Сад чародея
Шрифт:
2 июня. Днем было тепло. Примерно в 3 часа пополудни сидел над врачебным журналом и говорил себе: сегодня плохое число. 1916+6+2=8+6+2=7… Какое потрясение уготовила мне судьба сегодня? Ведь что-то должно случиться! А, ничего не будет. Откуда. Хоть сегодня семерка выходит, все равно будет хороший день. Так сам себя убеждал. После обеда хотел позвонить в Тететлен, чтобы присылали машину с утра, если хотят меня вызвать, потому как днем, в такую жару у меня нет настроения к ним ехать. — Вдруг сообщают, что позвонить уже нельзя, но есть срочная телеграмма для меня.
— Откуда?
— Из Сабадки!
— Прочтите, пожалуйста! (Я был в потрясении. Явно насчет бабушки! Вдруг резко ухудшилось состояние?!..)
Главврач Фёльдеш. Бабушка в 3
Горечь сдавила грудь. Попрощался с Фодором, который тут же начал расспрашивать о возможном наследстве, и пошел домой. Страшно теснило в груди. Закашлялся, будто рыбной косточкой подавился.
Вечером в 12 выехали в Шапру.
3–6 июня.
[…] Вечером пришли к бабушке. Труп уже сильно изменился.
Увидев останки дорогой моему сердцу женщины, я расплакался. Сколько добра и любви она дала мне!
[…]
Похоронили любимую бабушку. Навестили могилы — Гроси и мамину. Потом домой. Поздний ужин, втроем, в 10 вечера. С отцом и его «наложницей» виделись только в 9. И то мельком. Они прекрасно могли меня видеть. Мы как раз в это время вышли от Дечи. А они перешли на другую сторону улицы, неподвижно глядя перед собой. Мачеха — выпятив живот, в короткой юбке, отец — в светлом костюме и желтых ботинках, точно старый повеса. Почувствовал жалость, отвращение и презрение к нему — настолько он опустился. Жить с сознанием того, как дурно и бессовестно ты поступил с собственными детьми недостойно приличного человека.
[…]
И в 2 часа ночи добрались до дома. Только тут мы по-настоящему ощутили нашу потерю, которую прежде не чувствовали из-за усталости. По двадцать раз на дню вздыхаем: бедная, дорогая наша бабуля! Я же обращал свои упреки к Богу:
— Господи, отчего ты не услышал меня! Почему не позволил попрощаться с дорогой бабушкой единственной из тех, кто породил меня и при том искренне, всем сердцем любил. […]
Письма
21 августа, 3 часа пополудни
Письмо шестнадцатое
Сладкая моя Ветчинка! [30]
Очень тебя прошу, веди дневник, как это делаю я, чтобы потом, когда вернусь домой, мы бы могли сравнить наши записи. (Даст Бог!.. — моя женушка стала верующей? — как приятно было это прочесть; чувствую, так твои молитвы действительно будут чего-то стоить — и не малого. Молись за меня, Ветчинка моя.)
Зачем я тебя прошу об этом? Я сейчас заново переживаю особые дни своей жизни. То и дело мысленно возвращаюсь к давно прошедшим дням, и живу в них с утра до позднего вечера. Прошлый раз заново пережил время, проведенное в Штубне [31] , — как раз тогда была наша годовщина. (Помнишь ли о ней?) А сегодня, например, я перенесся в один волшебный день осени 1912-го, который мы провели вместе с 10 утра до 10 вечера у тебя. Олечка! Испытываешь ли ты похожие чувства? Напиши честно. После воспоминаний думаю о будущем и заранее проживаю в мыслях день в Будапеште поздней осенью этого года, который случится в хорошей пештской квартире, в солнечном согласии и приподнятом настроении. Когда думаю о этом, не могу понять, как могло случиться, что мы с тобой ссорились? Даже если бы это произошло один раз? Рассуждая дальше, предпочитаю винить во всем себя, повторяю, что мой ангел, Оленька, не была виновата, ведь она всегда хотела только добра.
30
Sonka — ветчина, окорок (венг.).
31
Летом 1912 г. Чат работал в Штубне помощником врача.
