С тобой моя тревога

«И вправду, что это я, вместо того чтобы поставить машину в гараж и идти домой, поехал за ней? Среди нашего брата — шоферни — через одного такого тертого не найдешь. Красивая? Подумаешь, невидаль! Красивых-то в поселке, пожалуй, больше, чем некрасивых… К черту все!» — думал про себя Грисс. Но тут же, неожиданно для себя, предложил:

— Хотите, я вам настоящего человека покажу? У него и выпьем, раз уж так хочется.

— Где это?

— Неподалеку… Только заедем, узнаю, дома дед? Потом машину на прикол — и вернемся.

Ольга, может, и не согласилась бы пойти с Василием В гости к какому-то деду, будь тот хоть распрекрасным человеком. Но ей хотелось как можно дольше оттянуть свое появление в общежитии, где не уйти от любопытных взоров, от расспросов и от необходимости отвечать. Этот шофер уже тем хорош, что не задает дурацких вопросов. И она сказала, тряхнув головой, будто отбросила сомнения:

— Рули!.. Поехали, что ли!

Около одного из приземистых зданий Грисс остановил машину.

— Я мигом.

Он отсутствовал минут десять. Ольга заинтересованно оглядывала редких прохожих, освещенные окна: за шторами и занавесками были видны разноцветные абажуры, платяные шкафы, цветы. Доносилась откуда-то музыка.

— Все в порядке, — сообщил Василий. — Может, отведу вас к нему, а в гараж один поеду, а?

— Нет… Вместе поедем. Чего я одна-то…

Грисс загнал автобус в гараж. По дороге забежал в магазин, купил бутылку водки, колбасы, банку консервов, торт «Сказку» в узкой коробке.

— Это школа, — руки у Василия были заняты, и он кивком показал на двухэтажное здание в глубине двора за штакетником. — А вон там в конце улицы, на горке, — это наш дворец.

Весь в огнях, дворец был похож на большой корабль, плывущий над поселком.

— Красивый? Дворец, говорю, красивый?

— А? А-а-а, да, да…

— О чем думаете? — Он заглянул ей в лицо, но в обманчивом свете качающихся на ветру фонарей не уловил его выражения. — Вот и пришли…

— А кто он? — спросила Лихова.

— Кто? К кому идем-то?.. Это такой человек, знаете! Вроде живого мамонта. Он видел и делал то, о чем мы только по книжкам узнаем. Он Смольный брал. Участвовал в работе одиннадцатого и двенадцатого съездов партии. Таких, как наш дед, может, тридцать, может, пятьдесят человек живых сохранилось… На всю страну. — И как самое важное, с уважением и завистью произнес: — Он Владимира Ильича видел вот так, как я вас, к Примеру! Речь его, Ленина, последнюю на партийном съезде слушал. У него запись той речи сохранилась…

— В музей сдать надо, — рассмеялась Лихова.

— Что в музей? Запись?

— Нет, деда твоего! За деньги показывать.

— Ты тише! Не болтай чепуху! — Василий впервые сказал ей «ты». — Этим не шутят!

— Уж не партийный ли ты?

— Партийный… Но все равно с этим не шутят!

Она смерила его недоверчивым взглядом.

— А чего же ты, партийный, с воровкой водку пить идешь?

Василий рассмеялся:

— Мы же в гости идем! Водку выдумали не только для беспартийных. Устав не запрещает!

— За мной, говорю, чего шьешься? — продолжала она с издевкой. — Коммунист… Порядочных не хватает в поселке? Может, думаешь, что со мной проще, да?

— Не задавайте так много вопросов. Чего злитесь? Не хотите идти — вернемся.

— А чего ты ему про меня сказал?

— Сказал, что приду с приезжей, новой работницей завода.

— Темнишь? Поди, сказал, кто я.

— Не вру. А про себя, если захотите, сами расскажете. Я ведь о вас тоже ничего не знаю.

— Много будешь знать — скоро состаришься… А он точно Ленина видел?

— Говорю…

— Знаешь, Василий, давай не будем у него пить. Посидим немного и смоемся… Я только посмотрю на него, на мамонта… как ты сказал, да погреюсь чуток.

— Почему же не будем? Он и сам выпить любит.

…Их встретил высокий старик в темно-сером двубортном костюме; поверх пиджака передником подвязано полосатое полотенце. У старика было удлиненное сухощавое лицо с тонкими губами и резкими, как подковы, складками вокруг рта. Из-под кустистых седых бровей добро смотрели на нее светлые глаза.

— Заходите, заходите!.. Раздевайтесь… — Он повел большим с горбинкой носом, засуетился, всплеснул руками. — Я на кухню. Да не разувайтесь!

Старик прошлепал стоптанными комнатными туфлями по намытым до блеска половицам в глубь квартиры, откуда доносились шипение и вкусные, домашние, незнакомые Ольге запахи.

Ольга успела заметить, что у старика большая голова с высоким лбом; на гладкой розовой коже лысой совсем головы веселыми зайчиками отразился свет коридорной электрической лампочки.

Она сбросила с ног стоптанные туфли. Василий тоже разулся. Ольга стояла босиком на холодном блестящем полу.

— Быстро, быстро! Направо, в столовую. — Василий со свертками и коробкой в руках легонько подтолкнул ее плечом, кивнул на ближнюю дверь. — Сюда! Садитесь на диван, — посоветовал Василий. — С ногами, теплее будет.

Она не осмелилась подобрать под себя ноги и села поглубже, прижимаясь спиной к холодной дерматиновой спинке. Огляделась. Комната как комната: посредине стол, покрытый белой скатертью, этажерка с книгами, на верхней полке какие-то фотографии, флаконы, фотоаппарат на длинном ремешке висит. На стене под стеклом в рамках несколько фотографий, самая большая — молодой женщины в белом платье с высоким воротничком и высокой прической. В углу, около большого окна с тюлевой шторой до пола, на табуретке — радиоприемник с проигрывателем. В другом углу, на табуретке же — деревянная четырехугольная кадка с пальмой.

«А небогато живет», — подумала Ольга.

Василий отнес свертки на кухню, поставил бутылку на стол, присел.

— Ну как? Осваиваетесь? — улыбнулся он Ольге.

— Вася, — донеслось из кухни, — включи музыку.

Василий взял с подоконника стопку пластинок, принес на диван.

— Выбирайте, на ваш вкус.

— Сам выбери, — попросила она. — А как его зовут-то?..

— Андрей Михайлович.

— Ребята! — донесся голос хозяина. — Ну-ка, идите помогите!

— Сидите, я сам, — сказал Василий.

Вернулся он со стопкой тарелок, на которой катались и тоненько подзынькивали рюмки. Зашел Андрей Михайлович, уже не подпоясанный полотенцем, неся тарелки с колбасой, салатом и пучок зеленого лука. Под мышкой зажаты шерстяные носки. Поставил тарелки на стол, а носки бросил Ольге на колени.

— Ну-ка! Так и воспаление легких схватить можно в два счета. Надевайте, надевайте! Ничего, что велики. Других нет, зато теплые. К столу, к столу! — И потер большие белые ладони одна о другую. — Не топят, черти! Зовут-то как, красавица?