С любовью. Ди Каприо

– Это долгая история, – Никита сделал большой, в половину бокала, глоток, выдерживая драматическую паузу, наконец отставил бокал и закончил:

– Если не торопишься, могу рассказать, но понадобится больше… – он указал на пивной бокал.

После сумасшедшего дня в неспешности Никиты было что-то завораживающее, да и рассказчик он был наверняка неплохой, во всяком случае, разжигать интерес на ровном месте у него получалось неплохо.

Я жестом попросил бармена повторить напитки, тем более что у меня пиво уже заканчивалось. Никита срисовал жест едва ли не раньше бармена и воспринял его как призыв к действию:

– На самом деле, я в Челябинске давно не живу, – заговорил он. – Как школу окончил, год проболтался и слинял столицу покорять.

– А родители не были против?

– Мать со мной редко спорит. А отцу меня сплавлять не впервой. Он меня в двенадцать лет в Бостон в частный пансион отправил. В шестнадцать я, правда, оттуда вернулся, но быстро заскучал. Потом, когда решил в Москву перебраться, отец только обрадовался. Нет, виду он, конечно, не показал, но я ж всё понимаю. Я у него внебрачный сын, когда на виду – жить мешаю, жена вопросы задаёт лишние. Так что ему проще было меня спровадить куда подальше. Если б я в Антарктиду собрался, он, наверное, и в этом меня поддержал. Отец на горной промышленности завязан, так что прогнал он мне радостную пургу про важность профессии, поднял связи и отправил меня из Соколиной горы – это посёлок такой престижный в Челябинске – в Горный институт при МИСиС, ну этот, который на Ленинском. Кроме того, снял мне квартиру в Москве, купил бээмвэху подержанную и денег на карточку Сбера накинул. Так что я на предка не в обиде.

– Так ты в горном бизнесе?

– Ага, в «горном», – ухмыльнулся Никита. – В игорном.

Он посмотрел на меня с лукавой улыбкой, поднял бокал и отсалютовал пивом с тем видом, с каким Ди Каприо салютовал шампанским в новой экранизации «Великого Гэтсби».

– Похож?

– На кого? – не понял я.

– На Ди Каприо!

Я поглядел на Никиту, пытаясь найти в нём созвучные с оскароносным Лео черты, но безуспешно. Да, он тоже был светлоглазым, русоволосым и жест бокалом сделал очень похоже, но схожесть с Ди Каприо трудно было заподозрить, даже если вы ни черта не смыслите в физиогномике.

– Не очень, – честно признался я.

– Что бы ты понимал, принц датский… – с какой-то неясной тоской произнёс Никита и опорожнил бокал.

Впрочем, за вторым он тянуться не торопился.

– В Горном я так и недоучился, – продолжил он как ни в чём не бывало. – Карманные деньги и BMW под задницей позволили довольно быстро стать своим парнем в разных центровых компаниях. Компанейским я был всегда, но приезжему в московской тусовке осваиваться куда проще с деньгами и бумером, чем без них. Уже через полгода я больше тусовался, чем учился. Причём тусовался правильно и с правильными людьми.

Он придвинул к себе пиво и испытующе посмотрел на меня:

– Ты правда не торопишься? Потому что это очень долгая история.

Глава третья

В то злополучное утро Никита проснулся поздно – сказывались последствия вчерашних возлияний в компании Сявы и толстого Жиндоса. Оба этих великовозрастных бездельника успешно прожигали жизнь на родительские деньги, делая вид, что учатся в Горном, хотя давно уже стали в ректорате притчей во языцех как главные кандидаты на отчисление. Каждую сессию преподаватели надеялись, что студенты Савин и Демидов наконец-то покинут вузовские стены навсегда, но, увы, – волшебная сила денежных знаков в конвертах позволяла им всякий раз удержаться на плаву.

Так случилось и в эту сессию, и, получив в зачётку последнюю тройку, высокий брутал Сява радостно объявил:

– А теперь бухаем!

Начали в ресторане «Valenok». Обстоятельно поели – Жиндос был большой спец и фанат этого дела. Выпили для разминки бутылочку ноль-семь «Glenfiddich» и собрались уже переместиться куда-нибудь в более весёлое и модное место, как вдруг за соседним столиком нарисовались три скучающие девицы самой зазывающей наружности – губки, попки, грудки, глазки.

– Девчонки, хотите выпить? – сразу взял быка за рога Сява.

Девчонки переглянулись, захихикали и согласились. С этого всё и началось.

Спустя несколько часов и ресторанов перезнакомившаяся компания очутилась на палубе прогулочного кораблика, плюхающего по Москве-реке мимо Кремля. Народ к этому моменту уже определился по парам: Сяве досталась смугляночка Неля, Жиндосу – блондинка Саша, а Никите – фигуристка Таня, от слова «фигура», а не от олимпийского вида спорта. Она, правда, была чуть постарше своих подружек, но не настолько, чтобы Никита расстроился.

И всё бы ничего, но в корабельном баре они столкнулись с компанией примерно таких же нетрезвых немцев, и начался разговор, и вышел спор, и было заключено пари – кто кого перепьёт. Никита с друзьями не уронил высокое знамя русских питейных традиций, но финал дня помнил смутно, а окончание алкогольного турне и вовсе исчезло из его памяти.

Наутро, лёжа в кровати в своей съёмной квартире на Нагатинской, он переживал сразу целую гамму ощущений – боль в голове, дрожь в чреслах, изжогу и странный зуд кожи на спине. Хотелось пить, выпить и сдохнуть – в общем, как и всегда с сильного похмелья.

Никита с трудом сел, опустив босые ноги на холодный пол, и обнаружил себя полностью раздетым.

«Интересное кино», – подумал он, встал и пошлёпал на кухню.

Обычно Никита спал в футболке и трусах, и отсутствие одежды его действительно удивило. Проходя мимо зеркала, висящего в простенке между коридором и кухней, он краем глаза увидел источник зуда – вся его спина была страстно исцарапана вдоль и попрёк.

– Ни хрена ж себе! – громко сказал Никита и посмотрел на кровать, где громоздилось скомканное одеяло.

От звуков его голоса одеяло зашевелилось, и из-под него появилась рыжая всклокоченная голова Тани. Выглядела Таня, мягко говоря, помято.

– Привет! – улыбнулся Никита.

– Шампанское есть? – спросила Таня. По охриплости её голоса опытному в таких делах Никите стало ясно, что он-то на самом деле чувствует себя ещё сносно.

На кухне на столе он увидел початую бутылку брюта, кивнул.

– Есть.

– Сделай грамм триста со льдом и принеси, – велела Таня и без сил откинулась на подушки.

Она именно что – велела. Не попросила, не предложила, а сказала так, словно всю жизнь прожила в замке со слугами.

– Сама сделай. Или потерпи, я сейчас не могу, – пожал плечами Никита и пошёл в туалет.

– Мальчик, – прохрипела Таня ему в спину. – Ты как разговариваешь? Ты вообще знаешь, кто я?

Начинать день с ругани не хотелось, и Никита как можно веселее сказал:

– Конечно, знаю. Танька-встанька, ты сама вчера говорила, что у тебя такое прозвище в универе было.

Таня хмыкнула, выбралась из-под одеяла и, как была голышом, села, скрестив ноги по-турецки, наклонилась вперёд – так, что её груди некрасиво отвисли, и свистящим шёпотом произнесла: