С паровозами через Тихий океан (Записки капитана)

– В порт Владивосток придете благополучно, капитан, - не уставал он повторять, - паровозы будут стоять мертво. Когда вернетесь под новую партию, не забудьте привезти русскую шапку из меха молодого оленя, мне этот мех очень понравился.

Я обещал привезти пыжиковую шапку. Я тоже мало спал в эти дни, наблюдая за погрузкой, - ведь это первое судно, переделанное под перевозку паровозов.

Итак, рейс во Владивосток. Вышли в море 16 мая. Под берегом Камчатки спустились отлично, видимость не то чтобы прекрасная, но все мысы различимы и треугольник при опре-

делении по трем пеленгам незначительный. Идем на расстоянии от берега в десяти - двенадцати милях. Но, как всегда бывает при подходе к Первому Курильскому проливу, погода изменилась. Из Охотского моря через пролив выползал туман и плотно закрывал близлежащие берега. Решено с ходу входить в пролив, так меньше путаницы в счислении. Через каждые пятнадцать минут берем радиопеленг мыса Лопатки. Если бы не было в проливе течения, проходить вслепую легко. Распределение сил такое: старпом на мостике вглядывается в туман и прислушивается, не слышны ли буруны; вахтенный помощник у эхолота промеряет глубину и замечает показания лота; старший радист Сергей Лукьянчиков берет пеленги, я у карты занимаюсь прокладкой. Даже и в то время правило устава, требующее присутствия капитана на мостике при прохождении узкостей, было не всегда обоснованно. Непрерывное наблюдение за изменявшимся пеленгом и глубинами при данных обстоятельствах важнее, чем обязанности впередсмотрящего. Но чтобы устав был соблюден, на мостике стоял старпом, заменявший капитана.

Благополучно прошли банку капитана Чечельницкого.

– Лаг тридцать восемь и пять десятых! Пеленг двадцать градусов! Глубина сорок девять!
– раздавались голоса в штурманской рубке.

Не скажу, чтобы я чувствовал себя в то время спокойно и уверенно. Вот если бы поставить радиомаяк на мысе Сивучьем. Но о таком удобстве и не мечталось.

Охотское море на редкость спокойное, едва заметная зыбь от северо-запада. Каждый час теплоход делает двенадцать миль. Настало время, когда можно собрать экипаж на совещание. Военный помощник проводит тренировки с кормовой пушкой.

В каюту ко мне зашел Виктор Иванович.

– Как вы думаете, - сказал он, присаживаясь и закуривая, - из чего сделан табак в этих сигаретах?

– Вы имеете в виду “Винте”?
– спросил я, посмотрев на пачку в его руках.

– Да, “Вингс”.

– Табак и есть табак, Виктор Иванович. Он может быть лучше или хуже…

– Вы ошибаетесь.

Я разорвал сигарету и стал разминать табак между пальцами. Ничего особенного.

– Сигареты как сигареты, - продолжал я упорствовать.

– Если хотите узнать, что мы курим, возьмите стакан с водой и вытряхните туда табак. Пусть простоит ночь.

Я и поступил так, как советовал старший механик. Утром увидел коричневую воду в стакане, а на дне лежали тоненькие белые полоски обыкновенной бумаги. Табака не хватало, и предприимчивые американские фабриканты решили проблему по-своему. Виктор Иванович всегда оставался верен себе. Дотошный человек и в большом и в малом. Все только курят, а Виктор Иванович курил и экспериментировал.

Рейс заканчивался. Мы подходили в сплошном тумане к проливу Лаперуза. Если проходить Первый Курильский пролив в тумане было опасно, то и пролив Лаперуза при плавании с востока на запад представлял немало трудностей. Современный судоводитель может улыбнуться, прочитав эти строки. Как же, на всех мысах радиомаяки, на судах локаторы, а то и два! Но это сейчас, а во время войны, как известно, локаторов у нас не было, и засекреченные маяки работали только для японцев.

