С улыбкой трупа

Навстречу ему вышла администраторша – низенькая, в сером жакете и с густыми черными волосами, завязанными в тяжелый хвост.

– Здравствуйте, – произнесла она и заулыбалась, – добро пожаловать в нашу парикмахерскую.

– Ну да, парикмахерская, – человек посмотрел на нее с презрением. – А почему она называется «Агент»?

– Ну, мы долго подбирали название… Хотели сначала «Чекист» назвать. Ну, вы понимаете, Штирлиц, какой-то подтянутый, ухоженный, четкий такой человек. Все-таки агенты сейчас в основном по продаже недвижимости.

– Это не имеет значения, – отрезал незваный гость.

Администраторша замерла.

А как тут не замрешь?

Если не имеет значения – то зачем спрашивал?

– Раньше вы могли творить свои дела, – сурово произнес он, – но теперь козни вашего брата раскрыты. Национальное возрождение после веков кровавой коммунистической диктатуры – то, чего вы больше всего боялись. Народ вынес вам свой приговор. Народ не будет ждать решения суда, или пока эти совковые чиновники что-то решат. Решение уже принято. Вас ждет смерть! Смерть вам всем! Вам не место на этой земле. Это наша земля! И она станет нашей, когда мы хорошенько польем ее вашей кровью! Готовьтесь, русские свиньи, готовьтесь! Расселись здесь, как у себя дома!

– Нам очень жаль, что вам не понравилось…

Но незваный гость ее не слушал.

Он даже не стал ей угрожать.

Он просто развернулся на каблуках, шагнул на улицу. Не прерывая движения, схватил ту самую высокую и узкую металлическую урну – она оказалась удивительно легкой – и швырнул прямо в ближнее зеркало.

Послышался такой оглушительный звон, словно кто-то обрушил целый стеклянный дворец. Зеркало лопнуло уродливой черной звездой, осыпая осколками зеркальный столик. Оба посетителя смотрели на это в ужасе, а за их спиной в таком же ужасе замерли парикмахерши в нарядных фартучках.

Единственный, на кого это, казалось, не произвело впечатления – это сам незваный гость. Как ни в чем не бывало, он зашагал по проспекту, потом нырнул в мрак подворотни – и там пропал.

«Тоже мне, Гаврош выискался», – подумал Черский, глядя ему вслед и вспоминая роман Гюго – главным образом для того, чтобы не взорваться на месте.

Он понимал, что перед ним было зло. Чистое, бесстыжее, какое входит в детей в определенном возрасте – именно поэтому Черский так боялся заводить детей.

Он не мог терпеть зла даже в любимом ребенке и еще в Афганистане привык реагировать на такое зло моментально и насмерть. Потому что если зло завелось рядом с тобой, оно может сожрать не только тебя, но и все боевое подразделение вместе с сухпайками.

Конечно, политика была ни при чем. Просто смотреть на зло больно, даже если оно внутри тебя. Вот и приходится его прикрывать чем попало: национализмом, коммунизмом, анархизмом, религией или ее отсутствием, какой-нибудь воровской моралью. Когда хочется расколотить чужой металлической урной чужое зеркало, повод найдется всегда…

Человек, пошатываясь, пьяный от собственной значимости, исчез в толпе. А Черский смотрел ему вслед и думал, что точно так же уходил от него через двор человек, который убил Нэнэ.

Если бы у него было оружие – Черский пристрелил бы его прямо в спину. И стрелял бы без промаха. И его едва ли бы нашли – как едва ли найдут убийцу Нэнэ.

Но оружия у него не было. Как не было его, когда убийца Нэнэ спокойно уходил через двор, а он не пытался даже его догнать…

Потому что понимал – у него оружия нет, а у этого отморозка оно есть. И в случае чего тот с легкостью, прямо на месте, доведет задание до конца. А потом его тем более не найдут.

Но теперь – и у Черского даже ноги похолодели от осознания – теперь появился призрачный, но шанс его отыскать.

Да, политика была здесь ни при чем. Но ее все равно можно использовать. Она и станет той ниточкой, которая может привести куда нужно.

Да, бизнес пострадал и название тут ни при чем, даже если приплетать репрессии и национальное возрождение на руинах советской промышленности. В бизнесе не бывает «этично» и «неэтично». Бывает «законно» и «незаконно»… а законы сейчас не действуют.

Значит, законом здесь буду я. Кто знает, может быть, именно в этом и скрывается та самая американская мечта, про которую так часто говорят. Нет, это не миллионы и небоскребы – напротив, это та самая пустыня, которая расстилается за небоскребами и в которой можно жить, как тебе нравится. Где каждый человек – сам себе закон, где живут свободные поселенцы, а если они слишком заняты, то выбирают шерифа.

Эта мечта была очень сильна. Настолько сильна, что даже проникла в его сны. И тот самый сон, который все не шел у Черского из головы, вдруг повернулся другой стороной.

Да, там, во сне, эти бестолочи бросили его и ушли веселиться. Но когда ему поручили их сторожить – они вручили ему и власть. Он стал их шерифом.

И теперь он тоже должен стать шерифом.

Черский потянул за фигурную медную ручку и шагнул в теплый желтый свет пострадавшей парикмахерской.

6. Верхом на торпеде

Внутри парикмахерской все оказалось таким же, каким он видел снаружи, – но сейчас, после разгрома, это казалось не перспективным бизнесом, а каким-то музеем восковых фигур.

Замерли парикмахерши. Администраторша в сером жакете тоже так и не двинулась с места, и на ней просто лица не было.

Даже клиенты окаменели в креслах с волосами торчком, совершенно обескураженные.

Черский был единственным, кто здесь двигался.

Он прошел на середину небольшого зала, хрустя подошвами по зеркальным осколкам, и улыбнулся ошеломленной администраторше.

Она робко улыбнулась в ответ. Молодая женщина в жакете явно гадала, что устроит этот незваный клиент.

– Я мог бы вам помочь с поисками этого человека, – сообщил он.

– Н-не надо, – осторожно заговорила администраторша. – Не надо тут у нас войну устраивать. Мы все подметем, все почистим. Все равно это случилось…

– Моя помощь не может ничего отменить, – согласился Черский, – но поможет избежать повторения.

– Если это так, то…

– Самый главный вопрос – вы под кем ходите?

– Что вы хотите…

– Бросьте, в наше время бизнес без этого невозможен. Кто вас охраняет? Кто решает ваши проблемы?