С любовью. Ди Каприо

Следующий час мы провели с относительным комфортом – я пил пиво, Арита – чай без лимона, мы уплетали сосиски, не давали Николаю Нильсовичу чипсы и искали в ручной клади жёлтую машинку. Когда Арита вспомнила, что оставила её дома, в прихожей на зеркале, случился локальный апокалипсис с рёвом и дрыганьем руками и ногами. Неизвестно, чем бы это всё закончилось, но тут, слава всем богам, объявили посадку на наш рейс.

Расположившись в креслах нашего комфортабельного аэробуса, мы должны были выдохнуть, вытянуть ноги, расслабиться и получать удовольствие от полёта, но это – в теории. На практике комфортабельный аэробус изнутри напоминал что-то среднее между Ноевым ковчегом и пабом в центре Дублина в пятницу вечером. У меня вообще сложилось ощущение, что всех, кто громче других гомонил, хохотал, ругался, плакал и орал в аэропорту, запихнули в наш самолёт.

– Глебыч! Ты куда засунул… ЭТО?! – могучим басом заорал у меня над ухом крепкий лобастый парень в белой футболке.

– В синей сумке посмотри! – ответили ему откуда-то из конца салона.

– Смотрел! – опять заорал лобастый. – Нету!

– Значит, у Серёги!

Серёга обнаружился через проход от нас. Он был длинноволос, худ и рыж, как Тиль Уленшпигель.

– Я Ксюхе отдал! – провозгласил он фальцетом на весь самолёт. – У неё в рюкзаке! Все три бутылки!

– Тихо ты! Не пались! – сделав зверское лицо, проорал лобастый.

– Я их сейчас всех загрызу, – громко сказала Арита, глядя прямо перед собой.

Из подмышки лобастого вынырнула стюардесса с замученным лицом и голосом учительницы начальных классов провозгласила:

– За распитие спиртных напитков будем высаживать!

– На лету! – радостно крикнул волосатый Серёга.

Никто не засмеялся.

– Девушка, когда мы уже полетим? – со стоном спросил кто-то с соседнего ряда, адресуя свой вопрос стюардессе.

– Когда положено, тогда и… – огрызнулась та, протискиваясь через пассажиров. – Мужчина, уберите сумку! Девушка, сядьте на своё место! Женщина, почему у вас чемодан в салоне?

– Так это ж ручная кладь! – ответил знакомый голос, и где-то впереди заколыхалась плетёная шляпа.

– Всё, мы никуда не летим, – сказала Арита и попыталась встать.

Пришлось включить режим «добрый датский психолог дядюшка Нильс» и минут двадцать уговаривать бедную Ариту, живописуя ей прелести грядущего отдыха, как там будем хорошо Николаю Нильсовичу, ей самой, а ради белого песочка и ласкового моря можно и потерпеть.

Пока шёл сеанс психотерапии, все наконец-то расселись, распихали багаж, закончили ругаться и бороться за места у окон, и наступила относительная тишина. Самолёт запустил двигатели, в салоне помигал свет, в проходах появились стюардессы со спасательными жилетами и масками, готовые демонстрировать нам, как себя вести в непредвиденных случаях. Из динамиков донёсся бубнёж командира экипажа.

– Скоро взлетим, потом еду принесут, – сказал я Арите. – Видишь, жизнь налаживается, всё закончилось.

– Ксюха, передай рюкзак! – перебил меня рык лобастого – он сидел через проход от меня, на два места ближе к носу самолёта.

– Всё только начинается, – печально вздохнула Арита.

…Она, конечно же, была права. Перелёт через полмира – это отдельное испытание для всех систем человеческого организма. Пассажиры преодолевали его каждый по-своему – кто-то пытался смотреть кино, кто-то читал, но основная масса бродила по салону, разминая ноги, и тихонько выпивала, стараясь не попадаться на глаза бдительным членам экипажа. Так или иначе, в итоге все успокоились. Я усадил Николая Нильсовича смотреть мультики, надул и вручил Арите «подушечку путешественника», наконец-то вытянул ноги в проход и, сделав вид, что копаюсь в телефоне, принялся наблюдать за пассажирами.

