С Том 3
Шрифт:
— Совсем она не маленькая!
— Все ходит за мной, шпионит… Соловьев, ты же понимаешь, что девушка в тебя втюрилась?
— Ну не одна она, — я не удержался и шлепнул Анну по попе. Нет… какая она все-таки стремительная. Стоило мне сонному прихватить ее, как она оседлала меня и давай скакать.
Блин… от таких скачек случаются дети, распадаются семьи… Я прислушался к себе. Нет, чувства вины перед Верой не было. Чертик на левом плече шептал прямо в ухо:
— Каждый мужик имеет право на лево!
— Только если он не нарушает даденное слово! — отвечал ангелочек на правом плече.
— Соловьев! —
Поцелуй с радисткой был почище любовной сцены пять минут назад.
В хату к разведчикам я шел уже в полном раздрае. Вроде и предал Веру. А вроде и нет. Еще эта Параска вилась рядом словно собачонка. Все заглядывала в глаза, пыталась понять, чего я такой хмурый. Болтала без умолку:
— А повара нашего покусал Абай.
— Что за Абай?
— Ну это дворняжка. В доме у Мельниченко живет. Шевчук пинка ей дал, а та его хвать за ногу… А еще у Иосифа Эмильевича спирт пропал. Все на Кашина думают. От него пахло вечером.
Я посмотрел на небо. Да… по такой погоде вечер от дня не отличишь. Низкие тучи, пронизывающий ветер со снегом в придачу. В одной из хат, мимо которой мы шли гармонист играл «Бьется в тесной печурке огонь…». Песня пошла в народ.
Пока добирались — пытался прочитать радиограмму, что принесла Анна. Света было мало, мешал падающий снег.
— Это о новом самолете, — блеснула своими знаниями Параска. — Уже весь отряд знает.
— Не отряд, а проходной двор, — я пнул снежный ком на дороге.
Никакой секретности, бардак какой-то… А если в отряде есть немецкий шпион? Надо особиста просить, вот прямо срочно, в первую очередь, чтобы все здесь по струнке ходили и лишний раз рот не открывали. Вот Чхиквадзе бы сюда, тут покойник порезвился бы…
Самое странное, так венгерский майор не огорчился своему пленению. Мне даже показалось, он обрадовался, что ли? Некогда было, так что к пленнику в машину сел один из наших и они поехали в составе нашей колонны между хорьхом и ганомагом. Даже водитель был тем же. Только и того, что отобрали оружие и документы, да по голове дали.
А как вернулись на базу, я снова слег. Такая слабость навалилась — даже поесть толком не смог. Да вот, оказывается, прошла. Аж до кобеляжа дело дошло. Так что про венгра и не вспомнил, пока Анна, а вслед за ней и Параска, не освежили память.
— Товарищ командир, а разрешите еще вопрос, — вывела меня из раздумий языкатая сопровождающая.
— Говори уже, что там у тебя? — буркнул я, останавливаясь у кривоватого тына хаты, к которой шел.
— Да вот я спросить хотела, только вы не подумайте ничего, я так просто, для интересу, а не для серьезности, вы же понимаете, Петр Николаевич, я же не то что некоторые, так что мне… — выпалила Параска и начала набирать воздух для продолжения, но грех было не воспользоваться таким шансом.
— Молчать! — гаркнул я. — У меня уже голова болит от болтовни. Три секунды у тебя. Время пошло.
— А вы, товарищ командир, можете молодых расписать? Только не подумайте, я…
— Могу, — снова оборвал ее я. — Командир подразделения имеет права брать на себя функции гражданских органов власти, если доступа к ним нет. А ты замуж собралась?
— Ой, та вы что, скажете тоже, Петр Николаевич, — махнула рукой главная санитарка. —
Спор такой вышел, я и спросила…Дослушивать я не стал. Вот натуральная Трындычиха из «Свадьбы в Малиновке». А ведь старый уже спектакль, надо бы спросить аккуратно. Если идет — не уйти Параске от новой кликухи.
Но через минуту я про говорливую девушку забыл напрочь. Новости были такие, что из головы могло вылететь не только это.
— А, товарищ командир, наконец-то, — обрадованно сказал Старинов, когда я вошел. — Вот, значит, Юлий Майор рассказывает нам много увлекательного. Думаю, и тебе интересно будет послушать.
— Так погоны капитанские, какой он, нафиг, майор? — удивился я.
— Майор, то фамилия, — ответил пленник. Худой как палка, с глазами навыкате.
Говорит по-русски, что примечательно. С чудным акцентом, Но так он же иностранец.
— Ну ладно, капитан Майор, — тут венгр тихонько вздохнул, видать шутка была ходовой и успела ему надоесть, — что хотите рассказать?
— Склад с продовольствием — интересует?
— Вообще — да, конечно, но все зависит от многих факторов: где расположен, какая охрана, что там есть. А то вдруг там три тонны зеленого горошка или черного перца? Что нам с таким добром делать?
— Хороший склад, — причмокнул Майор губами, немного подумав. Наверное, переводил для себя и вопрос, и ответ. — Но там нет перец и горошек. Есть мука, консерва, сахар, рис. Можно забирать.
— По накладной? — ехидно уточнил я. С какой радости я здесь слушаю этого… хрена с горы?
— Можно показать? — спросил он у Старинова и тот кивнул, мол, давай.
Венгр поднялся, снял мундир, аккуратно, гад, сложил его, и закатал оба рукава рубахи. Да уж, давненько я такого не видел. Хорошие рубцы, памятные.
— Где же ты, мил человек, такую красоту заработал? Наручники?
Он помолчал, наверное, слова такого не знает.
— Меня вешали за руки. Двадцать четыре часа. Я был без сознания, меня снимал, потом доктор разрешал и снова вешали.
— А потом? — полюбопытствовал я.
— Отпускали без доказательство. Но теперь служить только интендант.
Да уж, недоработали органы у них. Допросили, пусть и с пристрастием — и на свободу? Странные люди, однако.
— Так ты коммунист? — спрашиваю я его.
— Да. Я могу петь «Интернационал»? Я знаю русский текст! — он встал и довольно-таки красивым баритоном запел гимн.
Вставай, проклятьем заклеймённый, Весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущённый И смертный бой вести готов.Странная ситуация: пленный венгр поет наш гимн, а мы, конечно же, встаем. Анекдот, да и только.
— Ладно, песню ты знаешь, — говорит Илья Григорьевич. — А еще какие доказательства?
— Конечно, партийный билет не со мной, — спокойно отвечает Майор, — но вы можете спросить в Коминтерн, номер вот такой, — и он написал цифры на обрывке газеты.
Мы переглянулись со Стариновым. По радио запросим — дело плевое.
Ответ, как ни странно, пришел быстро, буквально через несколько часов. Есть такой в картотеке, срочно вербовать.