С первого взгляда

Ворую кислород. Глубоко вдыхаю цветочный аромат ее кожи. Тону в бездонном омуте ее неотразимого обаяния.

Аня не сопротивляется. Невесомо пробегается пальчиками по моим плечам, и это движение напоминает прикосновение крыльев бабочки…

Млею. Притягиваю ее к себе. Осторожно задеваю своими губами ее губы. Мой вдох — ее выдох. Взгляд глаза в глаза. Тактильный контакт на уровне высоковольтного электричества: вот-вот заискрим ведь…

Это не просто притяжение, не просто привычное желание развлечься с красивой девчонкой… Не стремление к сиюминутному удовольствию, не жажда выиграть очередной тупой спор, не азарт, вызванный возбуждением…

Я влюбился. По-настоящему. Люто. По уши.

По мозгам лупят эндорфины, а в сердце весна… Прямо как в стихах у поэтов, творчеством которых нас постоянно мучала зануда-русичка.

Аня зацепила меня за живое, и теперь я точно понимаю, о чем писали Пушкин, Есенин, Блок. Ощущаю оглушающий восторг, которыми пронизаны строчки их произведений. Чувствую потаенную ноющую боль, которую они вкладывали в слова…

Я влюбился в Аню и отчаянно, прямо до ломоты в костях, боюсь остаться без нее. Ведь вместе с счастьем обладания всегда приходит страх потери.

Я не особо верующий, но в мгновенье, когда наши губы вновь переплетаются в сладком будоражащем поцелуе, в моей голове пульсирует одна-единственная мысль: «Господи, пожалуйста, пусть она всегда будет со мной».

Глава 19. Аня

Июнь сменяется июлем, а тот в свою очередь плавно перетекает в август. Время бежит неумолимо быстро, и раны моей души понемногу затягиваются. С каждым новым днем я чувствую себя чуть счастливее, чем была вчера. Конечно, о полном исцелении говорить пока рано, но прогресс, что называется, налицо.

Я снова смеюсь в голос.

Снова с нетерпением жду наступления утра.

Снова нахожу радость в мелочах.

Оказалось, что даже в детдомовской жизни есть свои прелести. Например, по воскресеньям нам на полдник дают невероятно вкусные булочки с маком. По вторникам мы играем в волейбол. А пару недель назад мы вместе с воспитательницами ходили в поход, и это было очень увлекательно.

Но главным лучом света в моей жизни, конечно, был и остается Матвей. Дерзкий, чертовски красивый мальчишка, который похитил мое сердце и спрятал его в каком-то неведомом тайнике. И это не просто красочная метафора. Я правда чувствую, что Горелов забрал частичку моей души, и она трепещет у него в кулаке. Живая и счастливая.

Это прозвучит как мистика, но в минувшие месяцы мы с ним сблизились настолько, что стали понимать друг друга без слов. Бывало, сидим на лавочке. В тишине. Ни звука не произносим. А я смотрю ему в глаза, и по взгляду понимаю, о чем он думает. Настроение его считываю, понимаете?

Если брови к переносице сдвинуты, значит, недоволен чем-то. Значит, сейчас с ним лучше не заговаривать. Достаточно просто придвинуться поближе, обвить руками широкие плечи и шутливо проворковать что-то вроде «мур-мур-мур».

Матвей обожает, когда я вот так мурлычу. Говорит, что я похожа на самого очаровательного котенка в мире. А мне приятны его комплименты и похвала. Мне вообще все, что связано с ним, приятно.

А если, допустим, в глазах Горелова мерцает шальной огонек, значит, жди очередной авантюры. Либо на самое высокое дерево на спор залезет, либо на вечернем представлении какой-нибудь юмористический номер покажет, от которого все за животы будут хвататься, либо стащит у поварихи колпак и сподвигнет весь детдом играть в «шляпу».

Он часто выкидывает что-нибудь этакое. Собственно, за это его все и любят. Поэтому им и восхищаются. Чудесным образом Матвей умудряется сочетать в себе мальчишескую дурашливость и серьезную мужественность, развитую не по годам. Он вроде весь такой харизматичный, обаятельный, с улыбочкой до ушей, но стоит обстоятельствам поменяться, как он вмиг становится суровым, острым на язык и даже немного пугающим.

Мот не из тех, кто будет молча терпеть пренебрежительное отношение или закрывать глаза на несправедливость. У него всегда есть свое мнение, и он не боится его озвучивать. Так что люди либо ненавидят его, либо безоговорочно обожают. Третьего не дано.

— Анька, это тебе! — Матвей плюхается рядом с мной на плед, расстеленный на траве, и вручает ароматный букет полевых цветов.

Тут и ромашки, и колокольчики, и золотарник, и вереск. Красиво до невозможности! Аж глаза от буйства красок слезятся!

— Вот это да! — ахаю восхищенно, припадая носом к душистым соцветиям. — Неужели сам собрал?

— А как же, — ложится, пристраивая голову у меня на коленях. — Нравится?

— Еще бы! — восклицаю. — Такое чудо…

Широко улыбаясь, я любуюсь подарком, а Мот внимательно наблюдает за мной снизу. Ему нравится, когда я радуюсь. Он будто подпитывается моими эмоциями, а потом использует полученную энергию для новых свершений.

— Ты такая милая, Ань, — выдыхает Горелов. — Дай поцелую…

А в следующее мгновенье обхватывает ладонями щеки, притягивает меня к себе и принимается покрывать частыми поцелуями мое лицо. Жмурюсь, потому что его немного отросшая щетина колется, но при этом испытываю неописуемый восторг. Матвей и его внезапные порывы нежности — это моя главная слабость…

— Аня Краснова! Краснова Аня здесь? — звук собственного имени вынуждает меня вынырнуть из сладкого забытья.

Вскидываю взгляд. На поляне, недалеко от турников стоит невысокий мальчик из седьмой группы и крутит головой по сторонам, явно ища глазами меня.

— Чего тебе, малой? — коротко свистнув, Мот приподнимается на локтях.

— Мне Аня Краснова нужна.

— Ну, допустим, здесь Аня. Зачем она тебе?

Мальчик переминается с ноги на ногу, а затем, вздохнув, устремляется к нам:

— Директриса меня послала. Велела передать, что ждет Аню в кабинете. Прямо сейчас.

Мы с Мотом переглядываемся. С чего это вдруг я понадобилась Нонне Игоревне? Я, в отличие от него, общественность не эпатирую, режим не нарушаю, да и, в целом, веду себя примерно. Поэтому внезапный интерес администрации к моей скромной персоне порождает много вопросов.

— А что ей нужно? — Матвей принимается сидячее положение и подозрительно щурит веки.

— Не знаю, — пожимает плечами мальчик. — Сказала, просто позвать.

— Ладно, гуляй, — кивает Мот. — С задачей справился.

Мальчик облегченно выпускает воздух из легких и спешно ретируется. А Горелов тем временем направляет на меня долгий задумчиво-насмешливый взгляд:

— Ну колись, Анют, чего натворила?

— Да я… Я… — аж теряюсь. — Ничего! Ты же меня знаешь!

— Знаю, конечно, — шутливо треплет по волосам. — Раз ничего не делала, почему вид такой напуганный?