерии. Издали крепость выглядела очень грозно. Её укрепления, частью блиндированные, частью земляные насыпные, возвышались над водами двух рек: Вислы и Наревы. Она господствовала над местностью и представляла угрозу для коммуникаций русской армии, давно занявшей Польшу и ушедшей дальше — на Рейн и Одер, в Германию.
По воле Наполеона в течение 1808 — 1812 годов Модлин был превращён в первоклассное фортификационное сооружение герцогства Варшавского. Здесь имелся большой арсенал, артиллерийские, провиантские и комиссариатские склады с огромными запасами. Гарнизон не испытывал никаких трудностей и держался стойко. Живописную группу русских кавалеристов, выехавших на поле перед пятиугольным Казунским фортом, осаждённые приветствовали огнём из нескольких орудий. Но ядра просвистели над головами улан и конноегерей, не причинив им вреда. Обмениваясь шутками по поводу глазомера здешних канониров, офицеры возвратились к своим подразделениям. Их служба у Модлина началась.
Лагерь резервного эскадрона Литовского полка был оборудован согласно всем требованиям устава. Но вместо палаток солдаты и офицеры жили в землянках, вырытых на всхолмлённом берегу Наревы. Коновязи располагались чуть дальше, на пойменных лугах, где было ещё много сочной густой травы, и лошади наедались ею до отвала.
Надежда командовала полуэскадроном: первым и вторым взводами — и расположилась довольно комфортабельно. У неё была отдельная землянка. Там имелось ложе, устроенное из досок и сухого сена, покрытое цветастым бархатным ковром, и большая подушка из чёрного сафьяна. Здесь Надежда завтракала, выпивая чашку кофе с чёрным хлебом, читала, отдыхала после суточных дежурств и писала свою книгу о несчастной любви дочери чиновника Елены к провинциальному прожигателю жизни Лидину.
Иногда она так погружалась в мир своих воспоминаний, что забывала обо всём. Даже гром пушек с крепостных стен не мешал ей. Слова, которые она искала для точного выражения своих мыслей и чувств, фразы, которые она складывала из этих слов, — все уже было записано в тетрадь и подчинено некой главной идее. Но вдруг работа её остановилась. Тетрадь кончилась, и взять новую было негде. Маркитанты, бывшие с русскими войсками у Модлина, по непонятной для Надежды причине не торговали писчебумажными принадлежностями.
Помог случай. Осаждённые устроили очередную вылазку, и как раз на том участке длиною в две версты, где содержал пикеты эскадрон штабс-ротмистра Ржонсницкого. Услышав ружейную стрельбу, Надежду подняла солдат по тревоге и помчалась на выручку пехоте.
Пока гренадеры и егеря перестреливались с французами, поручик Александров на рыси развернул колонну «справа по три» в линию сомкнутого строя «колено о колено» и ударил на вражеское каре с левого фланга. Французы были уже не те, что прежде, и конники ворвались в их ряды с первого раза. Человек тридцать убитых и раненных пиками на поле, четверо пленных, взятых храбрыми уланами с собой, отступление под защиту крепостной артиллерии, тут же открывшей ураганный огонь, — вот что получили осаждённые. А Надежда в ознаменование сего удачного дела получила бутылку отличных сливок к своему утреннему кофе в подарок от штабс-ротмистра и разрешение съездить на три дня в Варшаву.