С первого взгляда

— Неожиданно как-то…

— Неожиданно, но не смертельно. Расслабься, поняла? — становится серьезным. — Сейчас пойдешь к директрисе и спросишь, что она от тебя хочет. Держись уверенно и глаза в пол не опускай. Ты ни в чем не виновата. Ясно?

— Ага.

— Я тебя у кабинета подожду.

— Думаешь, что-то случилось? — спрашиваю, взволнованно заламывая пальцы.

— Вряд ли. Скорее всего, про общественную работу задвигать начнет. Или стенгазету нарисовать поручит. В общем, что-нибудь в этом стиле.

— Ладно, — делаю вид, что принимаю его версию, хотя внутри поднимается буря.

Интуиция сиреной воет о том, что это все неспроста. Ой, неспроста…

— Да не трясись ты, Ань, — Мот пытается меня растормошить. — Все нормально будет. Тебя просто к директору позвали, а не в ментовку.

— Пойдем скорее, — поднимаюсь на ноги. — А то неведенье убивает.

Мот тоже принимает вертикальное положение, и, взявшись за руки, мы вместе заходим в здание. У кабинета с надписью «Директор» он снова дает мне пару-тройку напутствий, а затем, коротко постучав, я толкаю деревянную дверь:

— Здравствуйте, Нонна Игоревна. Вы меня вызывали?

— Да-да, Анечка, проходи, — директриса отрывает взгляд от лежащих на ее столе бумаг и фокусируется на мне.

Это полная тучная женщина лет пятидесяти. Короткие, выкрашенные темной краской волосы начесаны и взбиты до неестественного объема, а ярко-красная помада и родинка на подбородке придают ей сходство с Урсулой из мультика «Русалочка».

— Как у тебя дела, Анечка? Освоилась? — интересуется она.

— Все хорошо, спасибо, — переношу вес с одной ноги на другую. — Осваиваюсь понемногу.

— Ну в этом теперь уже нет особой нужды, — она издает хохоток. — Твои денечки в нашем учреждении подходят к концу.

— Что вы имеете в виду? — напрягаюсь.

— Радуйся, Анечка! — Нонна Игоревна театрально всплескивает руками. — Тебя хотят забрать в семью!

— Что?.. — слух затягивается звоном битого стекла, и мне начинает казаться, что я глохну.

— Ты приглянулась одним очень уважаемым людям из столицы. Они уже на пути сюда, чтобы познакомиться с тобой лично. Разве это не здорово, милая?

Директриса улыбается и сияет, будто рождественская гирлянда, а до меня меж тем мучительно долго доходит смысл ее слов. «Забрать в семью», «люди из столицы», «на пути сюда»…

О нет. Только не это…

Глава 20. Аня

Собственный пульс мучительным ревом нарастает в висках, а в горле делается сухо-пресухо, будто я пригоршню горячего песка проглотила. Не моргая, гляжу на директрису и вижу, как ее ярко накрашенный рот то распахивается, то снова закрывается. Из него, очевидно, вылетают слова, но я их не слышу. Совсем. Вокруг сплошной белый шум, который своим нарастающим мерным гудением перекрывает все внешние звуки.

Я знала, что воспитанников детских домов иногда удочеряют и усыновляют. Но почему-то думала, что речь идет о маленьких детках, которые не умеют ни ходить, ни говорить. Кто захочет взять в семью почти взрослого человека с уже сформировавшимся характером, привычками и мировоззрением? Это ведь такой большой риск…

Я прожила в интернате больше трех месяцев и ни разу не слышала о том, чтобы кого-то из моих сверстников забрали приемные родители. Поэтому пребывала в полной уверенности, что со мной удочерения точно не случится. Да и, если честно, совсем не хотела этого… А зачем? У меня ведь уже есть мама и папа. И даже несмотря на то, что их останки давно покоятся в сырой земле, я говорю о них в настоящем времени. Потому что в моем сердце они живы. Были, есть и всегда будут.

Возможно, это прозвучит неблагодарно, но мне не нужны другие родители. Ни сейчас, ни когда-либо потом. Судьба лишила меня тех, кто был мне дорог, и заменять их другими людьми я не намерена. Мне лучше здесь, в детдоме, с Мотом… Ведь в последнее время он стал для меня тем самым особенным человеком, близость с которым я больше всего на свете боюсь потерять.

Мне не нужна ни столица, ни новая семья. Только он. Мальчишка с бесподобными ореховыми глазами и улыбкой, от которой на душе становится теплее.

— Я... Я не хочу в семью, — выдавливаю срывающимся на хрип голосом. — Мне и здесь хорошо.

— Ну что за глупости? — отмахивается Нонна Игоревна. — Разве может пребывание детдоме сравнится с жизнью в кругу любящей семьи? Нет, Анечка, это совершенно несопоставимые понятия. Поэтому, пожалуйста, не говори ерунды.

— Вы не понимаете! — восклицаю с отчаянием. — У меня уже была семья! А теперь ее нет… И другой мне не надо.

— Юношеский максимализм, — вздыхает директриса. — Так красиво и так бессмысленно.

Мне становится очевидно, что она не воспринимает мои возражения всерьез. Для нее они пустой звук. В голове женщины просто не укладывается мысль, что кто-то по доброй воле может держаться за жизнь в детском доме. Она не догадывается, что даже в самую темную ночь в небе можно увидеть звезды…

Да, сиротство — это страшно. Но еще страшнее вдруг остаться без человека, который бережно и с любовью зашил кровоточащие раны твоего измученного сердца.

— Я ведь имею право отказаться? — сиплю я. — У меня есть такая возможность?

— Анечка, — Нонна Игоревна сплетает пальцы в замок, — давай поговорим как взрослые, хорошо? Детский дом переполнен. У мальчиков в старших группах в комнате по пять кроватей вместо двух. Нам катастрофически не хватает финансирования. Поэтому если у нас появляется возможность отправить ребенка в семью, мы ее используем. Тем более в твоем случае это феноменальное везение! Как я уже сказала, семейная пара, надумавшая тебя удочерить, — прекрасные люди. Москвичи, оба на хороших должностях, своя квартира в собственности. У них была дочь примерно твоего возраста, но она погибла при трагических обстоятельствах. И вот спустя несколько лет они решили сделать доброе дело: взять к себе девочку, которая так же, как и они, познала горечь утраты. Мне кажется, ты и твои потенциальные родители вполне способны сделать друг друга счастливыми.

— Но я уже счастлива! — не сдаюсь. — Здесь!

— Мне как руководителю, безусловно, очень лестно это слышать, но давай без гротескных преувеличений. Если москвичи приедут и после личного знакомства захотят забрать тебя с собой, ты подпишешь документы об удочерении. И это не обсуждается.

— Нет! — я изо всех сил мотаю головой, и слезы, скопившиеся на ресницах, срываются вниз.

— Аня! — директриса повышает голос и страшно выпучивает глаза. — Не дури! Это я до поры до времени добрая. Но, если ты будешь и дальше показывать характер, то узнаешь меня совсем с другой стороны.