Обратись за мат. помощью. Крайне желательно, чтобы эти деньги действительно попали к тебе. Потом, когда вернусь, можем раздать все бедным. Я расходую средства экономно, могу тебя успокоить. Однако же все равно пришлось пошить костюм. Сшили довольно неплохо, за 44 к[роны]. Напиши Имечу [32] , спроси,
как там обстоят дела. Если там беспорядки, пусть он кому-нибудь поручит упаковать вещи и переслать их в Пешт. Узнай, там ли Хайду с семейством. Пошли открытку Дамокошам. Я тоже напишу. Напиши еще Имечу, чтобы переслал на твой адрес ковры (5 шт.) Об этом еще отдельно спишемся.32
Врач, с которым Чат познакомился в Элёпатаке.
Женщин-медсестер у нас нет. Женщины работают только в стационарном госпитале для комиссованных, у нас нельзя.
Не забудь раздобыть 20 г. висмута и 15 г. пантопона. Если напишу — пришли, но только тогда пришли (у Немени).
1000 раз целую,
Йожи.
25 августа 1914 г. Вторник
Письмо двадцатое
Милая моя, маленькая женушка!
Вчера вечер был похуже. Состояние ожидания, в котором мы находимся, изматывает нам всем нервы. Но как только принесли почтовую карточку от тебя, моя драгоценная (где ты жалуешься), и письмо (где ты радуешься и чуть ли не на шею мне бросаешься в таком прекрасном настроении), я в момент преобразился. В прямом смысле: снял компресс с ног (после конных упражнений, естественно, разболелись мышцы), побрился, оделся и поехал кататься на велосипеде. Вечером снова и снова перечитывал твое письмо — его могла написать только хорошая, славная женщина.
Дела с нашим переводом снова обстоят хорошо, очень возможно, что переедем. (Командующий нашим отделением разрешил написать об этом родным). Так что держи все под рукой, дольше, чем на полчаса-час из дому не уходи, и как только напишу, мол, пришли то, или это, — сразу высылай.
Сигареты посылать можно, но сейчас, радость моя, слать не надо, у меня тут есть довольно приличные сигары.
Повторяю, патроны и все остальное я получил, моток бечевки и лавровый лист покрыл поцелуями.
Все твои предыдущие письма у меня. Какие из моих изъяли, не знаю, т. к. веду дневник о содержании своих писем только начиная с тринадцатого.
Эти строки я пишу в городке [33] неподалеку от нашей части, приехал сюда на машине с одним приятелем офицером того-сего прикупить. Впервые после долгого перерыва буду сейчас обедать за столом, покрытым белой скатертью, с нормальными приборами, выпечкой и официантами. По сравнению с обычной обстановкой, это настоящий княжеский обед. Ресторан набит солдатами (офицерами), они читают газеты, спорят, что и как будет дальше.
С фронта новости самые противоречивые. По большей части — порождение фантазии. Настоящие новости до нас особенно не доходят. Мы только потом, много лет спустя, узнаем, что и как было на самом деле.
33
Стара-Пазова (Воеводина, Сербия).
Газеты, если и приходят изредка (иногда получаем довольно свежие), мы проглатываем с жадностью, и сейчас уже чуть ли не каждый день есть возможность почитать газету.
Сегодня были похороны. Один старший сержант утонул в Дунае. С ним случился разрыв сердца в воде. Тридцать лет всего. Сержанта отпевал сербский священник и оплакивали сербские женщины. Странное и диссонирующее впечатление.
Дорогая Оленька!
Я пишу тебе каждый день, и ты пиши каждый день. Пиши при любых обстоятельствах, ангел мой!
Горячо обнимаю 100 раз.
Йожика
Фёльдеш, 13 июня 1916 г.
Дорогой Дезире!
Благодарю тебя, что прислал свою новую книгу, «Чернила». Доставил мне радость, тем что поддерживаешь литературное родство, и авторский экземпляр — тому свидетельство. Меня, провинциального читателя, ты одарил большим удовольствием, выслав целый том свежих (и, по большей части, неизвестных мне) текстов.
Хотел было детально описать тебе свои впечатления, даже планировал отослать отклик в «Нюгат». Но чем глубже я погружался в чтение, тем больше мне хотелось остаться в роли наивного, но разборчивого читателя, который лишь наслаждается, и чье удовольствие не разрушает сознание того, что потом надо будет оценить прочитанное в письменной форме.