С тенью на мосту

— Почему ты спрашиваешь? — ложка задрожала в руках Марии.

— У вас обоих такой жуткий вид, будто мы хороним кого-то.

— Мы никого не хороним. С тобой все в порядке.

— Тогда почему у меня седые волосы и вот эти пятна на руках? Разве это не признак какой-нибудь страшной болезни, от которой быстро умирают?

— Нет, у тебя никакой болезни! — Мария с шумом встала из-за стола.

— Иларий, это правда? Правда, что со мной все хорошо? — Аля смотрела на меня такими глазами, которым просто невозможно было соврать. Мария, в свою очередь тоже, из-за спины Али, смотрела на меня и качала головой, показывая, чтобы я не смел ничего говорить.

— Аля, у тебя есть некоторые проблемы со здоровьем, но это все поправимо. Просто в твоем организме не хватает некоторых витаминов, но мы купим все необходимое, и ты поправишься, — безжалостно врал я, и от этого мне становилось дурно: каждое лживое слово щипцами что-то вырывало у меня внутри.

— И мои волосы снова станут прежними?

— Да, они снова будут прежними.

— Ну что же, спасибо за утешение, ты старался, но актер из тебя плохой. Я знаю, что это вранье! — вдруг закричала она. — Вы оба — хватит мне врать! Вы видели свои лица? Да они у вас такие, будто я уже умираю, будто вы уже оплакиваете меня! Я не буду ни с кем разговаривать, пока мне не скажите правду, что со мной и чем я больна! Я имею право знать, что со мной происходит. Я вам не какая-нибудь глупая девочка, которой можно сочинять сказки и она будет верить. Понятно?

Аля бросила гневный взгляд на сжавшуюся в комок Марию и ушла в свою комнату, с силой хлопнув дверью. Она сидела там, запершись, до самого вечера, а Мария, как цепной пес, ходила возле двери и никак не решалась постучать. Потом огна не выдержала и попросила меня выйти с ней на прогулку, подышать свежим воздухом, потому что ее голова раскалывалась от множества мыслей.

Сильный ветер уже прекратил гудеть в трубах и затих. Люди, находящиеся еще в праздничном настроении, высыпались на освещенные тротуары, и сновали по своим делам, смеялись, кричали и громко разговаривали, они жили, а мы бесцельно брели сквозь них, как бесплотные призраки.

— Я не могу врать ей, — произнесла Мария.

— Она скоро сама все поймет. Она будет меняться не только внешне, но и по характеру. Это неизбежно.

— Значит, ты уже сдался заранее и считаешь, что мы проиграли?

— Нет, я не сдался. Но даже если меня будут сейчас пытать до смерти, и мое освобождение будет зависеть от того, найду ли я способ остановить превращение, то я умру, потому что я не знаю, как спасти Алю. Я не знаю, но я не сдаюсь. Никогда и ни за что. У меня есть деньги на самого лучшего врача. Завтра мы приступим к поиску.

— Ты сам-то вершишь в то, что здесь помогут доктора?

— Я не знаю, мы просто должны пробовать все варианты.

С неба начали срываться мелкие ледяные крупинки, постепенно покрывая предыдущий, замерзший и извалявшийся в грязи, снег ровным белым слоем.

— Сколько у нас есть времени? — спросила она.

— В лучшем случае — две недели, а может уже и меньше.

— Что если мы не успеем найти выход, и она все же постареет и превратится в это… в это существо. Что если я ее не отпущу? Она будет жить с нами, пока мы не узнаем, как вернуть ее обратно. Она будет рядом, и тогда у нас будет еще много времени. Ведь так? Она же не умрет, а просто изменится. Что, если так? — она отчаянно жестикулировала и на каждый свой вопрос преданно заглядывала в мои глаза, снова пытаясь обрести надежду.

