С видом на озеро

Мы уже были тогда не дети, особенно я. Мне было двадцать четыре года. Он двадцатилетний – почитал меня за человека взрослого и умудренного. На самом деле ему просто нравилось отражаться в моей «патине». В этом желтоватом стекле с добавлением ядовитого свинца. В этих пятнах, разводах и трещинках. В этой потускневшей амальгаме, через которую просвечивало все, что далее…

И вот ему придали облик того самого двадцатилетнего молодого человека, с коим я когда-то познакомился. Через месяц я приехал к нему. Он сделал вид, что обрадовался мне, но потом долго изучал сетевые архивы, чтобы удостовериться, что я – это я и мы действительно знакомы. Мы долго разговаривали, вспоминали – все-таки не виделись уже лет сорок, никак не меньше. Сначала он не рассказывал о том, чем занимается, лишь отшучивался. А мне было не до шуток. Я признался ему:

– Чувствую себя не в своей тарелке в этом «дивом новом мире», и рад бы сбежать куда угодно, хоть на Луну, хоть в космическую пустоту, но не могу этого сделать, поскольку принадлежу фабрике с потрохами. Моя суетливость вернулась вместе с молодостью, я, кажется, опять сделал что-то не так…

Да, я никогда не задерживался на одном месте надолго. Но одно дело, когда тебе двадцать-тридцать лет, другое, если тебе скоро девяносто восемь и ты не принадлежишь себе. На это он сказал мне со смешком, тоном заговорщика:

– Я могу тебя отправить туда, где они тебя не достанут.

– Они могущественны,– возразил я. – Ты себе не представляешь как.

– Представляю, – возразил он, махнув рукой. – Представляю и очень могущественных и сверх могущественных. Ведь на Земле живет шестьдесят миллиардов людей. Да на Луне уже несколько миллионов. Так что хватает среди них и очень, и очень-очень, и страшно могущественных. Но, тем не менее, есть еще больше мест, откуда тебя никто не достанет. Другое дело, что пока оттуда не возвращаются.

Я замолчал заинтригованный, и, при этом, сомневающийся, поскольку место, откуда ни один не возвращался, в моем представлении было только одно, как сто, двести, так и тысячу лет назад. Немного потомив меня, он склонился над столиком со стеклянной столешницей, подышал и написал пальцем по затуманившейся поверхности: «Прошлое».

Его кабинет был наполнен архаичными вещами из нашей молодости: большой письменный стол, шкаф, изящный журнальный столик, за которым мы разместились в креслах.

Наш следующий диалог проходил уже больше знаками и гримасами, чем словами, я понял, что он опасается прослушивания.

– Это возможно? – спросил я с большим сомнением.

– Только в один конец, – объяснил он. – Туда.

– Давно? – спросил я.

– Я в этом бизнесе уже несколько лет, – сказал он с важным видом. – Техника совершенствуется.

– Кто это придумал? – спросил я, и он показал наверх, но, как я догадался, это означало не Бог.

– «Соседи», – прошептал он. «Какие-такие соседи? Братья по разуму с далеких планет?» Люди моего поколения привыкли относиться ко всему такому скептически.

– Даже если ты шутишь, я скорее согласен, – произнес я, особенно не раздумывая. Ведь из нас двоих больше думал он, и так было всегда.

Он не только думал. Он задавал мне серьезные вопросы. Как будто можно ожидать ответа от верстового столба или от камня на пути? Вообще-то можно. Вот и в сказках про то же говорится: направо пойдешь, налево пойдешь. Что-то он понял, встретив меня, куда-то повернул, но этого я уже не видел. Ведь камням не положено оглядываться. У них и шеи нет. Их доля – тихо и грустно зарастать мхом. По крайней мере, до тех пор, пока одинокий путник не совершит полного оборота на своем пути и не вернется на прежнее место, с удивлением произнеся: я где-то уже видел точно такой же валун.