В русском языке есть такое замечательное слово – «прибухивать». Это значит «выпивать потихонечку», по глоточку, но постоянно. Постояли, поговорили о чём-то, достали бутылочку виски или коньяка, заблаговременно приобретённую в дьюти-фри, быстренько выпили, шумно выдохнули – и продолжили разговор.

– Интересно, – сказала Арита, которая, как выяснилось, тоже наблюдала за ближайшей к нам компанией «прибухистов», возглавляемой лобастым и волосатым Серёгой, – поезда в Таиланд ходят? Такие… Безалкогольные? И чтобы купе с дверью?

– Конечно, – с улыбкой кивнул я. – Из Лаоса. «Вьентьян – Бангкок», скоростной экспресс с вагонами повышенной комфортности.

– Шутит он, – без улыбки кивнула Арита. – Весело ему, слышишь, Коленька? А мы тут с тобой в этом…

– Вам курицу или рыбу? – спасла меня вовремя подоспевшая стюардесса.

– Fish, please. And red wine. Two red wines! [2] – не глядя на неё, сказала Арита.

– Ты же против пьянства, дорогая, – не удержался я.

– Не можешь предотвратить – возглавь! – всё так же без улыбки ответила она и добавила, кивнув на сына: – А вы, господин Хаген, следите за ребёнком. Он у вас вместо мультиков уже полчаса смотрит «Войну миров Z».

2

«Рыбу, пожалуйста. И красного вина. Двойную порцию» (англ.).

Глава вторая

– Памля! – маленький Николай Нильсович с гордостью первооткрывателя тыкал пальцем в стекло машины, за которым проплывал мирный тайский пейзаж.

– Пальма, – терпеливо поправляла Арита.

– Памля! – радостно тыкал в очередное дерево сын.

– Пальма, – соглашалась жена.

Детские словечки звучат удивительно трогательно и вызывают умиление, когда ты слышишь их впервые, но умиляться словотворчеству, когда оно повторено сто раз, выходит примерно так же, как смеяться над сто раз подряд рассказанным анекдотом.

От аэропорта до отеля мы ехали уже полчаса, и всё это время мои домашние ни на минуту не прерывали высокоинтеллектуального диалога. Первое арековое дерево, иначе называемое бетелевой пальмой, ребёнок увидел на стоянке возле аэропорта. Он не нашёл слов и только молча указал на чудо-растение.

– Пальма, – улыбнулась ему тогда Арита.

И понеслось…

– Памля! – наверное, в сто пятидесятый раз ткнул пальцем в окно автомобиля маленький Хаген.

Не могу сказать, на сколько ещё «памль» хватило бы моего терпения, по счастью, выяснять это на практике не пришлось: автомобиль свернул на узкий, в две полосы, «стрит» и подкатил к отелю.

– Отель, – с невероятным облегчением указал я сыну на белоснежное здание.

– Памля! – бодро ответил сын, указывая на приотельную флору.

Так называемые «английские учёные» из новостных лент разных социальных сетей утверждают, что привычка возникает у человека на двадцать первый день. То есть если приучать себя к чему-то многократным повторением, через три недели это «что-то» становится неотъемлемой частью бытия. Такая перспектива, возможно, и была научно обоснована, но меня точно не устраивала. Я готов был поверить, что через три недели привыкну к «памлям» и перестану обращать на них внимание, вот только уверенности в том, что моя нервная система не загнётся за это время, не было.

Расплатившись с водителем, я уже привычно подхватил сына на руки, жену под руку и направился к гостиничным дверям, за которыми должны были закончиться все наши проблемы. Вход в отель со скучающим рядом портье грезился мне сейчас охраняемыми святым Петром вратами, за которыми нас ожидали райские кущи, море беззаботного безделья и милая дружеская компания.

Как я уже говорил, на Пхукет мы договорились ехать большой весёлой толпой. Затеял всю эту круговерть Руслан – огромный, шумный и невероятно добрый, он с первого знакомства ассоциировался у меня с настоящим русским мужиком из глубинки, хотя и был москвичом в третьем поколении. Сдружились мы с ним тысячу лет назад, и это практически без преувеличений: он был одним из первых моих русских знакомых. В какой-то момент пути наши почти разбежались, но в последнее время снова сошлись. Причём способствовали этому сближению наши жёны: моя Арита и его Людмила – милая и удивительно тихая, в противоположность мужу, женщина.