S-T-I-K-S. Континент

— Ай… — протянула она без тени улыбки. — Все бы тебе шуточки шутить… Вы бы, пациент, халат-то распахнули да посмотрели на себя в зеркало. Вон висит.

Я хотел было уже возмутиться, что не висит, а как стойкий оловянный солдатик… Но медицинская сестра махнула рукой в сторону стены за моей спиной, где обнаружилось большое прямоугольное зеркало в потемневшей раме.

Моё сердце ёкнуло — что-то в её тоне заставило меня насторожиться.

Я повернулся к зеркалу. Секунду помедлил, собираясь с духом. Потом решительно рванул ворот надетого на меня больничного халата, как матрос тельняшку на груди.

И замер.

Прямо посередине моей груди, от ключиц и почти до самого живота, тянулся длинный, уродливый шов. Грубые чёрные стежки, похожие на скобы, стягивали края раны. Кожа вокруг была воспалённой, а сам шов густо измазан чем-то ярко-зелёным — вероятно, банальной зелёнкой.

Выглядело это жутко. Свежо. Болезненно.

— Вот видите, герой-любовник? — донёсся сзади равнодушный голос сестры, в котором не было ни сочувствия, ни злорадства — только сухая констатация факта. — Рановато вашему богатырю ещё в бой рваться. Операция по шунтированию сердца прошла успешно. Но надо ещё подлечиться. Поваляться. Так что марш в палату, и никаких перекуров.

Слова ударили по мне, как обухом по голове. Шум в ушах. Мир качнулся.

— Шунтированию? — эхом повторил я, не узнавая собственного голоса.

При взгляде на страшный шрам пустота в голове разрослась, будто решила поглотить меня целиком. Операция на сердце? Это объясняло больницу. Но не объясняло всего остального. Кто я? Что со мной случилось? И почему я ничего, абсолютно ничего не помню?

— Шунтированию, — уже спокойно и почти дружелюбно подтвердила мне медсестра. — Операция такая, из задницы вырезают кусок вены и в сердце вставляют. Пока рановато вам ещё бродить по коридорам, на перекуры бегать и «богатырём» своим трясти перед медперсоналом. Быстренько в палату, больной. А не то…

Шунтирование — это очень серьёзная операция. Новость эхом отдавалось у меня в голове, пока я плёлся обратно в палату. Ноги двигались сами собой, ватные, непослушные.

«Из задницы вырезают кусок вены и в сердце вставляют»…

Чудесно. Просто восхитительно. Начало новой жизни, не иначе. Или конец старой? Чёрт его знает.

Голова гудела, а под рёбрами — там, где теперь красовался этот франкенштейновский шов, — начало неприятно тянуть. Сестра что-то бурчала мне вслед, но я уже не слушал.

Толкнул скрипучую створку и снова оказался в зелёной коробке палаты. Тот же унылый вид, те же казённые койки. Воздух всё такой же спёртый. Зеркало на тумбочке всё так же бесстрастно отражает мою незнакомую, осунувшуюся физиономию.

Я машинально запахнул халат, стараясь не думать о том, что под ним. Операция на сердце… это многое объясняло, но одновременно делало ситуацию ещё более дикой. Как можно такое забыть?

Я уже собрался снова рухнуть на свою койку и попытаться собрать мысли в кучу, как вдруг… куча шерстяных, пыльных одеял на дальней койке у окна зашевелилась. Из-под серой, колючей массы высунулась голова, украшенная совершенно безумной, всклокоченной причёской, напоминающей воронье гнездо после урагана. Пара мутных глаз моргнула, фокусируясь на мне, и хриплый, прокуренный голос произнёс:

— О… Привет.

Глава 3

Я замер. Пустая палата на проверку оказалась не такой уж и пустой.

— И тебе привет, — ответил я, стараясь, чтобы голос прозвучал уверенно.

Сюрпризы продолжались. Увидев, что в комнате действительно есть кто-то помимо гор одеял, я не удержался от удивлённого вопроса, который сам собой сорвался с языка:

— Ты кто такой?!

Голова высунулась чуть больше, обнажая шею с кадыком и часть плеча в растянутой серой майке-алкоголичке. Мужик уставился на меня странно, с каким-то недоумением, смешанным с лёгким подозрением. Блондин. Или вернее, то, что когда-то было блондином, поскольку сейчас его волосы имели неопределённый желтовато-серый оттенок. Лет сорока с небольшим на вид, может, чуть больше. Лицо отёчное, с характерной сеточкой лопнувших капилляров на носу и щеках — красноречивые следы долгой и крепкой дружбы с зелёным змием.

— Чё, забыл, да? — протянул он, всё так же глядя на меня в упор. Глаза у него были голубые, но какие-то выцветшие, водянистые. — Не узнал? Немудрено, в принципе. Олег я.

Олег. Ну хоть какое-то имя в этом вакууме.

— Отлично! — ответил я и, понизив голос, уточнил уже более вдумчиво. — А я кто?

Этот вопрос сейчас волновал меня куда больше, чем личность соседа по палате.

Олег снова уставился на меня, на этот раз его брови поползли вверх, образуя на лбу складки. Он даже привстал на локте, внимательнее рассматривая меня.

— Ты серьёзно ща? — спросил он наконец, и в голосе его прозвучало неподдельное удивление, хотя и слегка приправленное какой-то застарелой усталостью от мира. — Петровича разыгрываешь, что ли? Или тебе там, в реанимации, башку совсем отшибло?

Кого? Какого ещё Петровича?

— Я на шутника похож? — рыкнул я, чувствуя, как раздражение начинает закипать внутри. — Что случилось? Говори, как есть.

Рык мой прозвучал совсем не так как я того ожидал, а… неубедительно? Или, может, жалко? В общем, совсем не так, как я надеялся, и нужного эффекта не возымел. Но Олег, пожав плечами, поморщился то ли от неприятных воспоминаний, то ли просто от утреннего похмелья, и с лёгкой досадой произнёс:

— Да откуда мне-то знать? Тебя вроде из интенсивной терапии привезли вчера. Вечером. На каталке. Ты ещё от наркоза или чем там пичкают нас не отошёл — такую чушь забористую нёс, что я аж заслушался. Про каких-то монстров, лабиринты каменные, артефакты иномирные, тьму непроглядную… Прям готовый сценарий для ужастика. Тебе, брат, книжки писать нужно, серьёзно говорю. Может, денег бы поднял. А то знаешь, как сейчас с нормальной работой — жопа полная. Вот я сварной, вроде руки из плеч, а хрен где устроишься нормально, чтоб не кинули. Одни обещания, тля…

Он говорил это буднично, перескакивая с моего состояния на свои проблемы, но его слова про «монстров, лабиринты, артефакты, тьму» заставили сердце забиться чаще. Это же… это же из моего сна! Или… из того сообщения вроде бы какой-то Системы?

Мозг лихорадочно заработал, пытаясь сопоставить факты. Если меня привезли только вчера вечером, и я был под наркозом…

— Так ты вчера приходил в себя, — буднично пояснил Олег, всё ещё не выбираясь из своего одеяльного кокона. — Воды попросил. Громко так, требовательно. Ну, я тут рядом был, встал, налил тебе из графина — вон он, на тумбочке пустой стоит. Ну представился заодно. А ты выхлебал в итоге весь графин, как верблюд, и снова отрубился. Даже спасибо не сказал. Невежливо…– Постой, — перебил я его. — Если мы с тобой толком и не говорили, как ты думал, я узнаю тебя?

Приходил в себя? Просил воды? Ни малейшего проблеска воспоминаний. Словно и не было ничего. Только сон этот дурацкий про лабиринт… и вот это сообщение… или что это было?

— Вот же зараза! — рявкнул я, скорее от досады на собственную дырявую память, чем на Олега.

— Да ты это… не кипятись, — примирительно прогудел сосед из-под одеял. — Я ж сам не знал, что ты вчера вообще никакой ещё был. Думал, просто хамоватый тип попался. Как звать-то тебя? Представиться бы надо по-человечески. А то лежишь тут, как анонимус.