«Мы нужны друг другу, – подумал я тогда, подумал и теперь. – Ты мне симпатичен, а я тебе просто полезен. Со мной тебе зримее представлялись житейские невзгоды, мели и рифы. В моем присутствие тебе есть от чего оттолкнуться. Ну не говорить же в очередной раз, что «я с тобой готов был пойти в разведку»! Ты же спросишь: в какую именно из мировых разведок ты готов со мной пойти?»

Вся наша жизнь лет до двадцати – есть разведывание, осознавание. Поиск места, где можно себя применить. Мы, пожалуй, не были исключением. Юность – спецназ счастья. Мы были его тайными агентами до тех пор, пока нас не уволили, хорошо хоть не списали. Но не так уж многого в результате я добился в жизни, кое-что из того, что я вспоминаю, дал мне он. Как же мало он мне дал! До чего же он, двадцатилетний юноша, оказался жаден, прижимист и осторожен. Не до такой степени осторожен как я, но тоже изрядно. Впрочем, возможно это я должен был помочь ему, прикрыть его, дать знак, отвлечь огонь на себя, и не смог преодолеть амбиции, желание быть самым главным, лучшим, красивым, могучим, великим и ужасным. «Самым хорошим из всех плохих».

И дал он мне, если подумать, много. Он был моим добрым ангелом. Подарком, о котором я даже не мечтал, и который, по сути, не заметил, толком не разглядел. Вестником судьбы или самой судьбой? Скорее всего, этого мы так и не узнаем.

– Ты утверждаешь, что знаешь как жить, и мне хочется в это верить. Хотя бы кто-нибудь знает, как именно надо, – сказал я ему в тот раз на прощанье.

Мы расстались, договорившись встретиться в ближайшее время, с тем, чтобы я все как следует обдумал. Я и в самом деле, думал только об этом, поэтому на работе был рассеян, мне сделали замечание, благо «мальчику в вестибюле» это мог себе позволить каждый.

Нельзя сказать, что я отдыхал душой дома, в арендованной квартире, в окружении арендованных роботов. Там была идеальная чистота благодаря Даше, и, всегда ждал меня завтрак, благодаря Паше, который никогда не выходил из-за плиты – не мог, ему не приделали ноги – повару это не обязательно. Если подумать – жутковато, человек, вмонтированный в кухонную плиту…

Кое-как я дождался момента, чтобы поехать на встречу к старому другу. Впрочем, другу ли? Тот ли это человек, с которым мы познакомились на подготовительном отделении университета? Прошлое – может это какой-то хитрый обман? Он даже не попросил у меня денег. Что ему тогда нужно? Реальна ли эта переброска в прошлое или это что-то наподобие тех снов, которые я видел во время операции и раньше…

– Что ты возьмешь с собой? – спросил Дмитрий во время второй нашей встречи, когда я назвал ему год и место, в которое я хочу попасть. Он поигрывал пультом управления от моего пассажирского коптера, который я положил на уже знакомый журнальный столик, сам он так и не освоил никакое транспортное средство. Мы сидели с ним на трехсотом, застекленном этаже небоскреба, через прозрачную стену-окно был виден простирающийся до самого горизонта лес таких же сверкающих вытянутых вверх зданий замысловатых форм.

– Мешок с бумажными деньгами, – ответил я, равнодушно пожав плечами и щурясь от отблесков солнца. – Дадут?

– Этим я тебя обеспечу. Один отправишься? – допытывался он.

Когда-то давным-давно мы с ним говорили о девицах. Тогда мне казалось, что девушки – это что-то воздушное. Одна из них была к нему неравнодушна, и не она одна. Но он был такой высокий и кучерявый и она, та, о которой я вспоминаю, боялась, смущалась, не верила в свои силы. Но у него был друг, то есть я. Вот она и залезла ко мне в постель. Это было, с ее точки зрения, не позорно – залезть в постель к молодому человеку, который дружит с самим Кончеевым! Потом мы поженились, и она родила детей, о которых мне пришлось заботиться. Наверное, его можно назвать их крестным.