Сад камней

— Письмо? — задумался, припоминая, действительно, не фиксировать же ему такие мелочи. — Да, конечно. Вернее, Таша, по моей просьбе. Вы хотели бы отправить ответ?

Какой ответ?!

Сверкающие ребра дисков поплыли перед глазами, разгоняясь, набирая обороты, ускоряющееся вращение лишило комнату прямоугольных форм, а хозяина превратило в никак не умолкающий, снова и снова звучащий на коде голос: ответ, ответ, ответ…

Какой может быть ответ, он издевается, что ли?!!

— Марина!

Проморгалась, попробовала подошвой твердую землю под ногами. Вот она я, стою, и Отс очень близко напротив, глаза в глаза, и руки держат мои запястья, и несколько дисков веером на полу, все правильно: еще немного, и доплеснуло бы до края, а так — почти, не считается, пронесло.

— Извините. Со мной иногда бывает.

— Принести вам воды? Может быть, коньяку?

— Спасибо, — позволила усадить себя на кушетку, аккуратно высвободила руки; теперь-то я сумею нормально сформулировать. — Видите ли, Отс, это письмо написал давно умерший человек, и, насколько я понимаю, когда-то он останавливался у вас. Было бы логичнее, если бы письмо нашлось здесь, а не пришло по почте.

— У нас?

— Михайль Коген. Я видела тут его картины. Вспомните, для меня это важно.

Он посмотрел странно. Без недоумения, наоборот, с каким-то чересчур явным пониманием, которым не спешил делиться со мной — естественно, после дисков-то на полу. Ничего. Дождусь, дожму.

— Я принесу вам выпить, Марина.

— Давайте. И вспоминайте, пожалуйста.

Отс вышел, и я снова прислушалась, но не уловила ничего, кроме его быстро удалившихся шагов. Да какая мне разница, кто или что спрятано в этом флигеле — может, Таша развлекается, а может, и вправду сам собой выключился забытый плеер, какое мне дело до чужих тайн, не отвлекаться, сосредоточиться на собственных. Долбить в одну точку, пока не расколешь серый камень с блестящим ободком. Внутри которого вполне может оказаться пустота.

— Возьмите, вот.

Коньяк, и неожиданно хороший, явно дорогой; но бутылки Отс не принес, только две приземистые рюмки на подносе. Присел рядом, тоже взял рюмку, отпил чуть-чуть, по-гурмански, и откуда он только взялся в этой этнической дыре, эстетствующий коллекционер-киноман с исчерченным шрамами лицом?..

Но я обещала себе не отвлекаться:

— Вы вспомнили, Отс?

— Марина, — он причмокнул, перекатывая коньяк на языке. — С того самого момента, как вы тут появились, вы только и делаете, что задаете вопросы. Это вполне естественно: если б у вас их не накопилось в таком количестве, вы, наверное, и не оказались бы здесь. Ошибка в одном: ваши вопросы — не ко мне. А также не к Тарье и не к Иллэ.

— А к кому же?

— Видимо, к вам самой. Не волнуйтесь, — он поставил рюмку на пол, похоже, чтобы иметь свободные руки на случай, если я снова начну крушить коллекцию, — со своей стороны я отвечу вам исчерпывающе. Письмо пришло поездом, не с обычным почтовым рейсом, но так тоже иногда бывает, если корреспонденция срочная. Я нашел его утром на станции и как раз из соображений срочности передал вам с Ташей, мы вместе ходили по грибы. Никакого другого отношения ни к письму, ни к предыдущей посылке я не имею и дополнительной информации дать не могу. Теперь Михайль… Коген?

Так. Я зеркально повторила жест Отса: еще одна рюмка у подножия кушетки. Слишком сильное искушение, когда в руке стекло.

— Я припоминаю этого человека, однако очень смутно, а Иллэ и Тарья, думаю, не вспомнят вообще. Если он умер, приношу соболезнования. И еще один совет, Марина.

— Да.

— Мне кажется, вы пытаетесь увязать воедино все происходящее с вами здесь. Поверьте, не стоит этого делать. Большинство вещей в жизни совершенно автономны. Вся связь между ними — только в вас самой, внутри. Вы меня понимаете?

Усмехнулась, нагибаясь за коньяком:

— Что ж тут непонятного? Ваше здоровье, Отс. Внутри.

* * *

— Сколько вам полных лет?

— Двадцать один.

— Группа крови?

— Первая, кажется… вроде бы первая-плюс.

— Боткина болели?

— Нет.

— Операции переносили?

— Да, аппендицит.

— Какая по счету беременность?

— Первая.

— Может оказаться и последняя, вы об этом знаете?

— Да. Надо где-нибудь подписать, что вы меня предупредили?

— Не, Людмила Ивановна, они тут еще выделываться будут. Да ты посмотри на себя, стыдно же, здоровая девка, рожать должна!..

— Леля, тише. На учете у врача стоите?

— Нет. То есть да. Наверное. Послушайте, а может, ваша медсестра не будет мне указывать, что я должна, а что нет?

— Если стоите, то у какого?

— У невропатолога. Но я там не была уже лет пять.

— Сходите к врачу, который вас ведет, возьмите справку.

— Да это в другом районе, мы оттуда переехали давно! Вы же меня сейчас все равно погоните по кабинетам в вашей поликлинике, так пусть и…

— Ага, раскомандовалась тут.

— Девушка, не пытайтесь устанавливать здесь свои порядки. Никто вас никуда не погонит. Возьмете справку и приходите в четверг. Я записываю.

— В четверг я не могу, у нас просмотр! А с той недели уже дипломный запуск и выезд на натуру, мне прямо сейчас нужно, чтобы успеть, понимаете?!

— Натура! Дура ты, а не натура! Успеть ей нужно, не, вы слышали, Людмила Ивановна, успеть ей, торопится она, понимаете, спешит со всех ног! Дуреха, у тебя же человек живой внутри!..

— Леля, Леля, перестань. Все, девушка, придете в четверг. Скажите, чтобы следующая заходила.

— Я же вам говорю, я не могу в четверг! Мне нужно сейчас.

— Всем нужно. До свидания.

— Пишите направление. Я никуда не уйду!

— Тю, да она правда псих. Людмилванна, она же сейчас тут все разнесет… не подходи ко мне!

— Леля, позови Петровича или Вадика, быстро. Девушка, я же вам…

— Пишите направление!!!

* * *

С вечера Отс поставил у меня что-то вроде печки, чугунную треногу с красными углями внутри, пышащую жаром и чуть-чуть пахнущую пряным дымом. Как ее топить, он не объяснил, а я и не стала спрашивать: мы же договорились обходиться впредь без расспросов, и надо когда-нибудь начинать. К утру печка, естественно, остыла, угли подернулись пеплом — а снаружи тем временем выпал снег.

Ноябрьский снег всегда кажется бог весть какой ценностью. Страшно ступить, жалко порушить безупречность линий и форм, белизну и новизну, тайну, под которой спрятался вчерашний мир. Покатые плоскости замаскировали бытовой хаос у стен построек, кое-где из-под снега выступали то плетеный край корзины, то обод колеса, то длинные палки-рукояти неизвестно чего. То, что раньше казалось беспорядочным нагромождением хлама и мусора, обрело загадочную законченность, внутреннюю тайну. Ничего подобного, все внутреннее, как правило, оказывается обманкой, сплошным серым камнем там, где успеваешь нафантазировать сверкающую друзу.