— Это невозможно, — сказал я, испытывая страшное отвращение к себе, потому что никак не мог ее утешить, — чтобы она не погибла, ей нужно будет уйти, когда придет время. Когда заканчивается превращение, существу нужно найти новый дом, чтобы оно могло подпитаться жильцами этого дома. Если Аля останется, то она умрет, как и мои родители. У нее не будет необходимой ей еды, потому что она уже не будет человеком: мы не сможем накормить ее супом или картофельным пюре, или печеньем… Прости, но это так…

Вдруг Мария резко остановилась и посмотрела на меня пристальным, холодным взглядом, от которого у меня пробежал мороз по коже.

— Я не отпущу ее, запомни это. Она моя семья, и я буду бороться за нее. Тебе, может быть, все равно на нее, ведь ты ее толком не знаешь даже, и страдать сильно не будешь, когда она уйдет, но я не отпущу ее и не позволю умереть, чего бы это мне не стоило, — сказала она с каким-то ожесточением и даже злобой.

— Не говори так, что мне все равно! — ее слова больно резанули меня. — Я практически всю свою жизнь был одинок, и когда я встретил вас, я впервые в жизни узнал, что такое быть счастливым. И ты, и она для меня тоже семья. Да, я знаю Алю совсем немного, но мне достаточно того, что ты ее любишь, чтобы и я ее полюбил.

Как порыв ветра, она бросилась меня обнимать, зарываясь лицом в мой шарф.

— Прости меня, прости, если можешь, — зашептала она, всхлипывая, — я сама не своя, не знаю, что говорю… Мне так плохо, так плохо. Я не представляю, как пережить все это… Это невыносимо.

Я целовал ее слезы, катившиеся по холодным щекам, и обещал, что мы спасем Алю. Потом мы снова брели, похожие на одиноких, бездомных и потерянных людей, лишившихся всякого смысла жизни.

— Река замерзла, — безжизненно сказала она, когда мы увидели застывшую поверхность воды.

Вечером мы составили план действий и решили придерживаться его, не задумываясь, будет ли какой-нибудь результат или нет. Первым вариантом в нашем списке был поиск хорошего врача, а следующими — все, что только могло прийти в голову: помощь колдунов и знахарей, сеансы гипноза, гадалки и ворожеи. Мы решили обвесить Алю защищающими и изгоняющими зло амулетами, в общем, сделать все, что можно было, только лишь бы это помогло остановить превращение.

Утром следующего дня я отправился на поиски врача. Во всех больницах, где я побывал, доктора, выслушав описания симптомов болезни Али, хмурились, удивлялись и говорили, что никогда ни с чем подобным не сталкивались. Я уже отчаялся, когда вдруг одна санитарка, случайно услышав мой рассказ, посоветовала обратиться к ее практикующему на дому знакомому и дала его адрес. Я приехал туда и меня встретил степенный мужчина лет шестидесяти.

— Да, я уже видел нечто подобное, — сказал он, выслушав меня, — был не так давно один пациент со схожими симптомами. Я уверен был, что мой метод смог бы помочь ему, но он через пару сеансов исчез: ушел на улицу и не вернулся.

— И в чем заключается ваш метод лечения? — спросил я.

— Дело обстоит так: все тело больного, кроме головы, обкладывается мешочками со льдом на пятнадцать минут. Холод, как это уже доказано, заметьте, замедляет старение и образование болезней. Все импульсы и движение клеток застывают, что позволяет нам провести соответствующие манипуляции, чтобы направить их в обратном порядке, замедлить их ход и вернуть к первоначальному состоянию. Пока больной будет лежать, мы через его голову, с помощью специально сконструированных проводков, будем посылать электрические сигналы, чтобы эффективность ледяной заморозки была более результативной.

— Вы предлагаете лечить больного током?

— Если грубо, то можно сказать и так, но это будет несколько не точно…

— Нет, нам такие методы не подходят, — оборвал я его и собрался уходить.

— Но вы даже не попробовали! — воскликнул он. — Больному нужно будет потерпеть всего пятнадцать минут, разве это сравнится с тем, что вы навсегда потеряете пути к выздоровлению?

Я откланялся и вышел из квартиры. Около часа я бесцельно бродил по городу, чтобы отстрочить неизбежный разговор с Марией, и возвратился домой, когда сумерки плавно перешли в ночь.