Шёл, временами останавливая машину. Всем хороши теплоходы, а вот гудков встречного судна не услышишь - слишком громко работает дизель. Приходилось останавливаться и прислушиваться. Потом снова давали ход и шли дальше. У японцев между островом Хоккайдо и Сахалином было интенсивное движение всякого рода судов, и приходилось опасаться столкновения. Для полной характеристики пролива нужно еще добавить, что там действовали сильные течения.

Наступило время, когда теплоход должен был находиться на подходе к самой узкой части пролива, разделенной вдобавок “камнем опасности” - небольшим скалистым островком. Теперь там стоит радиомаяк, а во время войны, чтобы определить свое место, мы должны были прислушиваться к реву сивучей, по совету старинных лоций. Когда-то на острове обитали эти занятные животные.

Прикинув на карте приблизительное место, где должен находиться теплоход, я проложил курс вдоль берега острова Хоккайдо. До поворота в Японское море оставалось одиннадцать миль. Еще раз обдумав всевозможные варианты, решил поворачивать через двенадцать миль, нанес место поворота, отметил по лагу.

Через час произошло событие, которое я долго помнил и которое навело меня на размышления. Я сидел на диванчике в штурманской в полудреме, прислушиваясь к характерному звуку репитера, к пощелкиванию лага. Однако голова продолжала работать.

– На лаге восемьдесят три и пять десятых. Константин Сергеевич, - спросил вахтенный штурман, - можно поворачивать?

Я снова продумал все варианты нашего плавания. Место теплохода точно неизвестно, и, пожалуй, нет никаких оснований отменять принятое решение. Но какое-то подспудное чувство подсказало: надо пройти еще одну милю.

– Пройдем еще одну милю, - сказал я.
– Когда будет на лаге восемьдесят четыре и пять десятых, поворачивайте.

Словно какая-то тяжесть спала с моих плеч после этих слов.

Через пять минут мы повернули на выход в Японское море, а еще через десять минут туман стал редеть, расходиться. Слева в какой-нибудь полумиле показались скалы, торчавшие из воды. Определились. Стало ясно, что произошло бы, поверни я, как намечал раньше. Теплоход немедленно сел бы на камни у японского берега. Груженные паровозами, мы не смогли бы открыть трюм и выгрузить часть груза для облегчения судна. Откачать воду из балластов нельзя, она входила в расчеты, центр тяжести при палубном грузе накладывался достаточно высоко. Все эти мысли промелькнули в голове при виде острых камней, торчавших из воды. Авария была так близка, и избежали мы ее, казалось, случайно… Случайно ли? Условия плавания в проливе Лаперуза хорошо известны, и, видимо, мозг помимо желания искал оптимальное решение. Теперь я, кажется, могу объяснить, как это все получилось. Иногда при работе над книгой долго обдумываешь и изучаешь весь материал, связанный со временем действия героев. Пишешь главу - и вот герои начинают как бы думать и поступать по-своему. И я, автор, берясь за перо, не знал заранее об их поступках и размышлениях. Тайны творческого процесса… Мне кажется, что и у капитана на мостике происходит нечто подобное.

Капитан в своем роде изобретатель и творец правильных решений в трудных условиях, только на изобретательство ему отпускается очень мало времени.

День прихода во Владивосток был солнечный. Небо голубое, ясное. Навсегда запоминает моряк те минуты, когда после многих дней штормовых невзгод в туманной дымке горизонта впервые открывается советский берег, такой родной, такой знакомый. На палубу мгновенно высыпают все люди, свободные от вахты, и долго не отрываясь смотрят на синеватую полоску суши, выступающую вдали из воды…

Но вот в белых барашках волн замелькала черная точка: она то взлетает на гребни, то опять пропадает из виду. Скоро можно уже различить очертания катера и красный флаг, развевающийся на корме.

На борт судна поднимается лоцман - первый советский человек, который приветствует нас с окончанием рейса. Его буквально засыпают вопросами.

– Много ли судов в порту? Что нового в городе? Как там наши поживают?

Лоцман машет рукой, он не в состоянии сразу ответить на десятки вопросов. Вместо ответа передает пачку газет, они мгновенно расходятся по рукам.