Саамский заговор (историческое повествование)

Были и настоящие трупы.

«Председателем Сеяврского сельсовета 18 декабря сообщено, что в Сеяврской запани был извлечен из воды труп мужского пола, который оказался по фамилии Зыков Николай. Причины утопления Зыкова пока не установлены».

«25 декабря с. г. на ул. Советской, д. 15 был обнаружен мертвым Осипов Николай Мартынович, 1885 г. рождения. Причины смерти не установлены, но есть надежда полагать, что смерть постигла от алкоголя, к тому же Осипов был больной».

Иногда вызывал сам первый секретарь товарищ Елисеев, Георгий Викторович, и напоминал слова вождя о том, что органы есть вооруженный отряд партии, и в своем кабинете давал задание. Но какие задания? Да в основном по анонимкам.

Хорошая, перспективная была анонимка на руководящих и ответственных работников первого лаготделения ИТЛ НКВД.

У руководящих и ответственных работников первого лаготделения стало за правило собираться, как сказано в доверительном сообщении, «за чашкой чая», эти «сборы сопровождались выпивкой и отсутствием критического подхода к оценке своей работы».

Заявитель знал, о чем писал, сам, надо понимать, сиживал (сиживала?) на сборах «за чашкой чая», всех знал (знала), все слышал (слышала).

Особенно возмущало заявителя то, что «эта группа, Драницын, Лыков, Тутаев и Гринберг, не ограничивала себя в вопросах снабжения продуктами питания, что переросло в необходимость доставать ряд продуктов и вино из различных источников различными путями».

И без Елисеева у Ивана Михайловича Михайлова лежал пяток-другой подписанных и неподписанных сообщений о поездках самих ответственных и руководящих работников первого лаготделения, а также доверенных лиц по их поручению за водкой в Апатиты и на станцию Оленья, на расстояние шестидесяти и семидесяти километров от райцентра Ловозеро.

Заявления подобного рода вместе с документами особой секретности лежали у Ивана Михайловича в самодельном железном шкафу, сваренном из двухмиллиметрового котлового железа хлопотами его предшественника. Шкаф закрывался на висячий амбарный замок и был обустроен пятью деревянными самодельными полками, которые Иван Михайлович мечтал заменить в противопожарных целях металлическими, да все руки не доходили. Всякий раз, приезжая в Мурманск, начальник Ловозерского РО НКВД ставил вопрос о сейфе, пытался убедить руководство, что сейф нужен ему как воздух, начальство отделывалось обещаниями, и вопрос с сейфом продолжал висеть в воздухе уже больше полугода.

Задания первого секретаря райкома по анонимкам Иван Михайлович решал, слава Богу, с легкостью.

Узнать заявительницу в узком окружении руководящих и ответственных работников первого лаготделения не так и трудно, обо всех, кто бывал на «чашке чая», Михайлов знал от своего осведомителя, заключенного Мельникова, исполняющего роль домработника у начальника первого лаготделения Драницына.

Уже на следующий день несчастная Монова, бухгалтер лаготделения, насмерть перепуганная и всласть обрыдавшаяся, прямо в кабинетике младшего лейтенанта Михайлова писала на имя первого секретаря товарища Елисеева покаянное заявление о том, что послала анонимку, пользуясь непроверенными данными, под влиянием сильного нервного расстройства и оклеветала ответственных и руководящих работников. В содеянном раскаивается, обвинения в пьянстве и бытовом разложении снимает: «В компании Драницына, Лыкова, Тутаева и Гринберга я никогда не была, в не однократных гулянках не участвовала, и как они пьянствуют, я не знаю. Но знаю партийцев, которые поют в их сторону».

Как и полагается, положив на стол первому секретарю РК ВКП(б) покаянное заявление разоблаченной анонимщицы, младший лейтенант госбезопасности выслушал сдержанную похвалу за скорую и четкую работу.

— Спасибо, Иван Михайлович, все четко. Я так и думал, бабьи сплетни да еще ревность, что ее не позвали. С Драницыным я поговорю. У него рабсила, а мне в этом году к осени дорогу на Пулозеро до ума доводить. Электростанцию пускать. Не пущу, головы не сносить. А тут еще грязными склоками приходится заниматься… Голова трещит. Церковь надо закрывать, в церкви клуб устроим, подписи никак не могут собрать…

— Да уж, — поддакнул младший лейтенант первому секретарю, — крепко здесь поп со своим подпевалой Поликарпом Рочевым ладаном головы гражданам обкурили.

— Вроде удается народ к клубу склонить, хотят и радио слушать, и кино смотреть, так пристают: а как же крестить, а как же отпевать?

— А как на Воронье, — подсказал офицер госбезопасности. — Там договорились, что к ним будут возить попа из лагеря, раз без крещения и отпевания еще жить не привыкли. Спросите у того же Драницына, у него в лагере этих попов на любой вкус и любую веру.

— Пожалуй… Мысль хорошая, — раздумчиво сказал товарищ Елисеев. — Хитер у нас народ на выдумки.

Иван Михайлович вернулся к себе и, несмотря на поздний час, тут же написал в Москву, в ГУЛАГ, прямо на имя Наседкина, о сигналах, полученных на Драницына и его «группу». Заодно сообщалось и о том, что секретарь райкома Елисеев о событиях на первом лаготделении информирован, но по партийной линии мер также не принял. В Мурманск писать Михайлов не стал, опасаясь, что у Елисеева, пришедшего из окружкома на райком, там должна быть поддержка.

Иван Михайлович, несколько раз дававший понять Драницыну, дескать, тоже любит «чайку попить», но приглашения не получивший, не забыл и об упущениях по службе: «О служебных упущениях начальника 1-го Лаготделения могу иллюстрировать следующее. За т. Драницыным водятся административные перегибы, грубость по отношению к вольнонаемным сотрудникам, недопускаемые для советского руководителя методы рукоприкладства и запугивание заключенных, а также произвольное водворение в ШИЗО, что вызывает среди з/к уныние и страх и приводит к срыву плановых работ. Имеются случаи интимного сближения заключенных с работниками охраны и обслуги».

Иван Михайлович — работник опытный, а стало быть, до поры до времени лежит у него и в памяти, и в самодельном железном шкафу все необходимое, чтобы вскрыть лицо любого.

Вот так работает орденоносец Михайлов!

Уберут Драницына, может быть, следующий начальник лаготделения будет поумней и догадается, кто хозяин в Ловозере. А хозяин он, человек в скромной шинели, с подстежкой из невесомого гагачьего пуха из птичьего подбрюшья. Стеганая подкладка — подарок товарища по оружию из Кандалакши, для тепла и придания некоторой солидности невзрачной фигуре несгибаемого младшего лейтенанта.

— Иван Михайлович, что это вы в такой мороз да в шинельке?

— Работа у меня жаркая, она и греет.

От такого ответа и строгого взгляда Ивана Михайловича у спрашивающего, будь он хоть в тулупе, холодок пробегал по спине.

А еще Ивана Михайловича и в зной и в стужу согревала надежда, что придет его час, выпадет в конце-то концов и ему карта.

И выпала. В гостинице «Арктика», в Мурманске, где был открыт саамский заговор.

13. ЖАРКИЙ ВЕЧЕР В «АРКТИКЕ»